Графиня Гизела - Евгения Марлитт

– Ах, Боже, мой новый голубой передник! – вскричала она, испуганно отряхивая воду с передника. – Ну, достанется мне от мамы…

Подбежавшая к ней Гизела дрожащими руками стала обтирать своим носовым платком ее мокрые плечи.

– Это бесполезно, – сказал господин. – Но я попросил бы вас на будущее думать, что и эта маленькая человеческая жизнь требует тоже охраны, коль скоро мы берем ее на свою ответственность… Если в глазах графини Штурм она имеет цену лишь как забава, то ведь у нее есть родители, которым она дорога. – Он взял ребенка на руки, приподнял шляпу и ушел вместе с собакой, которая с радостным лаем прыгала вокруг него.

Платок выпал из опущенных рук молодой графини. С глубоко испуганным выражением глаз и бледными губами выслушала она жесткую, карающую речь незнакомца и теперь, не двигаясь с места, безмолвно глядела вслед, пока он не исчез в глубине леса.

Глава 11

Ни министр, ни одна из его спутниц не приблизились к месту, где упала девочка. Дамы поспешно завернулись в шали и направились к лесу.

Падение и спасение девочки было делом одной минуты.

– Вы знаете, кто этот господин? – обратилась баронесса с живостью к гувернантке, опуская свой лорнет, со вниманием проследив все движения незнакомца.

– Да, кто это? – спросил министр.

– Хорошо ли вы его рассмотрели, ваше превосходительство? – спросила госпожа фон Гербек. – Это он – бразильский набоб, владетель завода, невежа, игнорирующий Белый замок, как какую-нибудь кротовую нору. Я не могу понять, как графиня решилась оставаться в его присутствии? Я готова держать пари, что он сказал ей какую-нибудь грубость – это видно по всему!

Баронесса сделала несколько шагов навстречу Гизеле, которая шла назад с опущенными ресницами.

– Тебя оскорбил этот человек, мое дитя? – спросила она нежно, но со странно испытующим взглядом.

– Нет, – ответила быстро Гизела, хотя лицо ее при этом вспыхнуло, а в глазах сверкнула гордость.

Между тем министр с гувернанткой вошли в лес.

Его превосходительство заложил за спину руки и опустил голову на грудь – всегдашняя его привычка, когда он кого-нибудь выслушивал. Много элегантности и гибкости было еще в его фигуре, но голова и борода уже поседели, щеки обрюзгли, что придавало его умному лицу какую-то угрюмость, – его превосходительство становился стар.

– Ему, кажется, нет до нас никакого дела, – болтала гувернантка. – Шесть недель тому назад он явился сюда, как снег на голову! Раз как-то, совершая свою утреннюю прогулку, прохожу я мимо лесного дома, гляжу, ставни все открыты, из трубы валит дым, а один из встретившихся нейнфельдских крестьян сказал мне: «Барин из Америки приехал!» Ах, ваше превосходительство, я всегда сожалела о том, что завод должен был перейти в такие руки. Вы не можете себе представить, что за дух нынче вошел в этот народ! Новые дома и чтение совсем вскружили им головы, так что они буквально забыли, кто они… Надо видеть, какую манеру они взяли кланяться, совсем не то, что прежде, – поклонятся, а потом так дерзко посмотрят в лицо… Все это, повторяю, постоянно меня расстраивает и положительно отравляет мне пребывание мое в Аренсберге. Но со времени прибытия этого Оливейры я еще более ожесточена.

– Он португалец? – прервала ее баронесса, шедшая сзади с Гизелой.

– Да, говорят, а судя по его неслыханному высокомерию, очень вероятно, что он происходит от какой-нибудь переселившейся в Бразилию португальской дворянской фамилии… К тому же и внешность его говорит за это предположение. Я его противница, но не могу не сознаться, что он очень красивый мужчина – ваше превосходительство сами могли убедиться в этом.

Превосходительство ничего не ответил, и обе дамы замолчали.

– У него осанка гранда, – продолжала, разгорячась, гувернантка, – а на лошади это бог! Ах, – прервала она себя испуганно, – и как пришло мне на язык подобное сравнение!

Углы рта ее вдруг опустились, как будто к ним привесили гири, веки набожно закрыли замаслившиеся глазки, – она была олицетворенное раскаяние и сокрушение.

– Будьте так любезны, расскажите, наконец, чем ожесточил вас так этот Оливейра? – спросил министр сурово и с нетерпением.

– Ваше превосходительство, он ищет случая оскорбить нашу графиню.

– Вы принудите его к этому! – вскричала молодая девушка с пылающими от гнева щеками.

Министр остановился, с неудовольствием и удивлением задержав взор на падчерице.

– О, милая графиня, как вы несправедливы! Разве я была причиной тому, что он игнорировал вас, когда вы мимо него ехали? Дело было таким образом, – обратилась она к министру и его супруге. – Я слышу, что он хочет в Нейнфельде основать приют для бедных сирот окрестных селений. Ваше превосходительство, в наше время надо держать ухо востро и действовать, если представляется к тому случай. Я преодолеваю свою неприязнь и отвращение к беззаконным и своевольным стремлениям всего нейнфельдского населения, запечатываю в конверт восемь луидоров от имени графини, пять талеров от вашей покорной слуги и посылаю португальцу как вспоможение в пользу предполагаемого приюта… Конечно, при этом я пишу несколько строк, где выражаю надежду, что заведение будет стоять на строго церковной почве, и говорю, что беру на себя труд позаботиться о попечительнице… Что из этого выходит?.. Деньги присылаются обратно с замечанием, что фонд на учреждение уже полон и что попечительства не требуется, а смотрительница уже имеется в лице прекрасно воспитанней старшей дочери нейнфельдского пастора. Ах, как меня это рассердило!

– Очень хитро вы взялись за дело, любезная моя госпожа фон Гербек! – проговорил министр с уничтожающей иронией. – И если вы так же поведете дело и далее, то поздравляю вас с успехом… Вам бы не следовало браться за это, – прибавил он с сердцем. – Заметьте раз и навсегда: я не хочу, чтобы неприязнь и противоречие имели здесь место, – золотую рыбку можно поймать тонкостью, если вам это еще не известно, многоуважаемая фон Гербек!

– И как это вам пришло в голову! – вскричала баронесса, смерив высокомерным взглядом приведенную в тупик гувернантку. – Как решились вы, по своему усмотрению, распоряжаться именем графини и навязывать ей роль, неприятную ни ей, ни нам?.. Наше бедное, больное дитя, – прибавила она мягко, – которое до сих пор охраняли мы как зеницу ока!.. Видишь ли, Гизела, – вдруг сказала она, устремляя на падчерицу озабоченный, пристальный взгляд, – ты далеко не так поправилась, как ты воображаешь… Вот опять лицо твое меняет цвет, то краснеет, то бледнеет, что всегда было предвестником твоих припадков!

Молодая девушка не произнесла ни слова.