Огонь и меч - Саймон Браун

– Он болен, – сказал не нагнувшийся к нему.

– Он напился, – поправил его склонившийся. Он нащупал под рукой у себя дорогую ткань. – Наверно, какой-то аристократ. – Он ухватил Олио за подбородок и повернул его лицом к себе. – Не может этого быть.

– Кто это?

– Не может этого быть. – Склонившийся над Олио встал. – Приведи отца Поула. А я останусь здесь с ним.

– Отца Поула?

– Живо! Со всех ног!

Брат-мирянин разбудил примаса Гироса Нортема.

– Ваша милость, у меня срочное сообщение от отца Поула.

Нортем помотал головой, стряхивая последние остатки сна, и поднялся в сидячее положение. Брат-мирянин подал ему чашу с подогретым вином. Примас жадно осушил ее.

– Сообщение принес он сам?

– Его оставил другой брат-мирянин у отца Тери, который сегодня ночью на бдении.

– Дай-ка мне его.

Брат-мирянин забрал пустую чашку и передал ему записку. Нортем быстро прочел ее, и прочитанное заставило его застонать вслух.

– Плохие вести, ваша милость?

– Принесший ее брат-мирянин все еще здесь?

– Да. Он должен идти к отцу Поулу и передать ему, что я тотчас же прибуду. Отец Поул должен меня ждать.

– Да, ваша милость.

Брат-мирянин вышел, и Нортем быстро оделся.

– Я знал, что дойдет и до этого, – пробормотал он себе под нос. – Я знал, что это плохо кончится. ЗНАЛ.

Позже, когда он покидал дворец, стражники услышали, как он все еще что-то бормотал про себя.

Отец Поул сидел в комнате, где двое его учеников-священников уложили принца Олио. Учеников он отослал и сидел теперь с принцем один, опершись подбородком о ладонь и гадая, что же подкинул ему бог – великолепную возможность или великое бремя.

До Поула, конечно же, доходили слухи о принце Олио, но он считал их не более чем сплетнями о человеке, у которого, казалось, не было никаких очевидных пороков. Но вот же он, Олио, лежит тут, от него вовсю разит вином, и, что еще больше расстроило Поула, когда он это обнаружил – мочой. Мысль, что принц мог настолько напиться, что перестал справляться с собственным мочевым пузырем, оказалась для священника и потрясением, и откровением.

Это могло стать тем нужным Поулу рычагом для восстановления доверительных отношений с примасом, который с тех пор, как умерла Ашарна, сильно отдалился от него. Поула ранило такое охлаждение отношений с начальником, отношений, которые прежде были столь теплыми. Но он отмахнулся от этих чувств и с головой ушел в выполнение своих обязанностей. А данное происшествие могло создать между ними новую близость, это совместное обладание тайным – на самом деле почти священным – знанием.

Бремя, вызванное падением Олио, будет, конечно, отягощать ему душу и сердце. Тут Поул остановился. Он ведь не Подлинный Бог, и не ему судить собрата-человека, не говоря уже о принце крови. Тем не менее, произошедшее поколебало убежденность Поула в основной правильности структуры общества. Ему хотелось бы верить, что члены королевской семьи – нечто большее, чем просто люди, что они содержат в себе какую-то искру божественного. Естественно, такого нельзя было ожидать от этого отверженного Линана, королевская кровь в жилах которого была в лучшем случае сильно разбавленной, а в худшем – испорченной. Но здесь лежал сам принц Олио собственной персоной, самый кроткий из всех Розетемов, сваленный самым обыкновенным из всех пороков – невоздержанностью в питье.

Он услышал, как примас вошел в часовню, перебросился несколькими торопливыми словами с местным священником, а затем направился к комнате. Отец Поул встал, собираясь приветствовать его. Дверь открылась и вошел примас. Он даже не взглянул на Поула, а сразу направился к принцу. Склонившись над ним, он принюхался к дыханию Олио, а затем сделал нечто, показавшееся Поулу весьма странным: вытащил из под рубашки Олио Ключ Сердца и мгновение осторожно подержал его, прежде чем положить обратно.

– Ваша милость? – кашлянул Поул.

Похоже, занятый своими мыслями, Нортон бросил на него беглый взгляд.

– Хм-м-м?

– Двое из моих учеников, возвращаясь после выполнения своих обязанностей на причалах, нашли его на улице неподалеку отсюда и сразу же вызвали меня.

– Кто-нибудь еще видел принца?

– Только здешний капеллан.

– Очень плохо, – покачал головой Нортем. – Это очень плохо.

– Мы же наверняка можем положиться на осмотрительность капеллана, ваша милость? И я поговорю с этими учениками.

Теперь Нортем изучил священника более внимательным взглядом.

– Вы уверены, что они будут молчать?

– Я тщательно объяснил им всю серьезность положения; они не скажут об увиденном ни одной живой душе.

Нортем снова повернулся к Олио.

– Это уже не впервые.

– До меня доходили… слухи.

– Да, слухи эти теперь доходят до всех в Кендре, но никто не знает всей правды.

– Ваша милость?

– Не имеет значения. Вам незачем знать.

– Я ваш секретарь, примас. Если на ваших плечах какое-то ужасное бремя, то я наверняка смогу помочь вам нести его.

– Предложение щедрое, но я должен отказаться от него. – Он снова повернулся лицом к Поулу и крепко схватил его за плечи. – Как вы понимаете, королева никогда не должна услышать об этом.

– Это я ее исповедник, ваша милость, а не она мой.

Примас отпустил его.

– Да, конечно. Знаю. – Он устало закрыл глаза. – Вы должны оказать мне услугу.

– Все что угодно.

– Найдите мага-прелата и попросите его немедля явиться сюда.

– Эдейтора Фэнхоу? Какое он имеет к этому отношение?

– Больше никаких вопросов. Я ничего не могу сказать вам об этом. Только пришлите мне прелата.

– Конечно, ваша милость, – поклонился Поул и вышел.

Нортем сел на место священника и взял Олио за руку. «Не доверяю я этому человеку, – подумал он и сразу же испытал чувство вины за такие мысли о собственном секретаре, человеке, который некогда был его другом. – Если б я ему позволил, он мог бы снова стать мне другом. Но это было бы слишком опасно».

Олио снова снились дети. Он осматривал все койки в поисках брата. Олио слышал, как голос Линана зовет его, но не мог найти брата. На койках лежали дети, истерзанные болезнями, покрытые язвами и ранами, но он оставлял их без внимания. Чудилось, что комната тянулась целую вечность, койки выстроились тремя четкими рядами, и на каждой лежал ребенок, нуждавшийся в исцелении его силой. Но никакого Линана.

А затем он заметил, что лица всех детей начинают выглядеть одинаково. Они все стали мальчиками. И сплошь шатенами. Круглоголовыми. Они все стали Линанами, когда ему было лет семь или восемь. Олио вспомнил, как он приглядывал за братишкой, когда тот был в этом возрасте.