Том 5. Критика и публицистика 1856-1864 - Михаил Салтыков-Щедрин

По этой методе поступает и г. Ржевский. Он не обвиняет меня в неблагонамеренности, а только дает слегка почувствовать, что был, дескать, на свете француз Бабёф и русский полковник Скалозуб*, что бывают заблуждения, проистекающие из увлечения «направлением известной школы реформаторов, желающих во что бы ни стало благодетельствовать низшим классам» и т. д. (вот оно, истинное-то значение слова «бюрократ»!). Спрашивается, какое дело Бабёфу и реформаторам в вопросе о мировых посредниках? И какое право имеет кто-либо доискиваться в словах писателя не того смысла, который ими буквально выражается, а другого, который почему-либо, в данную минуту, считается контрабандой?

Это одна инсинуация г. Ржевского, а вот и другая. Он говорит: «по мнению г. Салтыкова, выбор лиц в мировые посредники будет дурен». Однако я никогда ничего подобного не утверждал; я только что сказал: «в вопросе о выборе посредников надобно заранее примириться со всякого рода случайностями», что, однако ж, вовсе не обозначает, чтобы выбор лиц в посредники был непременно дурен. Очевидно, г. Ржевский, переиначивая мои слова, хотел сказать: «посмотрите-ка, господа, из вас нельзя выбрать даже одного хорошего мирового посредника!» Не похвально.

Но кроме переделок моих мыслей и выражений на собственные г. Ржевского нравы, в рассматриваемом «ответе» имеются и другие опровержения против некоторых высказанных мною положений.

Г-н Ржевский сердится на то, что я «советую губернским начальствам шиканировать* мировых посредников вчинанием противу них исков»; он настаивает на том, что посредники подсудны только правительствующему сенату и что вчинание исков может иметь место только в случае совершения ими преступления: «именно преступления, — прибавляет он в скобках, — потому что ошибки исправляются решениями высшей инстанции». На первое я могу возразить, что никогда не настаивал и не настаиваю на том, чтобы посредники были подсудны какому-либо иному правительственному учреждению, кроме сената (на этот счет слова закона вполне ясны), а утверждал и утверждаю, что было бы странно и противно здравому смыслу предполагать, чтобы губернское начальство, отвечающее за спокойствие губернии, имеющее ежедневно дело с распоряжениями мировых посредников, не сохраняло за собой права, при виде явной и упорной незаконности действий, предствлять о них правительствующему сенату. На это мне могут возразить, что преступные действия мировых посредников могут быть обжалываемы сенату самими обиженными сторонами. Конечно, так, и я отнюдь не отвергаю этого способа обжалования, но считаю при этом долгом обратить внимание читателя, что деятельность должностного лица никогда не может представляться с тою ясностью, как в то время, когда она рассматривается в своей совокупности. Жалоба Ивана, взятая отдельно, может и не произвести на судью особенного впечатления, но если этих Иванов окажется множество, то сомнение в правильности действий должностного лица усиливается невольным образом. Вот эта именно связь, этот общий характер деятельности мировых посредников и не может быть никем указан столь верно и определительно, как местною административною властью. И об этом только я и говорил, это только и хотел выразить в статье моей, а вовсе не хлопотал об изменении подсудности, как внушает г. Ржевский. На второе отвечаю, что ошибки бывают различные по своим последствиям, ибо и медведь, ударивший пустынника камнем в лоб, в сущности сделал только ошибку, а не преступление. Как поступить в том случае, если деятельность посредника будет лишь рядом ошибок (предупреждаю, что это только предположение, а не утверждение с моей стороны)? Уволить его нельзя (предупреждаю, что я вовсе не сожалею об этом), сам он не уходит, а между тем, помимо того что высшие инстанции будут заняты только исправлением ошибок, эти последние неминуемо влекут за собой и материальный ущерб для обиженной стороны, ибо исправление ошибок сопряжено с хождением по делу, и, сверх того, во множестве случаев они могут быть немедленно приведены в исполнение (а там поди жалуйся!), а отсюда новый процесс, отыскивание убытков и т. д. Неужели это ошибки не вредные и неужели лицо, допускающее их, не должно отвечать перед судом?

Г-ну Ржевскому не нравится мое предложение о губернских съездах мировых посредников, и в особенности то, что я требую, чтобы на этих съездах поверялись действия мировых посредников. «Что̀ будет делать губернский съезд? — спрашивает г. Ржевский, — перечитывать тетрадки или книги мировых посредников, гладить по головке тех, у кого тетрадки чисты, просить других быть старательнее, писать четче, не капать чернилами и т. п.?» Что касается до мысли о губернских съездах, то она может нравиться и не нравиться г. Ржевскому, это его дело; мне, собственно, она нравится, потому что в ее осуществлении я вижу самый действительный в настоящее время корректив против распространения ноздревских понятий о децентрализации и против ноздревских же поползновений мыть наше грязное белье втихомолку. Но если уже допустить однажды возможность и пользу подобных съездов, то вопросы о том, что̀ они будут делать, крайне забавны. Конечно, они будут собираться не затем, чтобы досыта наболтаться, досыта наедаться и досыта напиваться (что и бывает с нашими сходками), а затем, чтобы разъяснить частные недоразумения и поставить некоторые общие меры, и затем поверить действия каждого мирового посредника в отдельности. Что может служить основанием для этой поверки? Очевидно, журналы или книги посредников и, наконец, свидетельства прочих мировых посредников того же уезда, уездного предводителя дворянства и т. д. Очевидно также, что тут идет речь вовсе не о закапании листов чернилами, а о поверке живой деятельности посредников, могущей повести лишь к плодотворным результатам. Вообразим себе, например, что такой-то мировой посредник замечается в излишнем пристрастии к телесным наказаниям: губернский съезд одним своим молчанием может весьма красноречиво выразить свое неодобрение подобному пристрастию. Вообразим себе, что некоторый посредник, вместо того чтобы действовать путем соглашения и убеждения (что особенно важно на первое время), слишком охотно прибегает, для разрешения недоумений, к вмешательству полиции: губернский съезд может сделать только «гм», и, конечно, посредник, о котором идет речь, хорошо поймет значение этого «гм». Нет, г. Ржевский, воля ваша, а я имею более доверия к совестливости и деликатности мировых посредников, нежели вы, которые всё чего-то опасаетесь, всё как-то не спокойно себя чувствуете, когда идет речь о возможности требовать отчета в их действиях и распоряжениях. И заметьте, что я нигде не высказывал желания, чтобы мысль об учреждении губернских съездов шла каким-нибудь официальным путем.

В заключение настоящего ответа не лишним считаю остановиться на следующих двух обстоятельствах:

Во-первых, г. Ржевский ставит мне в укор, что я подражаю «великим писателям, украшающим своими произведениями «Свисток»*. Не знаю, имею ли я сходство с этими «великими писателями», но убежден, что свистать во всяком случае приятнее и для себя и для других, нежели злостно сопеть. Как иначе можно назвать, например, как не сопением, сопоставление Бабёфа и Скалозуба? Француз Бабёф и русский полковник Скалозуб, как это зло! Бабёф и Скалозуб! Да Ноздревы, пожалуй, животики надорвут от смеха!

Во-вторых, г. Ржевский думает уязвить меня словами одного из действующих лиц моего очерка «Неумелые»*. По всей вероятности, он мнит, что слова эти противоречат направлению моей статьи о мировых посредниках, да, сверх того, не прочь, пожалуй, внушить читателю, что противоречие это есть плод мечтаний о крутогорском губернаторстве. Смею, однако ж, уверить г. Ржевского, что в убеждениях моих не последовало никакой перемены, что я именно желаю того самого, что̀ выражено в заключении очерка «Неумелые», но что г. Ржевский только не желает понять меня. О крутогорском же губернаторстве я столько же помышляю, сколько он, г. Ржевский, тоскует о губернаторстве, например, орловском.

Заверяю г. Ржевского, что я даже не возражал бы на его «ответ», если бы документ этот не был напечатан в таком журнале, как «Русский вестник».

Надеюсь, однако ж, что читатели оценят мой труд, ибо каково же в самом деле отвечать на обвинения в небылицах?

Где истинные интересы дворянства?

Покуда наши наивные публицисты приглашают дворян воспользоваться каким-то единственным в истории случаем, чтоб утвердить свое политическое преобладание над прочими сословиями, благоразумнейшие из дворян помышляют совсем не о преобладании, и даже не о том, чтоб удержаться, так сказать, на поверхности возникающего земства*, а о том, чтобы просто-напросто сделаться членами этого земства, и членами не случайными, признающими за собой только права, а не обязанности, но членами действительными и деятельными, связанными с земством всею совокупностию условий, налагаемых этим званием.