Зовите меня Роксолана. Пленница Великолепного века - Татьяна Вяземская

– Мне надо с ним поговорить.

Муж отвернулся. Делает вид, что не слышит.

– Мне надо с ним поговорить! Давай… давай сходим к нему вместе.

– Сходим куда?!

– В темницу.

Она уже представляла себя бредущей темными коридорами с чадящим факелом в руках; с потолка каплет, под ногами что-то шуршит, сверху срывается с потолка летучая мышь и летит прочь, едва не задев ее лица своими крыльями…

– Великой султанше нечего делать в темнице.

– Но я…

– Ты доказала, что имеешь право… советовать мне, что делать. Но, повторюсь, хасеки не место в темнице. Лайоша приведут сюда.

От радости она захлопала в ладоши.

– Ты радуешься сильнее, чем другие женщины – новым украшениям, – криво усмехнувшись, сообщил Сулейман. – Скажи, ты знала его раньше?

– Кого? – не поняла Хюррем.

– Лайоша. Венгерского короля.

– Откуда?!

Он молчал.

– Я – дочка простого попа в крохотном городке. Да я и большого города ни разу не видела!

Не считая Стамбула, конечно, но его, можно сказать, она тоже не видела. Разве что из окна носилок, когда ее от Ибрагима везли сюда, в Топкапы.

– Говорили, будто бы ты дочь польского короля.

Она рассмеялась. Да, когда-то она и сама сказала об этом другим невольницам, тогда, на корабле. А может, и не на корабле, а у этого… торговца живым товаром. Как же его звали? Какое-то смешное имя… Надо же, прошло всего пять с лишним лет, а она и не помнит…

– А ты бы хотел? Ну, чтобы я была королевишной?

Муж покачал головой:

– Нет. Тогда у меня было бы меньше шансов завоевать твою любовь. Ведь ты любишь меня?

– Люблю.

Впервые он задал ей этот вопрос; не раз признавался сам, и она признавалась, и в стихах, и так, а вот спросил – впервые. Что же произошло?

– Знаешь, мне наплевать. Завистники говорят: красноволосая славянская ведьма. Даже если бы ты и в самом деле была ведьмой, мне все равно. Главное, чтобы ты была моей.

Слов не было, и она просто молча уткнулась лбом в мужнино плечо.

Сулейман не любил откладывать в долгий ящик, и пленного короля Лайоша доставили во дворец прямо на следующий день, с утра.

При разговоре присутствовали трое: сам Лайош, Сулейман и Хюррем. Правда, было еще множество охранников с оружием, но в данном случае они были не в счет: без приказа Сулеймана не то что не расскажут о чем не следует – даже просто рта не раскроют.

Султан был недоволен, но пообещал: в разговор вмешиваться не станет; и все, что хасеки пообещает пленнику, выполнит, если это не будет противоречить внешней политике Порты.

Кажется, он не очень верил в то, что из затеи жены выйдет что-то путное, но все равно дал ей шанс.

– Что жив остался – благодари ее. – Сулейман величественно встал навстречу буквально втолкнутому в комнату пленнику.

– Не…

И в самом деле мальчишка. Не по внешности даже – по поступкам. Горячий, пылкий – и не слишком-то соображающий. Гордый. Но любой умный человек сперва выслушает, что ему говорят, даже если говорит враг.

– Не торопись.

Она тоже встала, подошла к пленнику.

– Поднимись. Негоже королю стоять на коленях.

– Я больше не король, – ответил он, словно выплюнул слова.

– Ты – король. И можешь остаться таковым.

– Если предам свою родину?! Этого не будет! Наша вера…

– Никто не покушается на вашу веру. – Она мягко дотронулась до его руки; он, словно завороженный, уставился на ее пальцы.

– Венгрия и так под властью османов, верно?

Он угрюмо молчал. Что же, сочувствие проявили, теперь подбавим в голос холода.

– Я задала вопрос. Твоя страна и так под османами. Так?

Он кивнул, не поднимая головы.

– То есть ты понимаешь, что мы не выступаем в качестве просителей. Я хочу предложить тебе сделку. Сделку, которая будет выгодна всем.

– Я не сговариваюсь с врагами.

– Зря. – Она равнодушно пожала плечами. – Ты не сговариваешься. Вместо тебя сговорится кто-то другой. Пойми, нам даже не придется убивать тебя. Тебя отпустят, ты благополучно вернешься домой, и на этом твое благополучие окончится. Тебя убьют. Или отравят. Впрочем, разницы никакой, раз итог будет один и тот же. На престол сядет… ну, к примеру, Янош Запольяи, который, напомню, не пришел к тебе на помощь при Мохаче. И он подпишет все, что угодно, и не только подпишет, но и исполнит все, что наобещал. Объяснить, почему его войска не поспешили помочь своим гибнущим братьям? Ведь приди Янош на помощь, и результат битвы мог быть совсем иным, верно? А не помог он потому, что не получил в свое время должности палатина. Кстати, падение Белграда пять лет назад не сварами между Запольяи и Баторием было вызвано? Но ты, молодой король, ты был слеп. Ты отодвинул своего бывшего опекуна и регента от кормушки и продолжал надеяться на его верность. Может, ты и сейчас рассчитываешь на то, что он сохранит верность тебе? Или логичнее было бы предположить, что он постарается устранить единственную помеху на собственном пути к трону, то есть – тебя?

Лайош не отвечал, но, судя по выражению лица, по крайней мере понимал, что она ему говорит.

– Рассказать тебе, что будет дальше, молодой пока еще король? Янош недолго усидит на престоле. Из него получится плохой король: он думает только о себе, а не о государстве. Только о себе, о своих амбициях; годика через два – да, максимум через два, – в страну вторгнутся войска Фердинанда Первого. Нужно ли пояснять, что сделает Янош? Да, безусловно: обратится за помощью к Великой Османской империи, дав клятву верности вассалам. То есть через твою страну сперва пройдут немцы, потом – османы. А потом…

– Не надо! Хватит!

Жест короля был исполнен беспомощности.

Хюррем кивнула. И в самом деле хватит.

– Твоя страна может избежать всего этого. Если ты дашь вассальную клятву сейчас. Подумай, прежде чем ответить «нет».

– Что я… что вы…

– Что мы можем гарантировать? Ну, во-первых, ты останешься жив, что уже немало. Ты пока не понимаешь этого, потому что слишком молод, но, клянусь, с возрастом ты научишься ценить жизнь.

Прозвучало несколько напыщенно: такая фраза хорошо и «увесисто» звучала бы из уст убеленного сединами старца, а никак не девчонки – ровесницы пленного короля. Которая на самом деле к тому же еще и выглядела моложе. Но что уж тут поделаешь: ни более взрослой физиономии, ни седого старика у нее под рукой не было.

– Во-вторых, можешь не сомневаться: дань, которой будет обложена твоя страна…

Как же это сказать-то? «Будет казне по карману»? Нет, как-то глупо…

– Не будет тягостной. Мы заинтересованы в том, чтобы твоя страна развивалась и могла платить дань империи долго, поэтому мы вовсе не намерены обложить вас такими поборами, чтобы ваши люди умирали.

Корявенько получилось; надо было все-таки речь написать и наизусть выучить, а она положилась на то, что обычно у нее экспромты лучше выходят. Впрочем, до короленыша, кажется, дошло.

– И вы не станете требовать от нас принятия вашей религии?

Она пожала плечами.

– Веруйте себе на здоровье. Между прочим, ислам признает вашего Иисуса одним из пророков; это только ваша религия ревнива и не признает никаких других.

Сулейман, дернувшийся было на своем троне в начале этой фразы, к ее концу как-то подуспокоился.

– Это христиане несли свою религию на остриях своих мечей. – Эта фраза уже целиком была рассчитана на Сулеймана; пусть успокоится окончательно и пусть не мешает ей! – Нам совершенно все равно, какую религию исповедуют наши подданные, до тех пор, пока они остаются верными подданными Великой Порты.

– Я… я должен подумать, – выдавил из себя Лайош.

Она кивнула:

– Думай.

Потом хлопнула в ладоши:

– Уведите пленного!

Не успела закрыться за венгерским королем дверь, как Сулейман угрюмо сообщил:

– А все же именно ислам – самая великая религия в мире!

Ну надо же! Она была уверена, что он станет оспаривать ее действия, а он – смотрите-ка! – за пророка Мухаммеда оскорбился.

– Ислам – великая религия, – мягко согласилась она. – Как и христианство, из которого, можно сказать, ислам вырос. Не спорь, если захочешь – ты сам найдешь этому доказательства. А в Индии народ поклоняется иным богам, и они тоже ничуть не хуже. На самом деле Бог один, и я не уверена, что для Него очень важно, как именно ему молятся. Ты же знаешь: я приняла ислам сразу после рождения Ильяса – чтобы быть одной веры с моими детьми. Но меня не наказали; не прокляли, не испепелили… Значит, Богу не важно, со словами каких молитв к нему обращаются, главное – чтобы его искренне любили.

– Нет, это потому, что наш бог сильнее вашего, славянского, – уперся Сулейман и поджал губы; обычно когда он делал такое лицо, Хюррем прекращала спорить с ним, но сейчас сдержаться не могла.

– Исламский бог не может быть сильнее славянского, потому что Коран говорит: нет бога, кроме Аллаха. Просто… просто проблема людей заключается в том, что каждый трактует религиозные тексты так, как хочется именно ему.