Не надо преувеличивать! - Е. Мороган

— Ты, пугало несчастное! — пригрозила она ему, размышляя о том, не имел ли драматический эпизод, разыгравшийся прошлой ночью, одного единственного актера — Замбо. Нет, Дана ведь говорила, что она видела мужчину… Все это превосходило самые безумные надежды писателя — тем более начинающего… Эх, Замбо, если бы ты мог написать мемуары, вот бы вышел детектив!.. Погруженная в свои мысли, она попивала кофе, поглядывая на неподвижное сияющее море. Вдруг Замбо вскочил и лая кинулся к воротам. «Пауза кончилась, мотор для следующей сцены», — подумала Олимпия, подходя к воротам.

— Кого вы ищете? — вежливо поинтересовалась она.

— Милиция! — ответили ей.

Их было двое: молодой человек в сером костюме, тот самый офицер — как его звали? — который брал у них показания после смерти Петреску; и второй, в запыленной форме и покрытых густой, еще сырой грязью сапогах, судя по всему, местный. У обоих были усталые лица и красные от бессонницы глаза.

— Входите, — пригласила Олимпия, несколько удивив их своей широкой улыбкой. — Чай, кофе, что можно вам предложить?

— Благодарим, — ответил ей тот, что был в штатском. Кажется, его звали Шербаном… — Кофе, если не трудно. И, будьте любезны, разбудите всех, нам нужно с ними поговорить.

— Разумеется, разумеется, — ответила она на бегу.

Олимпия вежливо, но настойчиво стучала в двери. Сонные голоса, переговоры шепотом, и самые различные реакции — от молчания до: «Сейчас всего семь часов!» и «Ну и что же, что милиция?! Трудящиеся, во время отпуска, имеют право выспаться!» И все же, как в современной истории об Али-бабе, новоявленный сезам — милиция — произвел свое действие. Двор постепенно наполнился людьми, столпившимися в конце концов вокруг представителей закона.

— Как вам, вероятно, известно, некое лицо, проживавшее совместно с вами в этом дворе, обрело свою смерть в условиях, требующих специального расследования.

— Что говорит отчет врача судебной экспертизы? Чтобы нам знать, из чего исходить… — с важным видом поинтересовался Цинтой.

— Результатов еще нет. А «из чего исходить» — будем устанавливать мы, а не вы. Я попросил бы вас помочь мне выяснить, как произошла эта смерть.

Казалось, фантастические видения прошлой ночи рассеялись без остатка. Страх, пробравшийся во все души, был обезболен мягкими солнечными лучами, которые свели все к нормальным размерам. Усталые лица двух милиционеров создавали ощущение безопасности. Несомненно, смерть Габриэллы была трагическим событием, но следствие ведут опытные люди. О преступлении не может быть и речи, вероятно, это просто несчастный случай, может быть, если бы она не выпила так много в тот вечер… ну да ладно, они все выяснят, ведь в конце концов, это их обязанность! Все возбужденно заговорили, стараясь объяснить свою точку зрения, вспоминая наиболее важные подробности.

— Одну минутку… — прервал Шербан гул голосов. — Нам придется побеседовать с каждым по отдельности, взять показания…

Комната Джелу, самая вместительная, была, со всеобщего согласия, выбрана местом для беседы, на которой настаивал лейтенант Шербан.

— Прежде всего я хотел бы поговорить с товарищем Ионеску.

Джелу наскоро скорчил недоуменную и слегка испуганную мину и вошел, сопровождаемый заинтригованными взглядами.

— Преступление! — кратко сообщил ему Шербан.

— Отчет врача судебной экспертизы?

— Пожалуйста!

Джелу закурил и начал внимательно читать отчет.

«Ввиду того, что тело располагалось лицом вниз, причем голова — ниже ног, посмертные ранения, вызванные ударами о берег или о донные камни, образовались на лбу и на крыльях носа».

К чему вся эта писанина? Создали, видите ли, этакий труд по судебной медицине, — раздраженно подумал он.

Далее перечислялись последствия погружения тела в воду. На первый взгляд создавалось впечатление, будто именно они и явились причиной смерти, однако вскрытие заставляло усомниться в правильности такого вывода. Главным аргументом служил разлом «меридианного типа» в височной области. Точь-в-точь как у Петреску. Такое ранение никак нельзя было приписать случайному удару о подводный камень. Помимо этого, в пищеводе не оказалось воды. И — одно к одному — не было следов удушения: хотя легкие и оказались наполненными водой, содержание кислорода в крови соответствовало норме. Из всего этого врач заключил, что речь идет об убийстве, грубо замаскированном под несчастный случай при купании.

— Час смерти?

— Между 11,30 и 12,30, — ответил Шербан. — Я не могу понять, если уж он все равно ее убил, зачем еще рисковал, тащил ее в воду — как видно, на довольно большое расстояние, потому что тело было выброшено на берег лишь вчера под вечер?

— Я думаю, что все произошло иначе. Они оба вошли в море и, когда отплыли довольно далеко, убийца ударил ее — чтобы она потеряла сознание, но не рассчитал силу удара, и Габриэлла умерла на месте. Вероятно, он и сейчас уверен, что вскрытие подтвердит его версию.

— Два преступления в одном и том же дворе…

— И наверняка связанные между собой… Но как? Об этом я не имею ни малейшего представления. Все может исходить непосредственно из дела в Вылсане, но…

— Практически, Габриэлла Попа не могла быть замешана в это дело.

— Вы правы, но Петреску мог быть замешан. Может быть, Габриэлла знала некоторые детали, которые могли бы прояснить обстоятельства смерти Петреску.

— И не сообщила их милиции?.. Почему? Шантаж?

— Я сказал, «может быть»… Другая гипотеза: оба преступления не имеют никакого отношения к Вылсану, но между ними все же существует связь. Если это не так, единственным объяснением будет присутствие в деревне маньяка-преступника… Все нити ведут в этот двор.

— Как вы пришли к такому выводу? — удивился Шербан.

— В тот вечер Габриэлла была слегка навеселе — ведь и в отчете врача судебной экспертизы отмечен некоторый процент спиртного в крови — и ей захотелось выкупаться в море. Она предложила мне пойти вместе с ней, но я отказался. Кто его знает, кому еще она предложила то же самое. Ведь трудно предположить, что кто-нибудь извне мог догадаться, что в конце нашей маленькой пирушки Габриэлле захочется выкупаться в море, и ждал ее на пляже. Это, несомненно, кто-то из наших. Студенты были в соседней деревне, супруги Цинтой ушли за полчаса до события — будьте добры, проверьте их алиби… Остаются мужчины.

— Что нам следует делать?

— Следить, шаг за шагом, за каждым жителем двора. Хотя у нас нет ни одного доказательства их виновности… Кстати, появилась одна новая деталь: сегодня, после полночи, кто-то вошел во двор. Его видели студенты и Милика Цинтой.

— И вы думаете, что это имеет отношение к преступлению?

— Возможно… Не знаю, что и думать. Но давайте я расскажу вам все по порядку…

В это время в возбужденных умах людей, ожидавших во дворе и удивленных тем, что Джелу проводит так много времени с работниками милиции, начали рождаться самые фантастические предположения:

— Ох, матушки, а вдруг его разоблачили? Вдруг он и есть садист?

— О, мадам Милика, как можно? Разве господин Джелу похож на садиста? Наверное, его столько допрашивают из-за их романа.

— Моральный виновник… как говорит господин Цинтой. Надеюсь, у вашего друга крепкие нервы, обратилась Мона к АБВ, — а то как бы в Ваме не повторилась история Ромео и Джульетты.

— Тут нет ничего смешного, товарищ Мона. Его поведение должно было нас насторожить. Наша литература отражает жизнь. Только, — добавил Панделе с легким сожалением, — я не думаю, что товарищ инженер Джелу, молодой человек нашего времени, покончит самоубийством… Хотя — с любовью не шутят…

— Браво, господин Цинтой! Вы перефразировали Мюссе… Нет, я не могу поверить, что господин Джелу в чем-нибудь замешан… Такой тонкий, интеллигентный молодой человек! Но не могли бы мы поговорить о чем-нибудь другом? О чем-нибудь хорошем, прошу вас!

— Вы правы, господин Пырву, — вмешалась Олимпия, со все возраставшим негодованием слушавшая обвинения в адрес Джелу. — Разве можно думать такое о нем, — продолжала она. — Именно о нем, который…

— Олимпия, Филипп плачет, — в последний момент спас положение АБВ, вознося хвалу небесам за то, что их сокровище всегда возвещало о себе в нужный момент.

Не догадываясь о разыгрывавшейся во дворе драме, Джелу и Шербан мирно беседовали в прохладной комнате, под кроткими взглядами висевших на стене оленей и не менее кроткого милиционера, который, сидя на кровати, в почтительном молчании слушал слова своих начальников.

— Итак? — заключил Шербан.

— Проведите следствие в деревне, может, это был какой-нибудь крестьянин, испугавшийся собаки.

— Что мы скажем отдыхающим? Преступление? Самоубийство?