Пароль - Директор - Хайнц Хене

Содержимое портфеля Пипе оказалось настолько важным, что Роледер доложил о нем полковнику фон Бентивеньи, руководителю III отдела абвера. Оба полковника немедленно отыскали адмиралу Канарису и сообщили ему о результатах брюссельской операции. Некоторое время военные колебались, не передать ли все дело в гестапо. Абвер располагал внутри рейха своей собственной агентурной сетью, известной на жаргоне военной разведки как "Частный оркестр", который прекрасно мог проследить за подозреваемыми или внедриться в иностранную шпионскую организацию. "Частный оркестр" смог быстро сообщить III Ф/1, кто был тот человек из материалов Пипе, которого нужно было оберегать от немцев: это был лейтенант Гарро Шульце-Бойзен, референт министерства авиации рейха.

Стоит ли продолжать расследование, не посвятив в его тайну гестапо?

В любом случае эта идея была невыполнимой, поскольку гестапо и так уже слишком много знало. 14 июля 1942 года, за две недели до налета Пипе в Брюсселе, Ваук расшифровал одну из старых радиограмм из Москвы от 10 октября 1941 года, предписывавшую "Кенту" посетить трех руководителей "Красной капеллы" в Берлине. Это послание было ещё более недвусмысленным, чем то, что захватил Пипе. В нем содержались все три адреса и псевдонимы агентов: "Альтенбургер алее, 19, Нойе-Вестзее, третий этаж направо "Коро"; Фридрихштрассе, 26а, Шарлоттенбург, второй этаж налево - "Вольф"; Кайзер алее, 18, Фриденау, четвертый этаж налево - "Бауэр".

У службы безопасности связи возникли сомнения по поводу передачи непроверенного сообщения. Можно ли поверить, что советская разведка с её изощренными методами выдаст своим немецким противникам всех своих важных агентов на блюдечке с голубой каемочкой? Но сомнений не оставалось - Ваук не раз встречал в сообщениях псевдоним "Коро". Теперь стало ясно, почему в советских радиограммах такую большую роль играли немецкий язык и немецкие имена.

Но кто же были эти "Коро", "Бауэр" и "Вольф"? Капитан Ведель вскоре это выяснил. Служба безопасности связи не располагала своим "Частным оркестром", поэтому он позвонил в РСХА и попросил о помощи. Самое позднее к шестнадцатому июля гестапо получило ответ. "Коро" оказался никем иным, как Шульце-Бойзеном; "Вольф" - доктором Арвидом Харнаком, старшим служащим имперского министерства экономики, а "Бауэр" - писателем доктором Адамом Кучковым. Для выявления ведущих агентов Москвы больше ничего не требовалось.

Абвер и служба безопасности связи теперь были обязаны официально проинформировать гестапо, поскольку на территории самой Германии аресты могло производить только оно. Пипе уполномочили отправиться на Принц-Альбрехтштрассе вместе с его партнером из гестапо Гирингом и поступить в распоряжение старшего правительственного советника Фридриха Панцингера, возглавлявшего в РСХА отдел IVА, который отвечал в гестапо за операцию против "Красной капеллы".

В начале августа военные и полицейские пришли к соглашению на высшем уровне. Адмирал Канарис, генерал Тиле, полковник фон Бентевеньи и представитель Мюллера - гестапо, оберфюрер Шелленберг, договорились, что за работу с агентами "Красной капеллы", действовавшими на территории рейха, будет отвечать только РХСА, а абвер со службой безопасности связи будет продолжать действовать против организаций "Красной капеллы" на западных оккупированных территориях. Шелленберг отметил, что "после этого в Берлине была установлена слежка более чем за пятьюдесятью людьми".

Телефоны прослушивали, письма из-за границы вскрывали, за подозреваемыми постоянно следили. Результат удивил даже специалистов гестапо: стражи режима Адольфа Гитлера обнаружили, что они следят за одной из самых необычных шпионских организаций в германской истории.

Глава четвертая.

"Коро" вызывает Москву.

На втором этаже дома номер восемь по Принц-Альбрехтштрассе в Берлине, в офисе криминалкомиссара и унтерштурмфюрера СС Йогана Штрюбинга * царила обстановка, близкая к панической.

(* Йоган Штрюбинг родился 24 февраля 1907 года в Берлине; с 1927 по 1937 год служил в берлинской полиции. 1 февраля 1937 года перешел в гестапо и вскоре получил звание криминалкомиссара, в том же году вступил в СС, а в 1940 году стал членом нацистской партии. 1 сентября 1942 года получил звание оберштурмфюрера СС. Прим. авт.).

Тридцатипятилетний берлинец Штрюбинг отвечал за "вражеских парашютистов и радистов" в отделе гестапо по борьбе с диверсиями. Уже несколько часов на его столе лежала голубая папка, присланная из управления службы безопасности связи.

Доклад, подкрепленный расшифрованными службой Фу III советскими радиограммами, не оставлял никаких сомнений: в самом центре нацистского тоталитарного государства, под носом всемогущей тайной полиции орудовала крупная советская шпионская организация. Русские должны были располагать многочисленными агентами и информаторами, хорошими связями с фирмами и государственными службами, а сеть их информаторов вполне могла охватывать территорию всего рейха.

Чем больше Штрюбинг вчитывался в досье, тем более фантастическим представлялось ему прочитанное. Москве стали известны жизненно важные военные секреты Германии, в советский центр было передано более пятисот сообщений. Но кто возглавлял эту шпионскую организацию, и где засели их важнейшие агенты? Перехваченные радиограммы давали только ключ к разгадке: в них постоянно повторялись псевдонимы "Коро" и "Арвид".

Штрюбинг взял в руки сообщение от 10 октября 1941 года, в котором Москва приказывала своему главному агенту в Брюсселе "Кенту" посетить трех руководящих членов берлинской организации: лейтенанта Гарро Шульце-Бойзена, доктора Арвида Харнака и писателя доктора Адама Кучкова. Он сравнил сообщения с именами этих трех агентов. Возможно, "Коро" было русской версией Харро, и потому указывало на Харро Шульце-Бойзена, а "Арвид" могло означать Арвид Харнак.

Один взгляд в досье гестапо на Шульце-Бойзена развеял первоначальные сомнения. Один из сотрудников Штрюбинга познее напишет, что "Шульце-Бойзен был известен гестапо с 1933 года", и таким образом подтвердит официальный отчет Управления берлинской криминальной полиции о том, что управляемая Шульце-Бойзеном организация имеет "ярко выраженную коммунистическую окраску". Штрюбинг тут же приказал прослушивать телефоны всех троих. В гестапо стали записывать беседы подозреваемых, и постепенно начал вырисовываться грядущий крах берлинской "Красной капеллы".

Постепенно стало очевидным, что движущей силой всего дела был Харро Шульце-Бойзен. У него оказался характер харизматического лидера, который вел за собой всю команду: энергичный, безжалостный и безрассудный. Он принадлежал к числу пророков-фанатиков, готовых на крайности. С одной стороны Шульце-Бойзен представлялся идеалистом, романтиком и героем Сопротивления, с другой - шарлатаном, вертопрахом и изменником.

Гюнтер Вайзенборн, драматург и один из самых верных друзей, так его описывет: у него было "приятное, открытое лицо. В глазах своих приверженцев он предcтавлялся яркой иллюстрацией молодого офицера из приключенческого романа: высокий, голубоглазый, смелый и к тому же наделенный силой гениального политика". Противник нацизма Райнер Гильдебрандт говорит, что "горевший в его глазах огонь, выступающий костистый подбородок, на котором иногда играли желваки, могли принадлежать только личности, способной все поставить на карту."

Генрих Шеель считал его "человеком удивительного ума и энергии, прекрасным спорщиком с поразительным красноречием и интеллектом". Его защитники по-прежнему им восторгаются. "Разносторонние качества Шульце-Бойзена, живость и доброжелательность сделали его идолом молодых почитателей".

Враги и критики этого человека видели его в совершенно ином свете. Судья Александр Кролл, который впоследствии выносил ему приговор, считал его авантюристом, "умным, изобретательным и безрассудным человеком, умевшим использовать в своих целях друзей, и в высшей степени честолюбивым". Давид Даллин говорит, что он был "неразборчив в выборе средств... слишком эмоционален и неуравновешен для роли дисциплинированного подпольщика". В графологическом институте в Гамбурге, где изучали его почерк, пришли к выводу, что тот принадлежит "фанатику, способному все принести в жертву идее".

Его бездушная одержимость пугала даже многих его соратников-коммунистов. Кукхоф признавался жене, что Шульце-Бойзену крайне недостает хоть какой-нибудь организованности и дисциплины. Коммунист старой закалки Вильгельм Гуддорф был так обеспокоен невероятными идеями Шульце-Бойзена и полным пренебрежением к правилам конспирации, что всегда старался держать его под рукой. Жертва его безрассудства, Като Бонтье ван Беек, находясь в камере смертников, признала, что "Шульце-Бойзен на самом деле был честолюбивым авантюристом, каким его считали Хайнц (Стрелов) и я".