Пандемия - Евгений Ермаков

Антон навечно запомнил зиму того года. Самую смертоносную и тяжелую изо всех, что пережил подросток. Снег выпал в его городе уже в сентябре. Морозы ударили в октябре, а постоянный снежный покров появился в конце месяца, что было необычно рано. Кто-то суеверно посчитал такую раннюю и суровую зиму дурным предзнаменованием.

Страх все больше и больше овладевал людьми, превращаясь в паранойю, в слепую панику. В очереди в кассу в супермаркете до смерти забили старика, кашлянувшего несколько раз. Потом оказалось, что пенсионер был обычным курильщиком с длительным стажем курения. Вируса у него не было, но кто мог знать наверняка? После короткого разбирательства с охраной магазина, всех принимавших участие в избиении отпустили на все четыре стороны. Заболевшие люди в общественном транспорте были опаснее террористов.

По федеральному телеканалу крутили ролик про студента, сошедшего с ума в вагоне московского метро – он набросился на пожилого дядьку с портфелем, ехавшего на работу, и задушил его шарфом на глазах у остальных пассажиров, не предпринявших никакой попытки защитить мужчину и унять хулигана. Кажется, его тоже спустя непродолжительное время отпустили.

Занятия в школе отменили еще в сентябре, предварительно сделав всем детям прививки от гриппа. Обычного. Учебный год закончился, едва начавшись.

Антон безвылазно сидел дома, дико скучая. Он заметил, что родители многих его одноклассников держат детей дома, опасаясь их контактов с другими детьми, да и просто не желая выпускать их на улицу, где они могли заразиться этим страшным заболеванием. Точно так же и мать Антона запретила ему общаться со сверстниками и гулять. Это было страшным наказанием. Антон обладал слишком сильной иммунной системой, чтобы вирус мог подчинить ее себе, но кто же тогда мог знать? Его мать пыталась уберечь самое ценное, что у нее было – собственное дитя…

Интернет работал очень плохо, а скоро вообще отрубился. От мировой пучины стали отвалиться большие сегменты, вообще, любая связь стала работать все хуже и хуже.

Появились лжепророки и ясновидящие. Антон видел и священников в грязных рясах, вздымающих руки к равнодушным небесам, и просто городских сумасшедших, несших всякий вздор на площади. Все они вещали о наступившем страшном суде и вопрошали у серой толпы, готовы ли жители города предстать пред беспристрастным оком божьим. Сначала таких сторонились, потом начали забрасывать камнями.

Подросток запомнил одного из них – он стоял возле мэрии в грязном демисезонном пальто на подкладке, подставив чемоданчик на подмерзающую землю, и призывал прохожих покаяться. Кто-то попал ему камнем в голову. Человек упал на колени, зажав голову руками, а кровь все сочилась между пальцев. Антон застыл в нерешительности, не зная, что предпринять – человек его пугал, но ему нужна была медицинская помощь… Однако, через пару минут к нему подошел военный патруль из трех человек. Подхватив под руки, они увели мужчину в подворотню. Раздался громкий хлопок, оставленный прохожими без внимания, и все кончилось. Говорили, что существует распоряжение мэра расстреливать мародеров и смутьянов без суда и следствия…

На городской площади день и ночь горела гекатомба, выбрасывавшая клубы черного дыма в морозное небо. Пепел разлетался по всему городу. В огромном кострище сжигали трупы инфицированных. Умерших или впавших в кому сваливали в одну кучу, обливали бензином и поджигали. Власти спохватились сразу же, на площади выставили милицейский кордон, затушили пожар. Считалось, что сжигание трупов еще больше разносило вирус по городу. Однако, когда власти больше не стало, никто не мешал людям продолжать сжигать больных в адском чадящем пламени. Как-то ночью гекатомбу вновь зажгли. Вонь паленого мяса разносилась на многие километры вокруг. Больные люди задыхались, падали прямо на площади, как подкошенные, чтобы больше не встать. Сначала их кидали в постоянно тлеющий огонь, потом и кидать-то стало некому. Та зима была еще страшнее чем зима столетней давности, в блокадном Ленинграде.

Перед ноябрьскими праздниками наконец-то было объявлено военное положение. После захода солнца появляться на улице означало смерть; военные патрули рассекали на БТР по городу и создавали иллюзию порядка. Власть все видит, все контролирует. Сначала расстреливали без предупреждения мародеров и каннибалов; затем стали стрелять во всех, кого видели во время комендантского часа. Днем по улицам ездили санитарные машины. Мегафоны надрывались искаженными голосами, призывали идти в больницу при наличии первичных симптомов заболевания. Голос начинал перечислять симптомы, потом заходился в диком кашле, захлебывался в приступе.

Жители плотнее затыкали окна, забивали синтетическими уплотнителями каждую щелку. все поголовно ходили в марлевых повязках, не снимая их даже на ночь. Вспомнили и начали широко использовать позабытый поролон, затыкали им оконные щели, затем поверх оклеивали серпянкой, клали мокрые тряпки перед порогом, слепо веря в кем-то пущенный слух, будто бы это поглощает вирус. Как наивно… Не помогали и пластиковые окна – они все равно пропускали воздух, а с ним и невидимую смерть. Но людям нужно было во что-то верить. Самое страшное – когда нет надежды…

Хомо эмориенс отчаянно боролись за выживание; но часы, отсчитывавшие последние минуты биологического вида, неумолимо тикали. Большинство предпочитало умирать дома, не веря врачам, говорящим, что они помогут. Как они могли помочь, вливая обычный физраствор?

Главврач бодро рапортовал о том, что пробная партия вакцины вот-вот появится в аптеках; уже проводятся испытания на животных. Но официально вакцина так и не появилась. Аспирин нельзя было достать ни за какие деньги ; появились слухи, что болезнь якобы можно вылечить только лишь одним витамином С, если принимать его в лошадиных дозах. Тотчас все городские запасы аскорутина были подобраны подчистую. Люди даже открыто спекулировали витаминами, пока не поняли, что деньги уже ни к чему. По кое-где еще работавшим кабельным телесетям, врачи круглыми сутками рассказывали, как правильно носить повязку, какие меры предосторожности принимать, предупреждали, что лечиться только витамином С или тампадеином бесполезно, но властям уже не верили и не смотрели телевизор.

Пока работало центральное телевидение, день и ночь крутились картинки из различных стран земного шара- голод и мор в Германии – едят собак, лошадей. Каннибализм в Мексике. Расстрелы мародеров во Франции, Японии, Канаде, Австрии…

Горящий Белый дом в Вашингтоне- говорили, что его по неосторожности спалили бомжи, разведшие множество костров в здании, спасаясь от необычно сильных морозов…

Толпы беженцев, спасающихся бегством от смертельного вируса – они бежали в пустыни, на отдаленные от берегов острова, даже в Антарктиду. Кто-то верил, что сильные морозы являются надежным барьером на пути вируса, дескать, в северных странах с холодным климатом инфекция распространяется медленнее – первая же зима доказала несостоятельность довода.

К Новому Году пандемия приняла катастрофический характер. Официально от вируса умерло более ста шестидесяти миллионов человек по всему миру, хотя все понимали, что цифры смехотворно занижены. Многие перестали выходить из дома; транспорт перестал работать в конце осени. Офисы и предприятия закрылись, люди сидели дома и питались наспех сделанными запасами. Купить крупы или консервы стало невозможно, спекулировали вообще всем, чем только возможно, процветал бартер. Предпочитали есть домашние цветы , кошек, собак, попугаев, лишь бы не выходить на улицу. Пытались выращивать в кадках помидоры. И как логичное следствие недоедания – повальный каннибализм.

Многие в припадках безумия выкидывали из окон мебель, кровати и телевизоры. Кто-то не мог смотреть фальшиво-успокаивающие новости, кто-то просто сходил с ума. Замерзали пытавшиеся спать на улицах. Некоторые верили, что постоянное нахождение на морозе убивает вирус, однако, это приносило лишь обморожения – вирус был стойкий и был куда страшнее брюшного тифа.

Соседям на лестничной клетке ломали дверь напившиеся до горячки отморозки; пока из квартиры раздавались дикие вопли, Антон с отцом сидели и сжимали в руках кухонные ножи. Это был бы их первый и возможно, последний бой, но драться не пришлось. Сквозь дверь пальнули по браткам из двустволки – те мгновенно ретировались. Кто-то истошно голосил на крыше, раздирая душу предсмертным безумными воплями.

– За что нам это? В чем мы виноваты?

В декабре появились первые шатуны, но некому было их остановить. Немногие не заразившиеся люди наспех баррикадировали двери и окна, запирались в подвалах; там их шатуны находили еще быстрее.

Как семья Антона не умерла с голода? Нет, они не опустились до каннибализма. Они питались тем, что находили в квартирах, хозяева которых умерли. Поначалу отец опасался, что продукты заражены, однако, выбора не было. Говорили, что вирус заражает все, что угодно, в том числе и продукты питания, даже обычную воду. Наверняка никто ничего не знал. Однако, что-то надо было есть. Искали крупу, консервы и питались ими; так и прожили всю Черную зиму.