Беглец от особых поручений - Антон Витальевич Демченко

- со вздохом согласился Толстоватый. - Но у господина Ротмана есть оправдание, его ввел в заблуждение мой гражданский костюм. Хотя это, конечно, не отменяет идиотизма господина управляющего.

- М‑да уж. Вент Мирославич, сделайте одолжение, узнайте, каким образом сей господин попал на свою должность, - попросил я полковника.

- Непременно, Виталий Родионович. Непременно, - кивнул тот и перевел взгляд на стремительно пишущих прошение об увольнении работников верфи. Те так старались, что забрызгали чернилами полстола и при этом не менее старательно делали вид, что не слышат нашего короткого диалога. Да уж, дела‑а…

Ну да ладно. На должность главного инженера человек у меня есть, опять же спасибо Толстоватому. А вот управляющим до поры придется поработать самому… Эх, как бы мне не разорваться напополам от такого напряженного графика. А работы, и с верфью и с училищем, предстоит ой как немало!

Ротман и Брагин выкатились за ворота, а мы с полковником отправились в здание, которое эти два кадра во время экскурсии ненавязчиво обошли. Обитель здешних операторов ментала выглядела еще более непрезентабельно, чем здание управления. Небольшой домик с маленькими окошками в рассохшихся рамах, скрипучая тяжеленная дверь и всего три комнаты, скорее, даже каморки, в которых нашлось такое же число специалистов. Я бы сказал, «молодых» и не погрешил бы против истины. Все три оператора выглядели так, словно только что сдали выпускные экзамены.

Это было бы грустно и уныло, если бы не одно «но». Сии господа так увлеклись спором о родном им естествознании, что даже не заметили, как мы вошли. Только плечами передернули, когда по самой большой, жарко натопленной комнате прошелся пронзительно‑холодный ветер, пробравшийся вслед за нами через отворенную дверь.

Минут пять мы с Толстоватым простояли у входа в комнату, прислушиваясь к спору, а когда нас, наконец, соизволили заметить, дружно перешагнули порог.

- А вы, собственно, по какому делу? - поинтересовался у нас один из спорщиков.

Мы с полковником переглянулись и довольно кивнули. Здесь, в этом убогом домишке мы нашли то, что хотели бы видеть в управлении. Нет, никто не поставит даже самого замечательного юного гения сразу на высокую должность, но потенциал… То, что с таким жаром обсуждали здесь эти ребята, совсем недавно было всего лишь набором теоретических выкладок, о которые расшибали себе лбы матерые профессора и академики от философии, и то, с какой легкостью сидящие здесь недавние студенты оперировали зубодробительными схемами, делая их по‑настоящему прикладными, говорило об очень неплохих способностях и умении думать. А это в работе менталистов совсем не последнее дело.

Эта ложка меда, конечно, не могла исправить имеющуюся бочку дегтя на верфи, но настроение подняла. Так что уезжали мы оттуда если и не довольные, то удовлетворенные поездкой точно. Осталось дождаться специалистов с «Четверки Первых», которые перетрясут этот завод сверху донизу и поставят ему диагноз, а там и «лечение» можно начинать.

А пока… пока мы отправимся в гостиницу, приведем себя в порядок и ага. Благо приглашение на торжественный обед у посадника никто не отменял.

Особняк посадника, кстати, как объяснил мне вчера поручик, ему вовсе не принадлежит. Это своего рода служебная квартира на время исполнения обязанностей главы города. В отличие, кстати, от дома воеводы, который нынешний предводитель всех уральских войск отстроил на второй год после своего назначения. Уверенный в себе дядька. Основательный… да.

Вопреки моим ожиданиям, эта самая «служебная квартира» располагалась не в центре города, а в его южной части, на площади напротив железнодорожного вокзала. Зато особняк был окружен небольшим парком, по которому в кажущемся беспорядке были расставлены фонари, светившие желтым леденцовым светом. Конечно, сейчас зима, и ожидаемого красочного эффекта от них не было, но… праздничное впечатление эта подсветка все‑таки производила.

А оказавшись в доме среди бродящего по комнатам расфранченного, в меру своих возможностей и наличия вкуса, народа, с важным видом рассуждающего о какой‑то ерунде, я вновь вспомнил Ладу. Черт, прошло меньше недели, а я уже скучаю по ней… и по детям, разумеется.

- Господин Старицкий? - Рядом со мной оказался лощеный тип в черном, донельзя официальном костюме. И это было единственное, что как‑то выделяло его. В остальном же тип был абсолютно непримечательным. Совершенно. Средний рост, среднее телосложение, никакое лицо… Сама неприметность.

- Совершенно верно, а вы? - подавив вздох, спросил я.

- О, это не имеет никакого значения. Я всего лишь почтальон. - Невыразительно улыбнулся он, протягивая мне письмо. - И знаете, я бы сказал, что отыскать вас было трудненько. Честь имею.

Выдав эту фразу, «почтальон» обозначил поклон и растворился в толпе гостей, оставив меня в легком недоумении. Но тут шагнувший в зал дворецкий, надутый словно индюк, пригласил нас в трапезный зал, и гости потихоньку потянулись к распахнувшимся высоким двойным дверям.

Что ж, посмотрим, чем кормят в доме посадника…

Кабинет посадника, куда меня проводили для беседы с хозяином дома сразу по окончании ужина, оказался небольшой уютной комнатой, с широким зевом камина по левую руку от входа и парой кресел рядом с ним. Остальные стены были заняты массивными книжными полками. У противоположной от камина стены расположился огромный массивный рабочий стол под высоким стрельчатым окном. Вообще, кабинет посадника оказался полной противоположностью недавно виденного мною кабинета воеводы, донельзя официального и пафосного. Сам же хозяин этой уютной комнаты обнаружился не за столом, как я ожидал, а в одном из кресел у открытого огня.

В скудном освещении кабинета и неровных отблесках пламени камина посадник, Гремислав Викентьич Стародуб, произвел на меня впечатление усталого старика. Седой как лунь, согбенный восемью десятками лет своей жизни… Вот только обмануть меня своим дряхлым видом ему не удалось. Умные, живые и цепкие глаза с легкостью разрушили образ уставшего от жизни старика, не мечтающего ни о чем, кроме кресла у горящего камина и чашки горячего чая.

Видимо, поняв по моему подобравшемуся виду, что игра не удалась, посадник вздернул кверху свою ухоженную «мушкетерскую» бородку, согбенная спина выпрямилась, плечи развернулись… и через секунду передо мной был уже совсем другой человек. Да, седой, пожилой, но теперь его восемьдесят лет выглядели скорее как большой плюс. Ведь это почти век опыта!

Вообще люди здесь живут несколько дольше, чем на «том свете». Сто - сто десять лет жизни скорее норма, нежели что‑то необычное. Да и стареют несколько позже, так что ничего удивительного в восьмидесятилетнем живчике не было. Но вот само мгновенное превращение из старой развалины в подтянутого, явно следящего за собой пожилого, но по‑прежнему