Если наступит завтра - Сидни Шелдон

Господи, что за странное слово, думала Трейси. Счастлива.

Да, она забыла, что значит это слово. Интересно, сможет ли она когда-нибудь быть снова счастливой, сможет ли иметь нормальные человеческие эмоции. Уже давно голова ее была забита мыслями о том, как бы отомстить за себя и за маму. А теперь, когда все почти закончилось, осталась только пустота.

На следующее утро Трейси зашла в цветочный магазин.

– Я хочу отправить цветы Энтони Орсатти. Похоронный венок из белых гвоздик с широкой лентой. На ленте должно быть написано: «Покойся с миром» – она написала на карточке, и подпись: «от дочери Дорис Уитни».

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава 15

Пришло время разобраться с Чарльзом Стенхоупом III. Все предыдущие были посторонними, чужими людьми. А Чарльза она любила, он был отцом ее неродившегося ребенка, и он отвернулся от них обоих.

Эрнестина и Эл провожали Трейси в аэропорту Нового Орлеана.

– Я буду скучать по тебе, – сказала Эрнестина. – Здорово ты надрала задницу этому городу. Пожалуй, тебя выбрали бы мэром.

– Что ты будешь делать в Филли? – спросил Эл.

– Хочу вернуться на старую работу в банке.

Эрнестина и Эл обменялись взглядами.

– Они в банке знают, что ты возвращаешься?

– Нет. Но вице-президент любит меня. Здесь не должно быть проблем. Хорошего оператора для работы на компьютере трудно найти.

– Тогда удачи тебе. Держи нас в курсе, слышишь, ладно? И будь подальше от неприятностей, девочка.

Через тридцать минут Трейси была уже в воздухе, направляясь к Филадельфии.

Она остановилась в Хилтоне и привела в порядок свое единственное хорошее платье. В 11.00 на следующее утро она вошла в банк и обратилась к секретарше Кларенса Десмонда:

– Привет, Мэй.

Девушка с изумлением воззрилась на Трейси, как будто перед ней стояло приведение.

– Трейси! – Она не знала, куда деть глаза. – Как ты?

– Отлично. Мистер Десмонд на месте?

– Я… Я не знаю. Давай я посмотрю. Извини.

Она поднялась, возбужденная, и исчезла в кабинете вице-президента. Через несколько минут она вышла.

– Ты можешь войти.

Она притиснулась к двери, когда Трейси проходила мимо.

– Что это с ней, – удивилась Трейси.

Кларенс Десмонд стоял около письменного стола.

– Здравствуйте, мистер Десмонд. Вот я и вернулась, – живо сказала Трейси.

– Зачем? – голос звучал недружелюбно. Определенно недружелюбно. Трейси удивилась. Она поднажала:

– Вы всегда говорили, что я лучший оператор, которых вы когда-либо встречали, и я подумала…

– Вы подумали, что я вам предоставлю вашу прежнюю работу.

– Да, сэр. Я еще не потеряла квалификацию. Я могу еще…

– Мисс Уитни, – больше уже не Трейси, – простите, но то, что вы просите, невыполнимо. Я уверен, вы понимаете, что наши клиенты не захотят иметь дело со служащим, который отбыл срок в исправительной колонии за вооруженное ограбление и покушение на убийство. Это плохо может отразиться на репутации нашего банка. Думаю, маловероятно и то, что с вашим прошлым любой другой банк возьмет вас на работу. Я советую вам попытаться найти себе работу, более подходящую в вашем положении. Надеюсь, вы понимаете, это не мое личное мнение.

Трейси выслушала его речь сначала в шоке, потом с растущей ненавистью. Он отнесся к ней, как к отверженной, как к прокаженной.

Мы бы не хотели потерять вас. Вы одна из наших самых ценных сотрудников, вспомнила она.

– Еще что-нибудь, мисс Уитни?

– Все. – Трейси хотела еще много сказать, но поняла, что в этом нет нужды.

Трейси повернулась и вышла из кабинета, лицо ее горело. Глаза банковских служащих были устремлены на нее. Мэй уже пустила слушок – осужденная возвратилась. Трейси шла к выходу, гордо подняв голову.

Я не позволю им так ко мне относиться. Единственное, что у меня осталось, – это гордость, и я не позволю никому отнять ее у меня.

Трейси в тоске просидела весь день у себя в номере. Как она могла подумать, что ее примут здесь с распростертыми объятиями? Она стала притчей во языцех.

О тебе говорили на первой странице Дейли Ньюс.

– Ладно, черт с ней, этой Филадельфией, – подумала Трейси.

У нее здесь несколько незавершенных дел, но когда она с ними покончит, тогда она уедет отсюда. Она отправится в Нью-Йорк, где ее никто не знает. Приняв решение, она сразу почувствовала себя лучше.

В этот вечер Трейси решила развеяться и пообедать в кафе Ройал. После этой подлой встречи с Кларенсом Десмондом ей определенно нужна была атмосфера мягкого света, элегантных платьев и приятной музыки. Она заказала мартини, и когда официант принес заказ, вздрогнула и сердце ее оборвалось. В другой стороне зала сидели Чарльз и его жена. Они не видели ее. Первым желанием Трейси было встать и уйти. Она не была готова к встрече с Чарльзом, потому что не знала, какие действия предпримет.

– Будете еще что-нибудь заказывать? – обратился к ней официант.

– Я… Я подожду, спасибо.

Она должна решить, оставаться ли ей здесь.

Трейси снова взглянула на Чарльза, и вдруг произошло чудесное превращение, у нее словно спала с глаз пелена. Она смотрела и видела перед собой незнакомца – мужчину среднего возраста, с болезненно-желтым цветом лица, лысоватого, сутулого, с выражением неописуемой скуки на лице. Совершенно невозможно поверить, что однажды она решила, что любит этого мужчину, что она спала с ним, собиралась прожить с ним бок о бок оставшуюся жизнь. Трейси взглянула на его жену. Она сидела с тем же выражением отчаянной скуки на лице. Они производили впечатление людей, запертых в клетку, в которой им суждено провести вместе вечность, превратившись со временем в ледышек. Они просто сидели вместе, не говоря друг другу ни слова. Трейси вдруг совершенно четко представила бесконечно нудные годы их совместной жизни. Без любви. Без радости.

Вот и расплата для Чарльза, – подумала Трейси и вдруг внезапно ощутила волну освобождения, свободу от глубоких, темных эмоциональных цепей, так крепко державших ее.

Трейси кивнула официанту и сказала:

– Сейчас я сделаю заказ.

Все. Прошлое окончательно похоронено.

Вернувшись в свой номер отеля в тот вечер, Трейси вспомнила, что у нее, как у служащей, должен быть свой пай в банке. Она села и прикинула сумму. Вышло 1375 долларов 65 центов. Она составила письмо Кларенсу Десмонду и через два дня получила ответ от Мэй:

"Дорогая мисс Уитни.

В ответ на ваш запрос мистер Десмонд попросил меня проинформировать вас, что в связи с морально-этической политикой в финансовых делах служащих ваш пай возвращен в общий капитал. Он просит уверить вас, что лично не имеет каких-либо претензий к вам.

Искренне ваша, Мэй Трентон, секретарь первого вице-президента."

Трейси никак не могла поверить. Они просто-напросто украли ее деньги под предлогом защиты морального климата банка! Она была оскорблена.

– Я не позволю им обманывать меня, – поклялась она. – Никто никогда больше не обманет меня.

Трейси стояла перед главным входом в Филадельфийский банк «Доверия и Надежды». Она надела длинный парик и накрасилась темной тяжелой косметикой, подбородок пересекал толстый красный шрам. Если будет что-то не так, все запомнят только шрам. Несмотря на всю эту маскировку, Трейси чувствовала себя голой, ведь она проработала в этом банке пять лет и в нем продолжали работать те, кто прекрасно ее знает. Она должна быть очень осторожной, чтобы не дать себя узнать.

Она вытащила из сумочки крышку от бутылки, засунула в туфлю и, хромая, вошла в банк. Банк был заполнен клиентами, ведь Трейси специально выбрала время, на которое приходился пик занятости. Хромая, она подошла к одному из окошек, и, когда человек, сидевший за ним, закончил разговор, он сказал:

– Да?

Это был Джон Крейтон, банковский фанат. Он ненавидел евреев, чернокожих и пуэрториканцев, и не только в банке. Трейси испытывала к нему неприязнь в течение всего времени работы в банке. Сейчас на его лице не было и намека на то, что он узнал ее.

– Buenos dias, senor, я бы хотела открыть текущий счет, – сказала Трейси. Акцент был явно мексиканский, она слышала его ежедневно в те месяцы от своей сокамерницы Паулиты. С пренебрежением Крейтон взглянул на Трейси:

– Имя?

– Рита Гонзалес.

– Какую сумму вы собираетесь положить на ваш счет?

– Десять долларов. — В голосе явно слышалась усмешка.

– Это будет чек или наличные?

– Наличные.

Она осторожно вынула из кармана смятую, свернутую банкноту в десять долларов и протянула ему. Он пихнул ей белый бланк.