О, мой ангел… - Марсия Иваник

Оуэн улыбнулся.

— Наверное, ты хотел сказать, что у нее воздушное сердце, Милош.

Он притормозил, наблюдая, как семейство бросилось к машине. Слишком поздно удирать от них. По виду Нади, которая обычно улыбалась, он понял, что не избежать какого-то неприятного объяснения.

— Похоже, Милош, сейчас у нее сердце действительно как твердый орех.

Милош хмыкнул, снова приставил пузырь к распухшему глазу, а здоровым подмигнул Оуэну.

— Уж я-то знаю, как укрощать малышку Надю. — Он медленно открыл дверцу и шепнул: — У меня двадцативосьмилетний опыт, друг. Слушай и учись.

С громким оханьем он вылез из машины, представ перед родней. Оуэн следил за выражением лица Нади, которое менялось на глазах: от гнева до сострадания.

Наверняка старый цыган знал, как себя вести. Оуэну было интересно, что произойдет дальше. Он тоже вышел из машины и присоединился к толпе.

— Где ты был, папа? — спросила Надя, вопросительно посмотрев на Оуэна.

— Что с твоим глазом? — запричитала Оленка, бросаясь к мужу и отводя пузырь со льдом от его лица.

— Я был в этой самой Америке, дитя мое, — сказал Милош и успокаивающе улыбнулся жене, которая пришла в ужас при виде глаза, окруженного разноцветным синяком.

Оуэн перехватил Надин взгляд. Любопытно, как Милош будет выкручиваться, подумал он и к сказанному отцом добавил:

— Он был в тюрьме.

— Это там его ударили? — закричала Надя.

— Никто его не бил, он просто был в тюрьме, Надя. Успокойся.

Ему вовсе не хотелось, чтобы она побежала в полицейский участок и устроила скандал шерифу. Оуэн обернулся на притихшего было Милоша.

— Кажется, твой отец зашел к Уатту Маршаллу и поговорил с ним относительно Билла.

— Как ты мог, папа?! — Надя подошла к нему. Стоявшие рядом дяди поглядывали на Милоша с уважением. — И ты решил разобраться с ним, не дожидаясь суда?

— Я уже говорил Оуэну, что не собираюсь жаловаться властям. — Он ткнул пальцем в свою волосатую грудь и торжественно произнес: — Я, Милош Кондратович, свободный человек. Я не позволю каким-то людям в черных платьях указывать мне, что есть правильно и как защищать мою семью!

Надя посмотрела на Оуэна.

— Когда назначено слушание?

— Поскольку твой отец отказался от обвинения, этим делом займется моя компания. Уатт Маршалл должен ответить за то, что натворил. Ведь кто-то мог и погибнуть. Я же далек от мысли освободить его от ответственности. Трагедия может произойти снова.

— Хорошо. — Надя кивнула и обернулась к отцу. — Это, верно, Маршалл так тебя разукрасил?

— Он ударил меня только раз, — проворчал Милош. — И все потому, что этот человек — трус. И он ударил-то, когда я отвернулся.

— Тогда почему ты очутился в тюрьме?

— Потому, что я влепил ему в ответ.

Надя снова посмотрела на Оуэна.

— Они сажают людей в тюрьму только за то, что те защищаются?

— Вовсе нет, — возразил Оуэн. — Твой отец очень сильный человек, а Маршалл… — Он почтительно поклонился старику. — Твой отец уложил его отдыхать и вроде надолго.

— И ты был свидетелем этой заварухи?

— Разумеется нет. Я ничего об этом не знал, пока из тюрьмы мне не позвонил сам Милош. Кажется, он решил, что только я способен вызволить его оттуда.

Надя медленно повернулась к отцу и, упираясь пальцем в его грудь, сказала:

— Как могло…

Милош отмахнулся от пальца, неторопливо обошел машину Оуэна, затем скрестил руки на груди и воскликнул:

— Обращаюсь ко всем! Я желаю сделать заявление.

В таборе установилось полное молчание.

— Мой лучший американский друг Оуэн оказал мне и моей семье огромную услугу, защитил и освободил меня. Я перед ним в долгу и знаю, чем отплатить.

Он оглядел всех своих родственников и убедился, что его слушают внимательно.

— Я, Милош Зурка Кондратович, — забасил он, — отдаю тебе, Оуэн, одно из самых дорогих своих сокровищ, дочь Надю Катрину в жены.

У Оуэна отвалилась челюсть.

Надя, даже не взглянув на Оуэна, продолжала смотреть на отца так, словно в первый раз его увидела. Яркий румянец выступил на ее щеках. Она что-то тихо сказала родителям по-русски, сопровождая свою речь жестами. С каждым словом голос ее становился все громче и громче. Те, кто стоял близко, отошли от Нади на безопасное расстояние. Милош что-то бормотал, пытаясь заглушить ее звонкий голос. Надя закончила выступление явно злой фразой, подбоченилась и испепеляющим взором окинула отца.

Оуэну не понравились ни улыбка, сморщившая лицо Милоша, ни алая краска, залившая щеки его дочери. Почему бы Наде, как и большинству ее родственников, не превратить этот эпизод в шутку? Он попытался воззвать к чувству юмора Нади.

— Что касается меня, — сказал он, — то я отвечу: не согласен.

Надина реакция на его слова была быстрой и гневной. Она топнула ногой, погрозила кулачком и что-то произнесла по-русски. Затем резко повернулась, подняв облачко пыли, и зашагала прочь под удивленными взглядами близких. Оуэн хотел последовать за ней, но Милош его остановил.

— Если тебе дорога жизнь, не трогай ее, пусть сначала остынет. Так-то, мой лучший друг в Америке.

Оуэн крепко пожал Милошу руку и посмотрел в ту сторону, куда направлялась Надя. Она шла не домой, а к тому самому ручью.

— Объясни мне, Милош, почему Надя так разозлилась не на шутку. И кроме того, ты действительно шутил?

— Да, да. Это была шутка, — ответил Милош. — Я давно говорил Наде, что выходить замуж надо по любви. — Он посмотрел на жену и улыбнулся. — Мы хотим, чтобы наши дети имели то, что мы имеем.

— А что так расстроило ее?

— Она очень многое помнит. — Милош грустно покачал головой. — Она помнит подруг, выходивших замуж за нелюбимых или за тех, кого совсем не знали. Такая традиция еще существует у цыган.

Оуэн взъерошил волосы.

— Тогда какого черта ты шутишь по этому поводу?

Милош с гордостью улыбнулся.

— Чтобы она прекратила учить меня, как не попадать в тюрьму. — Оуэн опустил голову. — Брось грустить, мой друг, — сказал Милош и хлопнул Оуэна по спине. — Все прекрасно.

— Как ты можешь так говорить?

— А ты не заметил, как горячо выступала моя дочь?

— Разумеется, заметил. Она была зла, как разгневанная кошка.

— Да, да. Это-то и хорошо. Вот если бы рассмеялась, было бы плохо. Это означало бы, что у нее нет к тебе чувства. Но раз она взвилась, у нее много чувства к тебе, мой американский друг.

Оуэн поскреб подбородок.

— То, что ты сказал, мне неясно.

— Что значит неясно?

— Это… неважно, Милош. — Он двинулся туда, где, по его предположению, находилась Надя. — Дорогой мой цыганский друг, можешь сделать мне одолжение?