Антишахматы. Записки злодея. Возвращение невозвращенца - Виктор Корчной

Соперник больше не повторил своей ошибки. Нарушив словесное джентльменское соглашение, Зухарь со следующей партии снова сел в 4-й ряд. Моего же психолога быстро распознали и, используя громадное численное превосходство в зале, окружили «теплом и заботой». Работать эффективно он уже не мог. Мне стало ясно, что в этой обстановке Бергинер бесполезен, и после 14-й партии он уехал.

Начиная с этого момента советские с помощью Кампоманеса стали вводить полицейскую систему слежки в зале. Каждый зритель, покупая билет, должен был предъявить удостоверение личности. «Подозрительные», допущенные в зал, оказывались под бдительным оком советской и филиппинской охраны. Зухарь, дабы его не отвлекали, всегда был окружен своими. Во время 17-й партии двое граждан Гонконга — муж и жена — заняли было места вблизи советского мага, но их затолкали кагэбэшники. В разгар партии, опасаясь получить серьезные травмы, супруги были вынуждены покинуть зал.

* * *

Партии идут одна за другой, своим чередом. И заседания жюри тоже идут, без перерывов. Поднимается то один, то другой вопрос. Противник очень активен. Мало того, что меня лишили флага,— меня хотят лишить вообще всякой защиты. Советские стремятся доказать, что моя группа не может называться «делегацией Швейцарии», а руководитель группы не имеет полномочий представителя Швейцарской шахматной федерации. Они возмущены письмом фрау Лееверик по поводу 8-й партии. В ответ на него они выпускают целый меморандум под претенциозным заголовком «Шахматный матч на Филиппинах — не полигон для холодной войны», где заявляют, что фрау Лееверик «пытается помешать укреплению дружбы и культурного сотрудничества между странами», и обвиняют ее в антисоветской пропаганде. Обратите внимание — ее, а не меня, хотя это мое письмо! А что они могут со мной сделать, особенно во время матча?! Она — мой рупор! Значит, если ее удалить из жюри, то станет тихо! Так, к сожалению, вскоре и случилось...

О, антисоветская пропаганда — это тяжкое обвинение в устах советских! И снова хочется спросить: что же все-таки такое антисоветская пропаганда? Все эти трюки — с моей семьей, с флагом, с Зухарем, все эти бесчисленные нарушения-«уточнения» правил ФИДЕ — или обнародование этих трюков в печати?! Ведите себя по-человечески, господа-товарищи, и не будет вам никакой «пропаганды»!

В Швейцарию посылается настойчивая телеграмма — уточнить полномочия фрау Лееверик. Приходит ответ: да, все правильно, Швейцарская шахматная федерация дала полномочия руководителю группы Корчного. Правда, Швейцария — нейтральная страна, и она не может нести ответственность за политические заявления фрау Лееверик. Но в остальном федерация поддерживает ее действия.

Увы, это был не последний запрос в Швейцарию. Председатель жюри Лим Кок Анн, который к тому времени превратился уже в откровенную марионетку Кампоманеса, продолжал муссировать этот вопрос.

Как называть нашу группу — «швейцарская делегация» или как-нибудь иначе? Этот вопрос тоже не раз обсуждался на жюри. Но разве он заслуживает такого внимания? Еще бы! Советские настояли, чтобы их группа называлась «советской делегацией», а наша — какой угодно, только не швейцарской! Ясно: с одной стороны — делегация, а с другой — какой-то сброд! Этому сброду — никаких прав!

Накануне приезда туристов из СССР в зале появились услужливо заготовленные Кампоманесом таблички возле мест, предназначенных для официальных представителей,— «Советская делегация» и «Группа Корчного».

Обсуждался и вопрос о предложении ничьей. Кажется, логично: если партнеры обмениваются рукопожатием перед игрой, они могут вступать в контакт во время партии, если нет — ни о каком контакте не может быть и речи!

Но предлагать ничью через арбитра не так-то просто. Особенно в цейтноте. А Карпов хотя и порвал своей выходкой наши взаимоотношения, не хочет по обыкновению лишаться никаких практических преимуществ! И советские заявляют, что иной способ предложения ничьей правилами ФИДЕ не предусмотрен. Дескать, Корчной может поступать, как хочет, а Карпов намерен предлагать ничью прямо своему противнику (а заодно, в полном соответствии с правилами ФИДЕ, можно его и позлить!).

Жюри послушно принимает советскую точку зрения...

Между тем прецедент уже имел место. И не однажды. В знаменитом АВРО-турнире (1938) общались через судью Алехин и Капабланка. Во время претендентского матча 1977 года мы с Петросяном не обменялись ни единым словом, ни единым жестом — соглашение на ничью происходило через главного судью Кажича.

После матча в интервью для советских читателей Карпов сообщил, что единственное чувство, которое он испытывал к Корчному, это глубокая ненависть. Насколько же другие шахматисты — даже Петросян! — были прямее, честнее в выражении своих чувств!

ПЕРЕЛОМ

Уже целый месяц Карпов со своими помощниками копается в «Энциклопедии шахматных дебютов». Глава об открытом варианте испанской партии написана мною. Без халтуры. Каждый вариант, каждая оценка проверены. И все же в 12-й партии им удалось наконец придраться к одному из «боковых» вариантов. Соперник получил небольшой перевес в эндшпиле, затем выиграл пешку. Позиция черных держалась на волоске, но хваленая техника Карпова опять подвела его. Мне удалось активизировать фигуры и спасти партию.

Тринадцатая партия могла стать одной из лучших в матче. Я подготовил интересную, сравнительно новую дебютную схему. Карпов за доской сумел разобраться в ее тонкостях и получил хорошую позицию. Началась маневренная борьба. И тут чаша весов стала склоняться на мою сторону. Сколько раз мне казалось, что я уже выигрываю, но всякий раз сопернику удавалось находить спасительные контршансы.

Партия была отложена все в той же обманчивой ситуации: казалось, у меня должен быть выигрыш, но доказать его конкретными вариантами не представлялось возможным. В поисках синей птицы я вместе с помощниками провел полночи, устал и на следующий день решил взять тайм-аут — перенести доигрывание.

К 14-й партии неприятельский штаб наконец -— после месячного анализа! — нашел опровержение варианта испанской партии, применяемого мной черными. Прямо из дебюта Карпов перевел игру в эндшпиль с небольшим, но устойчивым позиционным перевесом. Встреча была отложена в безнадежной для меня позиции.

Представьте теперь мое состояние, когда на другой день я должен был доигрывать обе партии. Мне так хотелось выжать выигрыш из лучшей позиции в компенсацию за худшую! А при начале доигрывания, уже на третьем ходу, выяснилось, что наш анализ был неточен... Я попал в цейтнот, стал повторять ходы. Проще всего было бы, конечно, предложить ничью, но как?! Я ведь решил с этим типом больше не разговаривать!