История Сэмюела Титмарша и знаменитого бриллианта Хоггарти - Уильям Теккерей

Так и сказала, слово в слово. А доктор Бленд стоит тут же рядышком и говорит:

— И сам Соломон не рассудил бы мудрее!

— Выходит, я вам без надобности, миледи? — говорит верзила.

— Вот именно! — гордо отвечала ей миледи, и верзила отправилась восвояси, и тогда уж я все про вас рассказала, и ничего не упустила, и миссис Бленкинсоп напоила меня чаем, и я видала хорошенькую комнатку, где будет жить миссис Титмарш, рядом со спальней леди Типтоф. А когда воротился домой милорд, как по-вашему, что он сделал? Велел кликнуть извозчика и поехал со мною, сказал, ему надобно извиниться перед вами за то, что они оставили у себя вашу супругу.

Удивительное это происшествие, кое случилось в самый горький наш час, словно нарочно, чтобы утешить нас, в нужде нашей дать нам кусок хлеба, невольно навело меня на мысль о бриллиантовой булавке, и мне чудилось, будто именно оттого, что я с нею расстался, для семейства моего отныне наступят иные, лучшие времена. И хотя кое-кто из читателей, пожалуй, сочтет за малодушие с моей стороны, что я позволил своей жене, которую воспитали в благородном семействе и которой впору бы самой иметь слуг, пойти в услужение, должен признаться, что я не испытывал по этому поводу ни малейших угрызений довести и нисколько не чувствовал себя униженным. Ежели кого любишь, неужто не радость быть тому человеку обязанным? Именно это чувство я и испытывал. Я был горд и счастлив, что теперь, когда судьба лишила меня возможности зарабатывать нам на жизнь, моя дорогая супруга трудами своими сумеет добыть мне кусок хлеба. И теперь, вместо того чтобы делиться собственными размышлениями об тюремных правилах, я отошлю читателя к превосходнейшей главе жизнеописания мистера Пиквика, трактующей об том же предмете и показывающей, сколь глупо лишать честных людей возможности заработать как рае тогда, когда это им всего нужнее. Что мне было делать? В тюрьме нашлись джентльмены, которые могли трудиться (то были господа сочинители — один писал здесь "Путешествия по Месопотамии", а другой "Сценки в залах Олмэка"), мне же только и оставалось, что мерить шагами Бридж-стрит да глазеть то на окна олдермена Уэйтмена, то на чернокожего подметальщика улиц. Я ни разу не дал ему ни пенни, но я завидовал, что у него есть дело, завидовал его метле и деньгам, кои падали в его старую шляпу. А мне отказано было даже и в метле.

Раза три моя милая Мэри приезжала в роскошной карете повидаться со мною: приезжать чаще она не могла, так как леди Типтоф не желала, чтобы ее сынок дышал спертым воздухом Солсбери-сквер. То были радостные встречи, и ежели уж говорить всю правду — дважды, когда никого не случалось поблизости, мне удавалось вскочить в карету и прокатиться с нею, а проводивши ее до дому, я вскакивал на извозчика и катил восвояси. Но я осмелился на это лишь дважды, ведь за это меня могли строго наказать, да и обратная дорога от Гровнер-сквер до Ладгет-Хилл обходилась как-никак в три шиллинга.

Здесь я коротал время со своей матушкой; и однажды мы с нею прочитали в газете о бракосочетании миссис Хоггарти и преподобного Граймса Уопшота. Матушка моя и прежде не жаловала миссис Хоггарти, а тут сказала, что никогда себе не простит, как это она допустила, чтобы я столько времени провел в обществе этой мерзкой неблагодарной женщины, и еще прибавила, что мы оба с нею наказаны по заслугам, ибо поклонялись Маммоне и пренебрегли нашими истинными чувствами ради презренной корысти.

— Аминь! — сказал я на это. — Конец всем нашим честолюбивым замыслам. Тетушкины деньги и тетушкин бриллиант — вот что меня погубило, а теперь мне их, слава богу, больше не видать, и я желаю старушке счастья, а только, надобно сказать, преподобному Граймсу Уошпоту я не завидую.

После этого мы и думать позабыли об миссис Хоггарти и зажили как могли лучше при нашем положении.

Богатые и знатные, не то что мы, бедняки, не спешат приобщать своих детей к христианской церкви, так что маленького лорда Пойнингса крестили только в июне. Одним крестным отцом был какой-то герцог, другим — мистер Эдвард Престон, министр; а добрейшая леди Джейн Престон, о которой я уже рассказывал, была крестной матерью своего племянника. Ей уже успели рассказать о бедах, постигших мою супругу, и они с сестрою душевно привязались к Мэри и обходились с нею как нельзя лучше. Да и во всем доме не было такого человека, меж господ ли, меж слуг ли, кто не полюбил бы мою милую, кроткую женушку; и даже лакеи готовы были служить ей с такой же охотою, как самой госпоже.

— Вот что я вам скажу, сэр, вот что, друг мой Тит, — говорил мне один из них, — я человек бывалый, меня на мякине не проведешь, повидал я знатных дам на своем веку, и уж кто-кто, а миссис Титмарш настоящая леди. С ней по-свойски не обойдешься, нет… я было хотел…

— Ах, вы хотели, сэр?

— Не глядите на меня зверем! Я говорю, с ней, мол, не потолкуешь по-свойски, вот как с вами. Есть в ней что-то эдакое, что к ней не подступишься, сэр. И даже камердинер его милости — а уж он первый сердцеед, никакому знатному франту не уступит, — и он то же говорит…

— Мистер Чарльз, — прервал я, — передайте камердинеру его милости, что, ежели он дорожит местом и своей шкурой, пусть почитает эту леди, как собственную госпожу, и заметьте, что сам я тоже джентльмен, хотя и обеднел, и прикончу всякого, кто ее обидит!

— Ну ладно вам! — только и сказал на это мистер Чарльз.

Но что это я, — похваляясь своей храбростью, я чуть не позабыл рассказать, какое великое счастье принесла мне моя милая женушка своим добрым нравом.

В день крестин мистер Престон предложил ей сперва пять фунтов, а затем и двадцать, но она отказалась от того и другого; зато не отказалась она от подарка, который поднесли ей сообща обе госпожи, и подарок этот был освобождение меня из тюрьмы. Поверенный лорда Типтофа оплатил все до единого мои долги, и в счастливый день крестин я опять стал свободным человеком. Ах! Какими словами описать этот праздник, и как весело нам с Мэри было обедать в ее комнатке в доме лорда Типтофа, куда миледи и милорд поднялись, чтобы пожать мне руку!

— Я беседовал об вас с мистером Престоном, — сказал милорд, — с тем самым, с которым у вас произошла достопамятная ссора, и он вам простил, хотя неправ был он, и обещал пристроить вас на место. Мы как раз собираемся к нему в Ричмонд, и, будьте благонадежны, мистер Титмарш, я не дам ему забыть про вас.

— Сама миссис Титмарш не даст ему забыть, — сказала миледи, — сдается мне, Эдмунд без памяти в нее влюбился!

При этих словах Мэри залилась краской, я рассмеялся, и всем нам было хорошо и весело, и вскорости из Ричмонда пришло письмо, извещавшее меня, что мне предоставляется должность четвертого конторщика ведомства Сургуча и Тесьмы с жалованьем восемьдесят фунтов в год.

На этом мне, пожалуй, следовало бы и кончить мою повесть, ибо я наконец-то обрел счастье, и с тех пор, слава богу, уже не знал более нужды; но Гас желает, чтобы я рассказал еще, как и почему я не стал служить в этом ведомстве. Превосходной леди Джейн Престон уже давно нет в живых, скончался и мистер Престон — от апоплексического удара, и теперь никого не заденет, ежели я расскажу эту историю.

Дело в том, что Мэри не просто приглянулась мистеру Престону, как мы полагали, он влюбился в нее не на шутку; и я думаю, он затем единственно пригласил лорда Типтофа в Ричмонд, чтобы поухаживать за кормилицей его сына. Однажды, когда я поспешил приехать в Ричмонд, чтобы поблагодарить его за место, коим был ему обязан, и шел по боскету, спускающемуся к реке, куда меня направил мистер Чарльз, вдруг на дорожке я увидел мистера Престона на коленях перед Мэри, державшей на руках маленького лорда.

— Любезнейшая! — говорил мистер Престон. — Только выслушайте меня, и я сделаю вашего мужа консулом в Тимбукту! Поверьте, он никогда ничего не узнает. Он не сможет узнать! Даю вам слово министра! О, не глядите на меня так лукаво! Клянусь, ваши глазки меня убивают! Тут Мэри увидала меня, звонко рассмеялась и побежала по лужайке, а маленький лорд радостно вскрикнул и протянул вперед свои пухлые ручонки. Мистер Престон, мужчина грузный, медленно поднимался с колен, как вдруг заметил меня, рассвирепевшего, точно вулкан Этна, — отшатнулся, оступился, покатился по траве и тяжело шлепнулся в воду. Место было неглубокое, и, пуская пузыри и отфыркиваясь, он вынырнул разъяренный и испуганный.

— Н… н… неблагодарный негодяй! — выговорил он наконец. — Чему смеетесь? Какого дьявола вам тут надо?

— Жду приказаний, чтобы отбыть в Тимбукту, сэр, — отвечал я и захохотал во все горло, и ко мне присоединились лорд Типтоф с гостями, которые оказались тут же, а лакей Джеймс помог мистеру Престону выбраться из воды.

— Ах вы старый греховодник! — сказал милорд, когда мистер Престон вылез на берег. — Неужто вы до старости останетесь таким влюбчивым романтиком, беспутный вы толстяк?