Лубянская империя НКВД. 1937–1939 - Жуковский Владимир Семенович

В свое время несчастная имела смелость неадекватно отреагировать на малоинтеллигентные выпады Ежова, сделанные в частной обстановке. В конце концов Ежов распорядился дать «этой скандалистке» пять лет. Сам же Аркус не избежал расстрела.

«Примерно в середине 1932 г. в Берлине находился некоторое время Пятаков, приезжавший для переговоров с немцами по торгово-политическим вопросам». Он присутствовал на одном из собраний троцкистской группы, где выступил с информацией и оценкой положения в СССР и задач троцкистов в Берлине. «Что касается оценки, то в отношении внутрипартийного режима дело не шло далее указанных выше троцкистских измышлений, что партийная жизнь в Союзе по сути замерла и бюрократически окостенела.

В отношении экономики Пятаков подчеркивал непосильный темп индустриализации страны, который якобы подорвет народное хозяйство, и без того потрясенное в период перехода крестьянства на колхозные рельсы. В отношении задач берлинской троцкистской организации Пятаков не выдвинул никаких новых установок, подчеркнув важность дальнейшей троцкистской работы в Берлине по печатанию литературы и вербовке новых членов организации».

Перевозка «печатавшейся в Берлине троцкистской литературы осуществлялась членами организации, ездившими по разным официальным делам в Москву… Мною лично в указанный период 1932—33 гг. никакая литература не перевозилась…

Из лиц, с которыми в Москве была связана берлинская троцкистская организация, были Пятаков, Бит-кер, Аркус, Захар Беленький…»

Промежуточный московский этап датируется, как сказано, 1928–1931 гг.

«Находясь в Москве, я установил троцкистские связи как с теми троцкистами, которых я знал по прежней берлинской и московской троцкистской работе, так и с новыми лицами».

«Опять-таки… организация не проводила каких-либо групповых, а тем более общих собраний. Встречались по 2–3 человека… Встречи происходили у меня в кабинете, на Ветошном 15. У Сванидзе дома по улице Грановского д. 5. У Шахмурадова в его кабинете в помещении Главцветмета. У Сорокина в его кабинете в Наркомвнешторге… Материалом для обсуждения на таких собраниях групп были указания, привозившиеся кем-либо из членов организации из-за границы». Эти указания сводились к использованию существующих в стране трудностей в целях борьбы с советским правительством.

«Надо, однако, подчеркнуть, что… успеха работа нашей троцкистской группы в Москве не имела и о прямой агитационной работе среди беспартийных речи быть не могло.

Практически… наша организация видела свою цель в сокрытии своего существования как более или менее сложившейся организации, к распространению получавшихся из Берлина троцкистских листовок, не оставляя, конечно, в меру своих сил, работы по вербовке новых членов.

Что касается работы по распространению листовок… листовки рассылались в закрытых конвертах обычным путем через городскую почту в вузы, учреждения и части войск».

Фамилия Шахмурадова впервые встречается выше — в доносе Зелинского-Бокшицкого. Она же упоминается Барминым1. Способный инженер, получивший подготовку в Америке, Шахмурадов работал заместителем А.П. Серебрякова, начальника главка по цветным металлам, золоту и платине. На развороте ускоренной индустриализации начала 30-х годов ЦК партии выдвинул лозунг: «Дать стране социализма сто пятьдесят тысяч тонн меди!». Против существовавших возможностей такой рост был едва ли не четырехкратным, то есть абсолютно нереальным. Этот факт, равно как и гибельные последствия усилий реализовать «большой скачок» по меди, Шахмурадов объяснил квалифицированно и обстоятельно. В ответ получил «правого оппортуниста», обвинение в подрыве планов ЦК и отрешение от должности.

Несмотря на предпринятые огромные усилия и затраты, перешагнуть планку даже в пятьдесят тысяч тонн все равно не удалось.

Окончательное возвращение отца в Москву происходит в июле 1933 г. Касаясь работы в КПК (с 34-го года), отец называет троцкистскую группу из 7-ми коллег, начиная с Е.Б. Генкина. В живых его уже не было, о чем отец знал, так сказать, из первых рук. Цитирую:

«После ареста Генкина — я узнал об этом от Шапиро — я информировался у Шапиро о ходе дела Генкина. Эту информацию мне Шапиро делал, причем цель получить информацию… заключалась в том, чтобы знать, не дает ли Генкин показаний обо мне. Получив… отрицательные сведения, я успокоился, а затем узнал от того же Шапиро, что Генкин расстрелян».

И снова «собраний групп не устраивалось, но мы имели отличную возможность, под видом деловых встреч, собираться по 2–3 человека в любое время в наших служебных кабинетах».

«Надо далее сказать, что троцкистская группа в КПК через меня была связана с общемосковским троцкистским руководством в лице Биткера и Аркуса. И, наконец, троцкистская группа была также связана с берлинской троцкистской группой…

Среди политических аргументов, исходя из которых должны были вести свою разрушительную к-р. троцкистскую работу…. продолжали по старинке действовать ранее нам известные троцкистские аргументы о тяжести и невыносимости внутрипартийного режима… и о расстройстве народного хозяйства, что приводило к крайне низкому жизненному уровню положение трудящихся города и деревни в СССР. Однако, примерно начиная с 1935 г…в троцкистских установках был введен новый внешнеполитический мотив о содействии европейских буржуазных демократий в борьбе за изменение режима в СССР и о ставке на прямое ниспровержение существующего строя в Союзе с помощью иностранных государств. Нам не предлагалось в открытой форме… пользоваться этим аргументом, но исходить в глухой форме из троцкистских доводов о помощи европейских рабочих и демократий Запада.

Практически же наша работа должна была свестись к вербовке новых членов… и к распространению троцкистской литературы,».

Таким образом, вербовка новых членов и распространение запрещенной литературы. И занимались этим солидные, обеспеченные люди, достигшие высокого общественного положения. В условиях тотальной слежки, о которой им-то уж не знать, рискуя всем — жизнью, благополучием семьи, добрым именем. «… анонимно рассылались через московскую городскую почту по адресам учреждений, вузов, предприятий и воинских частей». А кто, позвольте спросить, этим конкретно занимался — упаковывал, надписывал адреса (какие?), носил на почту? И все это на виду у секретарш, коллег, вахтеров, шоферов.

Если такое подпольное сопротивление было возможно в двадцатые годы, то вообразить что-либо похожее в середине тридцатых, когда по поводу «генеральной линии» и «Хозяина», пускай в самом тесном кругу, нельзя было услышать даже намека на осуждение, когда все не только говорили, но, казалось, и думали одинаково, — я лично, помня это время и этих людей, вообразить их занимающимися «вербовкой» и «распространением», просто не в состоянии.

Впрочем, марксисты сталинской выучки «обывательскую» логику презирают. Абсурдно — значит правдоподобно! — вот их девиз. И срабатывало неоднократно — вплоть до дела врачей 1952 года. Да и здесь бы не сорвалось, только Высшему судье надоел этот кровавый шабаш и швырнул Он корифея из корифеев об пол, да еще и лишил того, чем — худо-бедно — не был обделен последний подданный огромной империи — оставил напоследок без медицинской помощи. Берию, правда, такой поворот все равно не спас — доблестному шефу Лубянки и Сухановки оставалось до свидания со своим принципалом в аду всего несколько месяцев. Остальные же «как-то проскочили».

Что касается заключительного, Лубянского периода работы отца, то «Начавшаяся с конца 1936 г. волна арестов, и в первую очередь среди троцкистов, привела меня к твердому убеждению и решению ни в коем случае не искать троцкистских связей в аппарате НКВД и не пытаться вести какую-либо троцкистскую работу именно в целях обеспечения и конспирации по разведывательной работе».

Разведка и контрразведка

Итак, согласно модернизированной версии, на шпионскую стезю отца направил Ежов. Любопытно сопоставить описания судьбоносной встречи, сделанные ее обоими участниками. Вначале (23 мая 1939 г.) дадим слово отцу.