Крепость - Михаил Михеев

А еще через полчаса последний из уцелевших русских, хорунжий Епифанов, прикурил измятую папиросу и поднес не успевшую догореть спичку к огнепроводному шнуру. Японцы не знали, да и кто мог им сказать об этом, что для казака это была уже третья война, и вторая – с японцами. В первой, с китайцами, он участвовал в штурме Пекина, во второй, уже с японцами, – потерял двоих братьев и люто возненавидел и тех и других. И сейчас он видел перед собой реальную возможность сделать так, чтобы в этой бойне погибшие под самый конец братья остались живы. А посему Епифанов не колебался. Еще когда «Херсон» захватил «Коба-Мару», здесь, в машинном отделении, были заложены небольшие заряды динамита, чтобы, случись нужда, уничтожить транспорт. Потом их не стали снимать – просто по извечной русской привычке стало лень, и минеры придумали себе оправдание. На всякий, мол, случай, а то мало ли что. И вот, накаркали, случай наступил.

Хорунжий не был профессиональным минером, но он был профессиональным военным и считал, что в этом деле лишних знаний не бывает. Вот и когда заряды еще только закладывались, он с интересом наблюдал за работой минеров, задавал вопросы… А что? Ничего в принципе сложного, нечто подобное он в ту войну уже делал. И теперь шипящее пламя стремительно пробежало к заложенным шашкам. Удар! Свою последнюю папиросу Епифанов докурить так и не успел.

Заряды взрывчатки были невелики, но заложили их грамотно, с учетом опыта той, прошлой войны. Взрывом переломило киль транспорта, серия небольших зарядов распорола борта. Несколько секунд корпус «Коба-Мару» еще сопротивлялся, а затем металл не выдержал напряжения, полетели во все стороны срезанные головки заклепок и обломки лопнувших железных листов. Корабль разломился пополам, полетели сорванные с фундаментов котлы…

Носовая часть корабля продержалась на плаву минут пять, кормовая затонула практически сразу. Выживших на сей раз не осталось, даже если кто-то и не отправился на дно вместе с кораблем, то присоединился к товарищам позже – в том районе корабли не проходили еще долго, а вода даже летом холодная. Информация о русском суперкрейсере до японского командования так и не дошла, однако кое в чем Камимура все же преуспел. Его бунт, почти удавшийся, не позволил Эссену установить контакт с командованием русских войск и обрек крейсер на необходимость действовать в одиночестве.

Борт крейсера «Рюрик». Три дня спустя после разгрома японской эскадры

Адмирал Эссен с интересом рассматривал в бинокль подернутый утренним туманом берег. Что и говорить – красиво. Не так, как в России, конечно, но все равно. Высокие горы, темно-зеленые от покрывающего их леса, почти отвесные скалы… Со времен Чингисхана на эти берега не ступала нога завоевателя. Разве что американцы, наведя орудия на японскую столицу, добились от правителей страны того, что хотели, но и они не пытались высадить десант и завоевать никому по большому счету не нужные, лишенные чего-либо ценного, зато населенные гордым и воинственным народом острова. Зато подтолкнули японцев, удрученных тем, что не в состоянии защитить свою землю от агрессии, к дальнейшему развитию, и они, как два века назад Петр Великий в России, совершили огромный рывок вперед, за одно поколение сумев построить державу, успешно борющуюся за доминирование в регионе. Японцы не пытались изобрести что-то свое, предпочитая учиться у других, а не набивать собственные шишки. Очень умно, кстати, и они как губка впитывали чужие знания и технологии, научившись у британцев и американцев строить корабли и сражаться в море, а у немцев – быстро и качественно готовить из вчерашних крестьян неплохих солдат. И сейчас «Рюрику» приходилось исправлять то, что его командирам не удалось в прошлый раз, – отбросить японцев назад, в Средневековье, и низвести их страну до уровня какой-нибудь Папуасии, чтобы она никогда больше не смела открывать рот на соседей. Покончить с ними раз и навсегда.

Эссен не был кровожадным человеком, но не был он и политиком. По сути, адмирал так и остался простым солдатом империи, и погоны с орлами на плечах мало что изменили. Благоприобретенного светского лоска вкупе с хорошим воспитанием, свойственным потомственному дворянину, хватало, чтобы лавировать на паркете, удачно избегая конфликтов, и продвигаться по службе, но в глубине души он так и оставался солдатом, грозным, суровым и безжалостным. Не зря в свое время он был лучшим из командиров боевых кораблей Порт-Артурской эскадры. Логика его оставалась простой и надежной. Есть враг – значит, его необходимо уничтожить, а все остальное уже вторично. И политика для военного – это уже лишнее. В этом же духе он воспитывал своих людей, и в той, прошлой истории, пока он стоял во главе флота, тот оставался опорой трона. Впрочем, это было уже не важно, колесо истории теперь шло по иному пути, а от адмирала Эссена требовалось лишь сделать так, чтобы оно не свернуло на старую колею.

Рассуждения адмирала были просты и в общих чертах совпадали с высказанными не так давно Эбергардом. Обороной войны не выиграть, хочешь победить – нападай. Стало быть, необходимо что-то громкое и эффектное, такое, чтобы заставить японцев снимать силы с фронта или хотя бы перебросить часть войск, которые должны отправиться в качестве подкреплений на материк, для защиты собственно островов. В идеале еще и убедить их оттянуть к метрополии часть флота. Разгром отряда Камимуры – это, конечно, здорово, но по большому счету напрямую островам пока не угрожает. В сознании людей страха нет, а для того, чтобы он появился, надо нанести удар по ним самим. Стало быть – обстрел порта, а может быть, и десант. Ну, здесь уж как повезет, а пока выбрать цель, в качестве которой Эссен наметил порт Хокадате. А что? База японского флота, доки, склады, при этом, как и любой периферийный объект, относительно слабо защищена. Эбергард рассматривал ее в качестве одного из потенциальных объектов для нападения, и план его, на взгляд Эссена, выглядел для старика неожиданно авантюрным, но изящным и вполне выполнимым. Да и информацию по береговым батареям покойный адмирал собрал достаточно полную. Ничего серьезного там не было, кстати. Минных заграждений вроде бы тоже не отмечено, во всяком случае, пленные про них ни слова не сказали, хотя казаки, не слишком озабоченные соблюдением норм и конвенций, кое-кому языки развязали. Правда, то, что осталось от допрашиваемых, пришлось отправить за борт, но таковы уж издержки войны – Эссен не был идеалистом и муками совести зря не страдал, равно как и Бахирев. Что уж говорить про казаков, среди которых ветеранов той войны собралось более чем достаточно. Словом, если у японцев достало храбрости, чтобы напасть на Россию, и подлости, чтобы сделать это без объявления войны, пускай хлебают полной ложкой, это пришельцы из будущего, и офицеры, и нижние чины, решили молчаливо, хотя и не единодушно. В ту войну подобное вряд ли пришло бы им в головы, тогда все общепринятые и прописанные в конвенциях правила войны соблюдались фактически до последних дней, но сейчас народ оказался другим, более жестким, и робкие протесты «толстовцев» остались не услышаны.