Путешествие на Коппермайн - Фарли Моуэт

Это представление длилось только один день, после чего все врачеватели совершенно поправились, если не считать легкой хрипоты в голосе. И что поистине поразительно, но тем не менее чистейшая истина: когда несчастного больного вынесли из хижины для заклинаний, он обрел на диво хороший аппетит и мог уже двигать пальцами на той руке и ноге, что давно отнялись. Через три недели он оправился настолько, что мог ходить, а в конце шестой недели уже пошел на охоту, чтобы добыть пропитание своей семье.

Он дошел со мной вместе до Форта Принца Уэльского и с тех пор еще не раз наведывался на факторию, хотя выглядел по-прежнему болезненно и страдал от нервного тика. Похоже, болезнь совсем изменила его характер, потому что до апоплексического удара он отличался добродушием, спокойным нравом и полным отсутствием жадности. После же удара он стал в высшей степени капризным, склочным, всем недовольным и алчным.

Хотя обычные уловки этих знахарей легко распознать и разоблачить, благоприятный результат «лечения» больных объяснить гораздо труднее. Можно предположить, что испытываемое к лекарям безграничное доверие со стороны больных столь успокаивает их рассудок, что болезнь изменяет свое течение. Так или иначе, но нескольких случаев излечения бывает вполне достаточно, чтобы создать знахарю-целителю добрую славу. В случае если заклинатель невзлюбит кого-то и угрожает ему тайной местью, угроза нередко приводит несчастного к смерти. Это происходит по причине незыблемой веры во власть знахаря над жизнью того, над кем возникла угроза. Иногда даже одно обещание мести заклинателя приводит к гибели целой семьи, причем не проливается ни капли крови и ни одному из обреченных не наносится никакого увечья.

В подтверждение моих слов Матонаби как-то раз, уже после нашего возвращения в крепость, поведал мне, что некий индеец, которого я видел только мельком, так отозвался о нем, что теперь он опасается за свою жизнь. А так как он считал, что я обладаю знахарским искусством, то стал меня настойчиво убеждать убить того индейца, хотя тот находился от нас на расстоянии нескольких сот миль.

Чтобы не расстраивать великого вождя, которому я был обязан столь многим, я набросал на бумаге две фигурки, собирающиеся кинуться друг на друга. В руке одного из них я изобразил направленный в грудь другому тесак. Фигурка с тесаком, как я объяснил Матонаби, изображала меня, а другая — его врага. Напротив человеческих фигурок я нарисовал сосну, на кроне которой поместил большой человеческий глаз, а от ствола тянулась человеческая рука.

Рисунок я вручил Матонаби, велев распространить весть о нем как можно шире. И действительно, на следующий год Матонаби сообщил мне, что тот индеец умер, хотя в момент смерти от крепости его отделяло не меньше трехсот миль. К тому времени, когда до него донеслась весть о направленном против него моем рисунке, он был совершенно здоров, но почти сразу стал угрюм, отказался принимать пищу и через несколько дней умер.

Впоследствии ко мне не раз обращались с той же целью и Матонаби и другие индейские вожди, но я ни разу уже больше не счел возможным поддаться на их уговоры, чем не только сохранил созданную первой попыткой репутацию, но и держал их в благоговейном страхе, заставлявшем немного уважать и слушаться меня.

Глава тринадцатая

Насушив рыбы и икры столько, сколько могли унести, мы покинули берега озера Эноуд в первый день декабря. Тринадцать дней мы двигались на юго-запад вдоль вереницы небольших озер, соединенных между собой маленькими речками и протоками. По пути мы поймали несколько рыбин и видели много бобровых плотин, однако камней в них было предостаточно, поэтому индейцам не удалось убить много бобров, да и на тех затратили немало труда, затупив не один нож.

Тринадцатого декабря индейцы подстрелили двух оленей — первых встреченных нами с 20 октября. Почти все эти два месяца мы питались только рыбой и сушеным мясом, изредка добавляя к нему кроликов и еловых куропаток. Хотя я и еще несколько моих спутников не страдали от мук голода, в нашем отряде было немало таких, кто едва двигался и, не будь у нас сушеного мяса, вовсе бы умер.

Двадцать четвертого декабря мы дошли до северного побережья огромного озера Атапаскоу[20], где нашли многочисленные стада лесных оленей и колонии бобров; индейцы настреляли много добычи. Дни так укоротились, что солнце едва показывалось над горизонтом, совершая круг всего в несколько градусов, и в высшей точке не поднималось выше деревьев. Но яркий свет от северного сияния и от звезд, даже когда луны не было на небе, почти равнялся солнечному в тех широтах. Индейцы не делают разницы между днем и ночью при охоте на бобров, но зимние ночи для охоты на оленя или лося считают все же недостаточно светлыми.

Не припомню, чтобы кто-нибудь из путешественников в высокие северные широты рассказывал о звуках, слышимых во время северного сияния. Однако я могу определенно утверждать, что в безветренные ночи я часто слышал, как оно шуршало и потрескивало, словно полощущийся на ветру большой флаг.

Лесные олени — единственный вид оленей, встречающихся в тех местах, гораздо крупнее своих обитающих в тундре родичей: самая маленькая лесная важенка не меньше самца северного оленя. Но мясо лесных оленей ценится меньше мяса их северных собратьев, оно жестче и грубее на вкус, как, скажем, у крупного линкольнширского барана по сравнению с весенним ягненком.

Так как здесь было великое множество бобров, то они и занимали преимущественно внимание моих спутников, причем не только из-за нежного мяса, но и из-за ценных шкур, ради которых стоило потрудиться.

Жилища бобров различаются в зависимости от места их обитания. Там, где зверьки многочисленны, они нередко заселяют не только ручьи и узенькие речки, но также большие и малые озера и реки. Однако они предпочитают селиться по небольшим речкам, потому что там течение помогает бобрам сплавлять ветки и все необходимое прямо к хаткам, которые к тому же надежнее и безопаснее, чем выстроенные в стоячей воде.

Бобры, которые расселяются по мелким, совсем пересыхающим, когда мороз сковывает их истоки, речкам, благодаря инстинкту обладают замечательной способностью избегать последствий столь пагубных для них обстоятельств. Зверьки строят плотину через речку выше своих жилищ. Плотины бобров я считаю самым удивительным их сооружением не столько из-за аккуратности, сколько из-за прочности и соответствия своему назначению. Кроме того, постройка плотины показывает, что животные необычайно сообразительны и дальновидны.