Танец и Слово. История любви Айседоры Дункан и Сергея Есенина - Татьяна Трубникова

Исиде пришла странная посылка. Её подбросили в гримёрку. Имя получательницы было написано печатными буквами. Когда она развернула бумагу, то сначала обрадовалась: томик с античными мифами. Он сам собой раскрылся на странице, которая была заложена. Фотография древней скульптуры Ниобы – римской копии греческого оригинала. На этом же развороте был и сам миф. Ниоба, жена фиванского царя, похвалялась своими детьми, семью мальчиками и семью девочками. Богиня Латона разгневалась на неё. Как может эта смертная быть счастливей богов?! Как смеет она ещё и хвастаться этими комочками смертной плоти? Она приказала своим детям, Аполлону и Артемиде, убить детей Ниобы. Одного за другим они убивали детей на глазах матери. Когда у неё осталось только двое, мальчик и девочка, несчастная, закрывая их собой, взмолилась. Но Аполлон не пощадил их. Зевс превратил Ниобу в неподвижное изваяние, в камень, источающий слёзы, в воплощение материнского горя…

Теперь Исида боялась оставаться одна, первой заходить в комнату. Потому что однажды ей почудились три чёрные кошки, шмыгнувшие вдоль стен её танцевальной залы и растворившиеся в углах. Три чёрные птицы едва коснулись её щеки ветерком крыльев. Почему их всегда три? Только видение чёрного двойника не было тройственным.

Как-то раз перед выступлением заглянула в студию в Нёйи – повторить кое-какой рисунок танца. На пороге, на широкой лестнице перед дверью, лежала статуэтка из мрамора. Она была маленькая, не больше двух ладоней. Исида сразу узнала её и похолодела: это была Ниоба. Кто-то решил основательно потрепать ей нервы.

Статуэтку в дом она не внесла, оставила там, где нашла. Расспрашивала прислугу, садовника – никто не видел, как она попала на ступеньки. Исида не испугалась ни томика с мифами, ни этого последнего «подарка». Они были самые настоящие, их можно было потрогать руками, не то что ночные видения.

Шёл дождь. Исида смотрела в окно, капли падали на крошечную, застывшую в вечном молчании фигурку Ниобы…

Однажды она увидела в детской ужасных кошек. Это случилось во время посещения лорда Дугласа, сыгравшего роковую роль в судьбе Оскара Уайльда. Великий грешник в прошлом, он принял недавно католическую веру. Разумеется, кошек, столь явственно различаемых Исидой, он не видел.

Качал головой. Нежные, всё ещё красивые черты, когда-то сразившие Уайльда, исказились, тонкие пальцы дрогнули.

– Кто знает, может, здесь какая-то дьявольщина. Это детская? Милая, ваши дети ходят в церковь?

– Что? – Исида удивлённо подняла брови.

– Я спрашиваю, крещены ли они?

– Нет. Я никогда в Бога не верила. И не вижу надобности в крещении.

Лорд грозно выпрямился:

– В таком случае я совершу крещение прямо сейчас!

Он знал, что в крайнем случае любой католик, не только священник, имеет право произвести обряд крещения. Ему показалось, что сейчас именно такой случай.

Исида пожала плечами. Если ему так хочется, ведь это профанация… Велела принести воды.

Доктор Боссон настоятельно рекомендовал уехать. Исида отказывалась: у неё концерты в залах «Шатле» и «Трокадеро». «Ну так езжайте хоть в Версаль!»

Исида сняла там комнаты в отеле «Трианон». Перевезла туда детей и няню.

Пришёл день, когда она смогла скинуть чёрное наваждение своих ужасов. Она успокаивала себя сама. В самом деле, чего она боится? Она просто устала. У неё всё хорошо, дети, её танцы. Каждый вечер она ездила теперь из Версаля на выступления. Днём играла с детьми, учила их танцевать, просто гуляла с ними. Апрель распускался благоуханным воздухом, рвался почками и огромными розовыми цветами на деревьях – всем тем, чем Париж пахнет весной, когда, кажется, оживают даже булыжники мостовой, даже камешки Люксембургского сада, флаг Франции на мэрии, голуби вокруг Гранд-опера. Суета, суета, парижская суета. Прекрасны улочки, они созданы для влюблённых: так узки тротуары, что по ним можно ходить либо по одиночке, либо тесно обнявшись.

Танец её снова стал легок, а дух – светел. Она снова была рождённой Афродитой – прекрасной, непостоянной, чарующей. Когда-то на заре своего искусства Исида долго и мучительно решала: с кем ей быть, кому посвятить танец – солнечному, но рассудочному Аполлону, академичному, правильному, безупречному, или мятежному Дионису – разгульному, страстному, яркому, грешному. Он земной, не столь кристально светящийся, как Аполлон. Выбрала Диониса. Потому что танец – не дитя ума. Он дитя страсти. Праздник Диониса – танец обнажённых нимф вокруг пруда, вода в котором в одно мгновение становится вином.

Однажды, устав от вызовов на поклоны, вернулась в гримерную. Ахнула. Могла ли не узнать этот силуэт, сидящий в кресле спиной к ней? Беззвучно крикнула: «Лоэгрин!» Опустилась возле него, обняла колени. Он гладил её чудесные, длинные волосы. «Милая…»

– Как отдохнул в Египте?

Поморщился:

– После… Поужинаешь со мной?

Она кивнула. Договорились на завтра.

– Приведи детей. Я соскучился страшно.

В тот день Исида была счастлива. День был солнечным и нежным. Её ждал Лоэнгрин. Теперь она знала точно: они вместе навсегда, потому что она любит его…

В ресторане он снова признавался ей в любви.

– Знаешь, милая, я всё равно мог там думать только о тебе… Все места, где четыре года назад мы были так счастливы.

– Но ты же был не один! – смеялась Исида.

– Забудь. Это был просто мой маленький реванш.

Вместе с детьми доехали до студии в Нёйи. Там Исида осталась, отправив детей с няней в Версаль. Обещала быть к ужину, ведь сегодня выступления у неё не было.

Когда они сели в машину, Снежинка прижала губки к стеклу:

– Мама! Я тебя целую!

Машина была квадратная, чёрная, вся какая-то неуклюжая.

Исида прикоснулась губами к её губкам через стекло. Что-то кольнуло. Стекло было холодное. «Зачем, зачем поцеловала дочку через стекло?» – пронеслась мысль. Снежинка долго махала ей ручкой…

Когда Лоэнгрин ушёл, сладко уснула, съев подаренных им конфет, открыла глаза от нечеловеческого крика:

– Исида!!!!!!!

Вскочила. Сердце билось неистово. Так бывает, когда просыпаешься после кошмара. В этом крике было всё: боль, страх, отчаяние. Голос Лоэнгрина. Когда он влетел в её комнату, она едва узнала его: он был страшен. Белое лицо, в котором жили одни глаза. Упал на колени.

– Исида… Дети…

Сначала она просто не понимала, что происходит. Вокруг неё крутились люди, доктора, Лоэнгрин безутешно рыдал, все шли чередой, жали ей нежно руки, многие плакали. Она старалась утешить каждого, как могла.

Три дня она не спала. Иногда она видела странные сны, с открытыми глазами. Вот она танцует с кем-то в костюме Пьеро. Она старается понять, кто это. Тянется сорвать маску. Пьеро смеется. Он не должен смеяться. У него печальная маска. Почему же этот – смеётся?! Где она слышала этот ужасный смех, этот шипящий голос? Наконец ей удаётся дотянуться – под маской оказывается ещё маска, каменного изваяния. «Ты?!» – в ужасе спрашивает Исида. Изваяние кивает…

Самый страшный миг был, когда она увидела своих малюток. Они лежали на тахте в студии. Коснулась их ручек. Они были холодными. Почему? Вспомнила последний холодный поцелуй через стекло. Услышала свой нечеловеческий крик. Тот самый, которым кричит мать, когда рожает…

Ей кололи морфий, чтобы она спала.

Нет, Исида не верила, что шофёр виноват. Да, он вышел из машины, потому что авто не заводилось, – крутить ручку. Да, забыл поставить на ручник. Разве он мог остановить эту махину? Он не звал на помощь. Почему? Вот только это. Бился головой о мостовую, пока оставались последние метры до Сены. Исида будто видела, как Снежинка обнимала братика, до последнего пытаясь защитить его.

Спустя несколько лет её подруга, Мэри, рассказывала, что происходило с Исидой после трагедии. Говорила о том, чего сама Исида не помнила. Как бегала вдоль страшной реки, унёсшей её малюток, много часов, не способная устать и просто упасть. Потом сказала: «Я решила. Если есть Бог, он меня убьёт сейчас. Если нет его, я должна пережить».

Конец ознакомительного фрагмента.