Стеклянный ключ - Виктория Угрюмова

В отличие от всех его предыдущих подруг и от Марины, Татьяна явно не нуждалась ни в крепком мужском плече, ни в перспективном и состоятельном поклоннике-«спонсоре», ни в выгодном женихе. Она была, как кошка, — гуляла сама по себе, и взгляд ее не был ни заискивающим, ни томным.

По идее Андрей должен был злиться на новую знакомую, но злился отчего-то на Марину: за ее несвоевременное появление в «Каффе», за осточертевшие капризы, за то, что она занимала непомерно большое место в его жизни, а претендовала еще на большее.

Вскоре стало ясно, что с таким настроением и такими мыслями работы не получится — лучше не напрягаться, чтобы не напороть чепухи. Молодой человек собрал бумаги, запер их в сейф, выключил компьютер. Затем заглянул к заместителю:

— Миха, я пошел, если что-то очень срочное, звони на трубу. Но только если очень срочное.

— Ты куда?

— «В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов».

Михаил немного ошалел:

— Ты никогда не говорил, что у тебя в Саратове родственники! — И, осознав всю неразумность поступка своего друга, завопил в возмущении: — Какой Саратов, Андрюха, какой, блин, Саратов, у тебя завтра решающая встреча с Сашей Сергеевичем!

Андрей окинул его тем сочувственным взглядом, каким обычно смотрят посетители клиники для душевнобольных на тамошних несчастных обитателей, и весело сказал:

— Проехали, Миха. Успокойся. Это образное выражение, я остаюсь в Киеве. На встрече буду с неотвратимостью, как температура у больного инфлюэнцей.

— Хотя бы на работе разговаривал как человек, — забормотал тот смущенно и обиженно. — Я же однажды трёхнусь тут. Кстати, Маринка деликатно, как носорог, расспрашивала, что да как с этой твоей… из вчерашнего дурдома. Так я сказал, что это сплошные дела и никакой личной заинтересованности. Потому что там у тебя все равно ничего не склеится, а Маринку ты потеряешь.

Андрей невесело усмехнулся:

— Может, ты и прав.

На Байковом кладбище, у необычного надгробия из белого мрамора, что изображало вальяжную даму со старомодной прической, раскинувшуюся в кресле, с книгой в руках, стоял очень высокий господин с повязкой на правом глазу. Костюм у него был, по случаю жары, светлый, цвета топленого молока. Одной рукой он тяжело опирался на трость с серебряным набалдашником, а в другой едва удерживал огромный до неприличия букет нарциссов — всех цветов, форм и размеров.

На кладбище люди часто ведут себя не так, как обычно; и часто приходят сюда, чтобы договорить то, что не успели при жизни. Впрочем, это понимают лишь те, кто сам пережил потерю близкого человека.

Молодой человек атлетического сложения, стоявший у распахнутой дверцы черного «мерседеса», курил и откровенно скучал. Он исполнял одновременно обязанности шофера и телохранителя, но в данный момент хозяин никуда не собирался, уезжать и охранять его было не от кого. А вел он себя непривычно, мягко говоря. И спутнику его было не по себе. Он изо всех сил старался сдерживать неуместное любопытство, но уши его будто сами настраивались на нужную волну: он не то чтобы подслушивал — как-то само собой выходило.

— Ты думала, — спрашивал его хозяин у неподвижной дамы в кресле, — что откупишься от меня такой малой ценой? Ты думала — исчезнешь, я на том успокоюсь, погорюю, перебешусь и все закончится? Нет, я обещаю тебе, что не остановлюсь, пока хоть кто-то из дорогих и близких тебе еще жив. Я заставлю тебя ворочаться тут и биться головой об эту деревянную крышку. Я достану твою обожаемую внучку, я уничтожу ее, и вот тогда посмотрим, кто из нас победитель!

Дама насмешливо разглядывала его через очки, и, казалось, что она не придает значения этим угрозам. И, как только одноглазый отойдет от могилы, снова вернется к своей каменной книге.

— Цыганку встретил, твою разлюбезную. Даже не попыталась притвориться, что не узнала меня. Даже не потрудилась… Каково нахальство, а? Думает, на нее управы нет? Интересно, что бы ты сказала по этому поводу?

Он опустился на колени и бережно, даже любовно положил букет на сверкающую снежной белизной плиту. Провел рукой в старческих коричневых пятнах по гладкой поверхности, будто приласкал кого-то.

— Твои любимые нарциссы. Какие-то новые появились, лохматые, голландские; вот тебе была бы радость. В Ботаническом выставка цветов, и я плохо понимаю, зачем это все, если тебя нет. Видишь, я все помню.

И уже совсем другим голосом, в котором звенела звериная, страшная тоска, произнес:

— Я все помню.

Глава 4

Он вел машину предельно аккуратно, как и всякий раз, когда рядом сидела Тото. Он знал эту свою особенность и похмыкивал иногда, иронизируя по этому поводу. «Везу, понимаешь, как хрустальную вазу, как драгоценность», — говорил кто-то едкий и насмешливый, тот, кто дергал в третьем классе за косичку понравившуюся девочку, доводя ее до слез. Впрочем, на сорок четвертом году жизни Александр Сергеевич стал умнее и к мнению этого своего «я» особенно не прислушивался. «Да, — строго отвечал он, охотно поддерживая внутренний диалог. — Именно как драгоценность. Как сокровище. Другого такого нет и никогда не будет. И будем тащиться, как черепахи, не хватало только попасть в аварию».

Самое смешное, что Татьяна обожала быструю езду.

— О чем задумался, милый? — спросила она, легко проведя пальчиком по его руке.

Александр зажмурился от прикосновения. Его пронизало током, передернуло. Хотелось сделать ей строгий выговор, напомнить, что нельзя так прикасаться к нему, когда они на дороге, но вовремя себя одернул. Разве она виновата, что его от любого взгляда, жеста или даже звука ее голоса трясет, как мальчишку, несмотря на то, что они вместе уже около трех лет. Сначала он думал, что это прелесть новизны и скоро такая реакция пройдет; затем пришел в восторг оттого, что ни с кем не испытывал больше подобного острого наслаждения; затем испугался — это было похоже на наркотическую зависимость; а затем смирился. Раз в сто лет случается встретить чародейку — и пиши пропало. Впрочем, Александр ни за что не согласился бы на другую судьбу.

Он с удовольствием окинул взглядом ее ладную фигурку, выгодно подчеркнутую лаконичным кроем длинного шелковистого платья цвета «электрик». Задержался на высокой по-девичьи груди. В ложбинке уютно устроился подаренный им сапфировый кулон. Камень был таким же уникальным, как и та, кому он предназначался: звездчатый сапфир, крохотное чудо, золотая шестилучевая звезда, заключенная в сверкающей синей капле. Таких серег Говоров, к сожалению, не достал, зато у Татьяны было фамильное кольцо со звездчатым сапфиром — правда, более чистой воды и карат в нем было поболее. Так что гарнитур с грехом пополам, но все-таки состоялся.