Путь к Порогу - Роман Злотников

Этот верзила разговаривал с мальчиком так, как взрослые никогда не разговаривают с детьми — будто ничуть не считал себя выше Кая. Пока он умывался, Танк, помогая ему, спрашивал про матушку, про папеньку, про то, как живется в городе и почему случилось так, что Кай с матушкой стали жить в Лысых Холмах. Кай отвечал искренне и подробно. Сколько уже времени никто так не разговаривал с ним!

— Забавный ты малый, — заключил Танк, когда Кай привел себя в порядок. — А насчет этих разбойников… Заклюют они тебя. Вишь, смелость в тебе есть, а вот силенок маловато. Да и драться совсем не умеешь.

Последнее высказывание поставило Кая в тупик. Как это — он не умеет драться? Да сколько поединков на деревянных мечах он провел, из скольких выходил победителем! Если бы у него сейчас был с собой меч, он бы показал!..

Выслушав мальчика, Танк расхохотался:

— Показал бы!.. Как носом землю пахать! Да рази ж ты не видишь: этот Гилль тебя и с завязанными глазами уложит. Потому как сноровка у него имеется… Ну ладно, вали домой. И я пойду. А то зябнуть начал после кузницы-то. Забегай, если что… Вона я где живу.

Обернувшись, Танк указал мускулистой ручищей на крытую камышом кузницу и низкую хижину, притулившуюся рядом с ней. Из маленького окошка вдруг выглянуло некрасивое рябоватое женское лицо, и Кай первый раз услышал пронзительный голос горбатой Айны:

— Чего ты там рассусоливаешь, орясина! А ну быстро к горну! Господин Карл уж два раза присылал, а у тебя все не готово! Четвертый день, как господин Карл решетки заказал, а он языком стоит мелет непонятно с кем!.. А ну живо!..

Огромный Танк втянул голову в плечи и заторопился.

— Пойду я, ага… Вишь, как она… Дело делать надо…

Вернувшись домой, Кай матушку не застал. А на ворчанье Бабани, что, мол, бандитом растет, в драку лезет, перед добрыми людьми позорит, морду полосует да штаны рвет, а штаны не морда, сами не заживут, их чинить надо, отделался невнятными объяснениями своей невиновности, ничуть, впрочем, не подействовавшими. Когда старуха успокоилась, он попытался расспросить ее о кузнеце и в ответ получил следующее:

— Вот уж истинно — варнак к варнаку тянется! Нашел себе приятеля! Да этот Танк-то самый главный душегуб в округе и есть! Нездешний он, перекати-поле, сам мать-отца своих не знает. Одно название, что кузнец, а на самом деле — разбойник! Он разбойником и был. Сам-то не похвалялся, нечем тут похваляться, понятное дело, добрые люди сказывали. По восточным морям на кораблях плавал, прибрежные города грабил и торговых людей топил. Там и выучился людей калечить!

Кай оторопел. Никак ему не верилось, что добродушный верзила был когда-то морским разбойником. Шрамы у него на груди… Так мало ли где пораниться можно. Врут, поди, деревенские. О том, что болтать и напраслину наговаривать жители Лысых Холмов горазды, мальчик уже по собственному опыту знал. Он и сказал об этом Бабане. Вернее, только начал говорить, старуха так раскричалась, что Каю пришлось прикусить язык.

— Дожила, на старости лет вруньей называют! И кто? Кутенок паршивый, голодранец! Да этот Танк еще лет пять назад шестерых покалечил… Чуть до смерти не убил. Трое через полгода умерли, двое — через год. Один только из тех шестерых посейчас живет — Бад. И у того левая рука с той самой ночи не поднимается. Потому и зовут — Сухоруким. Праздник был! Добрые люди что на праздник делают? Вино пьют, песни поют да шутки шутят. А этот верзила тогда и месяца у нас не прожил, никто его и не знал толком. Не говорил ни с кем — бирюк бирюком. Вот и решили его немного растормошить…

И вышло по рассказу Бабани, что «добрые люди», попив вина и попев песен, возжелали в честь выдавшегося в тот год обильного урожая пришляка раздеть догола, свиным жиром вымазать, обвалять в кукурузной трухе, что после обмолота остается, и выпустить на поле бегать. Так в старину делали, чтобы духов посмешить в награду за урожай. И двинулись почти что всей деревней к наскоро сложенной из камыша хибаре, где тогда Танк жил. С факелами и дубинами пришли. Только пришли своим ходом, а обратно бегмя бежали. Правда, не все. Шестеро у хибары лежать остались. Еще трое сами уползли. О той ночи долго судачили. Говорили, когда к хибаре подошли, Танк уже не спал. Вышел глянуть, что за шум. Тут и кинулись на него со всех сторон. А что случилось потом, наутро никто толком сказать не мог. Здоровые мужики разлетались, будто котята. Через пару минут Танк стоял один над шестью бесчувственными телами. У двоих были переломаны руки и по нескольку ребер — и эти двое отделались легче остальных. Четверо видимых повреждений не имели, но, очухавшись, стали жаловаться, что «нутро болит». Так и померли, кто через полгода, а кто через год. Те трое, что уползли своим ходом, — их Танк даже не тронул. Их свои же деревенские посшибали, когда наутек ринулись.

Кай на Бабанин рассказ ничего не сказал. «Врет она все», — подумал он. А на следующее утро, хоть спина и лицо здорово ныли после вчерашнего, первым делом побежал в кузницу. На его счастье, Айны дома не оказалось — ушла к какой-то соседке по своим бабьим делам. А Танк приветствовал мальчика дружески. Он был в кузнице, заканчивал решетки для Жирного Карла. Кай вызвался раздувать горн и за работой осторожно завел разговор о той драке, случившейся пять лет назад. Тут и выяснилось, что ничего Бабаня не врала.

Кузнец отложил молот, тяжело вздохнул и присел на точильный камень. Он даже в лице изменился: бесцветные ресницы задрожали, а пухлые губы заметно побелели.

— Не хотел я… — тихо проговорил Танк. — Зарок давал не убивать никого, а вишь, как оно вышло. Я ж и старался, чтоб осторожно, да их слишком много было. Головой понимаю, как бить надо, а руки не слушаются… Вишь как, помнят руки мои… Я ж этими руками…

Он не договорил, глянул на мальчика виновато, словно тот его обвинял. Потом, будто оправдываясь, продолжил:

— Что душегубом меня называют, так то верно. Душегуб я и есть. Только не по своей воле. Родился-то я на Востоке, далеко отсюда, в Марборне. Таким, как ты, был соплегоном, когда меня парни из Морского Братства умыкнули. Почитай, лет тридцать я с ними по морям скитался. Так что промысел разбойный с молоком материнским впитал, как говорят. Правда, молоком меня не поили, а матушка… Я уж и забыл на лицо, какая была. Я ж малый был, а малый — что слепой: в какую сторону повернут, в такую и пойдет. Я года на три постарше тебя был, а уж в портовых драках моряков уродовал да на абордаж ходил. Знаешь, что это такое? У-у, брат!.. Это когда два корабля бортами сцепляются и на обеих палубах рубка идет — люди, как мясной ком многорукий да многоногий, с одной палубы на другую перекатываются. Охрана торговая — вся сплошь с мечами да топорами, а мы — кто с ножами, кто и вовсе без ничего. В свалке так сподручнее, там мечом не помашешь. Там за один вдох все решается — или ты его, или он тебя. Особая наука есть у Морского Братства, веками отточенная: как живого человека голыми руками вмиг жизни лишить. Не каждому она дается, да и сила тут нужна редкая. А я, вишь как, способный оказался… Насмотрелся я, брат, мастеров этого дела: на десять жизней хватит. По три ребра одним хватом вырывали… Хребет рвали прямо из тела, вишь как… Ну и ладно. Не нужно тебе этого слушать, ага…