Вспышка пламени - Нэнси Дэнхем

– Твоя жена, – выдавила она. – Почему она не живет с тобой уже столько лет?

Поглядев на Дьюка, Тина похолодела от страха. Он был похож на древнего, бессильного старика, на ходячий труп. Открыв рот, он бесстрастно выговорил:

– Она всегда живет со мной, в моем сердце. Всегда жила и всегда будет. Единственная женщина, которую я любил и люблю.

Тина ощутила, как бледнеет.

– Ты любишь ее… так сильно…

– Да.

Он любит другую, а не ее, Тину Форрест. Любит ту, на ком женат. Он не разводится с ней, хотя она не желает жить с ним. Продолжает ее любить, любить без всякой надежды на взаимность… И будет любить всегда, до своего последнего вздоха… Боже мой, как же это несправедливо! Она обречена на безнадежную любовь к человеку, который страдает от безнадежной любви к другой…

– Ты едешь к ней в Америку, – безжизненно произнесла Тина.

– Да.

– Но она не хочет жить с тобой.

Лицо его дернулось.

– Один Бог знает, чего она хочет! Я готов был на все, лишь бы достучаться до нее, снова ее вернуть. Но мне не под силу разрушить то, что нас теперь разделяет. Сколько сил я потратил, стараясь, чтобы у нас все пошло по-прежнему! Я сражался и сражался, пока не почувствовал, что теряю рассудок. Тогда я решил уехать. Я спасался от тоски и одиночества в своей работе, в пьесах…

– А как же я? – горько покачала головой Тина.

– Ты принесла мне огромное счастье, Тина, – признался он и добавил, пожирая ее глазами: – Думаю, и я дал тебе немного счастья.

– Да, так и есть, – призналась она в ответ. Никакого счастливого конца. Дьюк никогда не обманывал ее на этот счет. Он прямо и откровенно заявил, что он не в состоянии дать ей семью и домашний очаг. Просто она сама себя обманывала, выдавая желаемое за действительное.

– Ты заставила меня признаться тебе, Тина, – напомнил Дьюк равнодушным тоном. – Теперь тебе решать.

Внезапно Тина почувствовала прилив бешеной гордыни. Она резко вздернула подбородок, выпрямилась, несмотря на грызущую теперь уже все тело боль. Ее глаза сверкнули. Ладони двинулись к животу, словно желая защитить еще не родившегося ребенка.

– Я хочу понять, почему для тебя так важно отправиться к жене именно теперь. Почему ты не можешь подождать еще пару недель?

Он пристально посмотрел на ее руки, судорожно сомкнувшиеся на животе.

– Я должен, – отрезал он. Его лицо напряглось и, сжав кулаки, он добавил: – Моя жена для меня важнее. Уеду я или буду здесь, ребенок все равно родится. Но если я не поеду в Америку именно сейчас, мне больше никогда не удастся вернуть жену.

– Что, если у тебя это выйдет, ты останешься с ней?

– Да, останусь с ней.

– А если не выйдет, явишься обратно ко мне и к нашему ребенку. Ведь так?

Он нервно стиснул пальцы.

– Ты хочешь этого, Тина?

Нет, подумала она. Ни за что. Она не желает быть заместительницей за неимением лучшего!

Едва не ослепнув от невыносимой боли, она кинулась, оттолкнув кресло, в холл, а затем в спальню. Здесь Дьюк изменял с нею своей жене, своей единственно любимой на всю жизнь женщине. Возможно, обнимая ее, он представлял ту, другую, на ее месте.

Еле держась на ногах, она подошла к туалетному столику, рывком открыла ящик, где держала бриллиантовые серьги. Она не сможет вспоминать его с теплом после всего сказанного и сделанного. Теперь она знала, почему он ни разу не признался ей в любви, ни разу не заикнулся о браке. Она вытащила бархатную коробочку. Поясницу терзала мучительная боль.

У нее потемнело в глазах. Тина с трудом удержалась на ногах, ухватившись за край тумбочки. Новая, еще более сильная боль прожгла ее тело. Но это была всего лишь обычная физическая боль.

– Тина, – послышался тревожный голос Дьюка. – Тина! – Он появился на пороге спальни.

Каким-то образом она умудрилась повернуться лицом к нему и швырнула к его ногам бархатную коробочку.

– Забирай! Подари их твоей… твоей!.. – закричала она, но запнулась на полуслове. Невыносимая, ломающая кости крестца боль опоясала ее.

– Тина, Бога ради…

– Если тебе не составит… особого труда, отвези меня в больницу… прежде чем уедешь…

17

Дьюк, естественно, вместе с ней поехал в родильный дом. Но и даже после того, как Тину поместили в палату для рожениц, не изъявил желания уйти.

– Тебе нет необходимости оставаться, – заявила Тина. В ее глазах полыхала ярость. Не нужны ей больше его лицемерные заботы! – Как ты сказал, будешь ты здесь или в Америке – ребенок все равно родится. Ты прав, от тебя здесь ничего не зависит. Так что можешь убираться!

Его глаза молили о прощении.

– Я хочу остаться с тобой, Тина!

Непонятные ей самой чувства вытеснили на какое-то мгновение обиду и боль. Ладно, пусть остается. Все равно он улетает в Америку только завтра утром. Если роды не затянутся слишком надолго, он успеет увидеть ребенка. Ребенка, о котором никогда и не мечтал, потому что его жена не желала – а может, не могла? – иметь детей.

– Поступай как знаешь, – вяло произнесла она. – Но больше ни на что не рассчитывай.

– Тина. – Он взял ее руку, его пальцы сжимали ее ладонь, выдавая неимоверную взволнованность. – Тина, ты же не станешь от обиды на меня… меньше любить моего ребенка?

– Это мой ребенок. Мой! – Голос Тины звенел от злости. Яркими от ненависти глазами она уставилась на Дьюка. – Ты мне больше не нужен, Дьюк. Не нужен ни твой дурацкий фонд, ни твой дом, ни работа над твоими проклятыми пьесами! Как только я немного оправлюсь, то сразу же уеду с ребенком домой в Австралию и начну новую жизнь. Тебе в ней места не будет, так и знай!

Она выдернула руку, неуклюже переползла на другой край кровати и закрыла глаза, чтобы не видеть его. Спустя некоторое время она услышала звук его шагов и скрип пружин кресла и поняла, что он намерен дожидаться рождения ребенка. Она так и не открыла глаз. Что же, пусть посмотрит на своего ребенка, мстительно подумала она. Пусть поймет, что он отверг ради своей бездушной ледышки – супруги.

Но, как ни странно, его присутствие, хотя они не перекинулись ни единым словом, помогло Тине. Рядом с ним ей было легче перенести мучительные боли, не отпускавшие ее тело долгих двенадцать часов.

Ребенок появился на свет около трех часов утра десятого августа.

Тина была настолько измучена, что даже не нашла сил протестовать, когда медсестра передала Дьюку ребенка, завернутого в кружевную пеленку. Она лишь смотрела, как он нежно укачивает дитя. Его лицо смягчилось выражением нежного удивления. Он медленно приблизился к кровати Тины. Затем очень осторожно опустил драгоценный сверток рядом с ней и наклонился поцеловать крошечное красное личико.