Обретение ада - Чингиз Абдуллаев

— Ты подумай, о чем я сказал. Здесь все написано. Пять процентов мои.

— Дурак, — прошипел майор, — пять процентов. Такие деньги даже министр обороны не получит. А ты — дешевка, я тебя держал своим заместителем. — И, уже не сдерживаясь, он бросился к капитану, чтобы отнять бумагу. Тот довольно легко отбросил приземистого Евсеева от себя. С диким криком Евсеев рухнул на пол.

— Ax ты, гнида, — морщился он от удара своего заместителя, — все равно ни копейки не получишь.

— Тогда я отправлю твою бумагу в КГБ, — холодно сказал Янчорас и повернулся, чтобы выйти из номера. Потом посмотрел на своего начальника и мягко сказал:

— Ты бы лучше поделился. Такие деньги одному впрок не пойдут.

— Иди ты к черту! — потер ушибленное плечо Евсеев. Янчорас пожал плечами, развернулся, чтобы уйти, и получил сильный удар в лицо. Только мгновенная реакция спортсмена-волейболиста позволила ему несколько ослабить удар, уходя от прямого столкновения. В следующую секунду он отбил еще один удар Волкова и сам нанес сильный удар по лицу полковника, который зашатался. Не давая ему опомниться, капитан нанес еще два удара и, оттолкнув от себя шатающегося полковника, успел сделать несколько шагов по направлению к дверям, когда вдруг в руках у Волкова появился пистолет с надетым на него глушителем.

— Нет! — закричал в ужасе Евсеев. — Только не стреляйте!

Волков поднял пистолет. Янчорас оглянулся, и Евсеев прыгнул, чтобы остановить полковника. Прыгнул он неудачно. Вместо того чтобы остановить старшего офицера, он вынудил его нажать на курок. Прозвучал тихий выстрел, и капитан чуть пошатнулся и лишь затем упал, словно подрубленный, ничком вперед.

Пуля попала ему прямо в сердце. Он умер мгновенно.

— Вы его убили, — застонал Евсеев. Волков быстро наклонился над телом, профессионально приложив руку к шее капитана.

— Да, — наконец произнес он, — кажется, готов.

— Зачем нужно было стрелять?

— Это потому, что ты бросился под руку, — оттолкнул его Волков, — нужно быть осторожнее.

— Поэтому вы его убили, — Евсеев подошел к лежащему на полу капитану и, подняв руку, попытался найти его пульс. Но лежавший на полу Янчорас был уже мертв. Евсеев быстро достал из его кармана бумажку и услышал насмешливый голос стоявшего над ним полковника:

— Барахло собираешь? Дай мне эту бумагу.

Ослушаться Евсеев не мог. Передав бумагу, растерянно опустился на стул.

— Что теперь будет? — прошептал он, обхватив голову руками. — Что теперь будет со всеми нами?

— Все будет в порядке, — успокоил его полковник, — труп мы отсюда заберем. Ты, кажется, говорил, что завтра вас будут считать по головам. Вот вам еще одна голова. Я могу пройти в самолет вместо него.

— Из-за этого вы его убили? — шепотом уточнил Евсеев.

— Конечно, нет. Ты видел, что это случайно, ты толкнул меня под руку.

А вот бумагу у него я забрать хотел. И тебе тоже не дам. Пусть у меня полежит, надежнее будет.

— Господи, — повторил Евсеев, — что теперь с нами со всеми будет?

И, уткнувшись в свои короткие ладони, он вдруг истерически, как баба, заплакал. Вернее, даже не заплакал, а запричитал. Словно вся та тяжесть, которая висела на нем, смогла разрешиться каким-то сильным эмоциональным выходом.

А стоявший рядом полковник убрал документ в свой карман и спокойно смотрел, как воет майор Евсеев.

Мюнхен — Берлин. 25 января 1991 года (продолжение)

— Я опять должен куда-то лететь? — спросил, уточняя последние слова Трапакова, Юджин.

— Должен. Только не лететь. Тебе еще нужно напоследок помочь нам выяснить некоторые вещи.

— А почему помогать нужно именно мне? Трапаков сделал знак рукой, попросив замолчать. И, поднявшись, подошел к двери. Прислушался. Все было тихо.

Он вернулся и шепотом попросил:

— Включи радио.

Кемаль, поняв в чем дело, включил радио, и громкая музыка заполнила купе. Скэллер позволял исключать возможность применения подслушивающих средств, но не гарантировал от прямого подслушивания в том случае, если кто-нибудь из сотрудников ЦРУ будет слишком часто проходить по коридору мимо купе Юджина.

— Ты понимаешь, начал Трапаков, речь идет о твоих деньгах. Их у тебя слишком много, чтобы так просто все бросить.

— Знаю, — спокойно сказал Кемаль, — поэтому я всегда держал часть денег на нейтральных счетах в Швейцарии и Франции. Но это действительно только часть, примерно пять-семь процентов. Вытащить все невозможно. В Лэнгли сразу поймут, что мы хотим сделать, и заблокируют все мои счета. И в Канаде, и в США.

— Верно, — согласился Трапаков, — но только в том случае, если ты начнешь суетиться и переводить эти деньги в другие банки, на другие счета.

— А какая мне польза от тех, которые лежат на мое имя? Если вернусь в Москву, им ничего не стоит доказать, что я сбежал, и по решению суда конфисковать все мое имущество.

— Правильно. Именно поэтому мы и предлагаем тебе не трогать эти деньги. Вообще не трогать ни цента. Они должны лежать на твоем счету в качестве гарантии твоей платежеспособности.

— Для чего мне такие гарантии?

— Слушай, Кемаль, — даже здесь, в купе, при громкой музыке, с включенным скэллером в кармане, в окружении агентов КГБ, полковник Трапаков не называл своего коллегу его настоящим именем, ты ведь гораздо лучше меня должен понимать такие вещи. Ты был капиталистом целых семнадцать лет. И семнадцать лет учился управлять миллионами долларов. Ты должен понимать, как это делается: ты дашь чек на сумму, которая у тебя есть. И которую кто-то другой попытается изъять.

— Он должен мне что-что предложить. Какая форма сделки? — автоматически спросил Кемаль и улыбнулся. — Кажется, ты прав. Я действительно стал капиталистом.

— Тебе все объяснят в Берлине. Нам важно, чтобы ты после прибытия в город поселился в определенной гостинице в Западной части города.

— В Западной? — удивился Кемаль. — По-моему, это неразумно.

— Так нужно, — пожал плечами Трапаков. — Тебе необходимо остановиться в «Гранд-отель Эспланада», так, по-моему, называется эта гостиница. Там заказан для тебя люкс, или, как говорят в таких случаях, сюит. Номер заказан с таким расчетом, что рядом с тобой в соседнем номере будем находиться мы.

— Это не совсем правильно, — упрямо возразил Кемаль, — за мной следят сотрудники ЦРУ. Они понимают, что, переехав границу Германии, я оказываюсь в зоне, контролируемой советскими войсками. И вдруг я сам отказываюсь от этого и переезжаю в Западную зону. Они могут догадаться, что началась какая-то игра.

— Может, ты и прав, — подумав, ответил Трапаков, — но тебе все равно нужно ехать именно в этот отель. Мы не можем ничего менять на ходу поезда.

— Надеюсь, они все правильно просчитали, — пробормотал Кемаль. — Что мне нужно там делать?

— Завтра днем к тебе приедет наш эксперт. Ровно в два тридцать. Он будет вместе со мной. Он и объяснит тебе весь замысел операции.

— Понятно, — вздохнул Кемаль, — я думал, что уже вернулся домой.

Выходит, я ошибался. Хотя, с другой стороны, я должен быть доволен. Возвращаюсь домой в сопровождении целого эскорта сотрудников КГБ и ЦРУ.

— Меня просили передать тебе, что это вынужденная мера. У нас в Праге погиб один наш товарищ. И мы обязаны все проверить.

— Кто погиб?

— Ты его не знаешь.

— Я многого не знаю, — согласился Юджин. — После Андропова ведь был Чебриков. И только потом Крючков. Верно?

— Не совсем. После Андропова был еще несколько месяцев Федорчук. Потом — Чебриков. И уже во времена Горбачева назначили Крючкова.

— А кто вместо него? Я не мог в Канаде собирать специальные сведения о советской разведке. Это сразу бы вызвало подозрения. Хотя знаю, что Шебаршин.

Но я его фамилию раньше не слышал.

— Он работал в Иране. В нашем отделе. Был там резидентом, но уже после твоего отъезда.[8]

— Поэтому я его и не помню. Ты сказал, что Дроздов сейчас работает?

— Да, Юрий Иванович сейчас начальник управления по нелегалам.

— Ясно. Представляю, как все изменилось у нас дома. Читая там прессу, ничего нельзя было понять. Почему начались эти события в Прибалтике, война в Карабахе, ферганские события? Почему в Тбилиси все кончилось так трагически?

Ничего не понимаю.

— Я сам много не понимаю, — отмахнулся Трапаков, — и многие не понимают. Сложно объяснить. Вернешься домой, все сам узнаешь.

— Надеюсь, — молвил Кемаль, — когда-нибудь я все-таки смогу вернуться.

— Не так мрачно. Там планируют завершить всю операцию за несколько дней. Максимум через неделю ты будешь дома.

— Посмотрим, — пожал плечами Кемаль, — мне очень не нравятся операции, которые проводятся вот в таком пожарном порядке. Но еще больше не нравится, когда убивают сотрудников КГБ. Поэтому я поеду в этот отель, Сережа. И постараюсь что-нибудь сделать.