Магистр - Дэвид Коу

— Нет! — нашла в себе силы сказать Таммен. — Нет, это не было ошибкой. Это несчастье, возможно, даже трагедия. Но не ошибка.

Нодин открыл рот, собираясь что-то возразить, но она прервала его резким жестом.

— Мы пришли сюда, чтобы помешать Храму уничтожить лес, — сказала она. — Вы думаете, жрец отказался бы от золота, которое он получил бы за эти деревья, без борьбы?

— Час назад ты говорила нам, что Пэджетт побежден, — напомнил ей Хенрик. — Или ты об этом уже забыла?

— Нет, не забыла, — ответила она, а щеки у нее горели, так как он задел ее за живое. — Я вела себя глупо, так же, как Нодин — сейчас. Она некоторое время смотрела на Хенрика, но он стоял с непроницаемым лицом. — Речь не идет о мирном движении, — сказала она, снова поворачиваясь к Нодину. — Это — война, и мы только что сражались в первом бою.

— Маг, тебе следовало сообщить нам об этом раньше, — сурово произнесла Майра. — Мы, возможно, не присоединились бы к вам так легко, зная, что вы считаете нас подспорьем в вашем конфликте с Храмом.

— Вы и жители очень хотели согласиться на нашу защиту, Майра. Вы не просили у нас никаких объяснений, а мы не ставили условий в обмен на свою помощь. Не думайте, что вы можете снять с себя ответственность в этом деле. Так нельзя. Вы так же виноваты в случившемся, как и мы, и едва ли приличествует той, что называет себя лидером, убегать и прятаться, как только дело приняло угрожающий оборот.

Майра зло посмотрела на нее. Она тяжело дышала, а руки были сжаты в кулаки так сильно, что костяшки побелели.

— Как это возможно, чтобы столь юное создание было таким бессердечным? — спросила она наконец тихим голосом, больше похожим на шепот. — Жизнь была к тебе так жестока?

Таммен смотрела в сторону. Вопросы женщины задели ее за живое.

— Вашим подопечным требуется лечение, Майра, — сказала она. — Почему бы вам не отвести нас к ним?

Седовласая женщина смотрела на нее еще несколько секунд, но Таммен не стала встречаться с ней взглядом. Наконец, не говоря больше ни слова, Майра повернулась и повела трех магов туда, где лежали раненые и мертвые.

Свет. Желтый, как песок на берегах Океана Дуклеи. Это было все, что он видел. Иногда казалось, что это — суть всего его существования. Свет, тяжесть ястреба на плече и жгучие воспоминания о жизни и смерти. Это сияние вонзалось ему в глаза, подобно кинжалам. Он мог закрыть глаза, но после стольких лет, казалось, оно преследовало его даже в этом убежище. Одна молодая, малоизвестная женщина назвала это жизнью в церилле, и это было очень точным определением. Он был заключен в тюрьму света и магии. Он пребывал в своем церилле. «А мог бы, — подумал он с горькой улыбкой, — оказаться в Созывающем Камне, которым едва не завладел».

Птица на его плече взъерошила перья и начала их чистить. Он рассеянно провел рукой по ее клюву. Это была не Хуван, большая сова, бывшая с ним во времена его могущества, которую он убил в конце концов, чтобы стать бессмертным и попытаться хоть как-то отомстить. Это был Мирон, светло-коричневый ястреб его молодости. И хоть проклятый свет не позволял ему ничего видеть вокруг в течение дня, он знал, что находится на Северной равнине, где пасмурным днем бесконечное число лет назад он стал связанным с ней.

Сейчас он помнил тот день более отчетливо, чем в течение последних лет своей жизни — что у него осталось, кроме воспоминаний? В то время он был почти ребенком, потрясенным мириадами возможностей, которые были заключены в этой прекрасной птице. Перед ним лежало так много путей — казалось, им суждено было привести его к власти и славе.

Это было еще до проклятий и оскорблений, которыми его осыпали собратья маги из Ордена. В то время он был лишь магом Сартолом. У него было мало влияния и известности, и он ничего не знал о Волшебной Силе. И тем не менее это было, по иронии судьбы, единственным периодом его жизни, когда он был по-настоящему счастлив. Все это слишком быстро закончилось после того, как он стал Сартолом, который взимал плату за службу народу равнины; Сартолом, которого порицали его собратья маги; Сартолом, которого обходили вниманием его собратья Магистры каждый раз, когда их созывали выбрать нового Премудрого. И наконец посмертно он стал Сартолом-убийцей и предателем, который был лишен жизни объединенными усилиями всего Ордена. Сегодня он был Сартолом Неприкаянным, которого ненавидели еще больше, чем Терона. Даже в плену у света и магии он знал, что они говорили о нем. Как и все Неприкаянные, он являлся олицетворением Волшебной Силы. У него все еще оставался Дар прозрения, и благодаря тому, чему он научился, будучи жертвой Проклятия Терона, он многое мог знать из того, что происходит в Тобин-Сере. Так что он был хорошо осведомлен. Иногда он даже слышал, как Баден и остальные говорят о нем.

Больше всего на свете он хотел уничтожить их, чтобы отомстить за свое поражение в Великом Зале, чтобы заставить их заплатить за то, что они вынудили его сделать с Хуван. Отомстить не только Бадену, которого он ненавидел больше, чем всех остальных, но также Джариду и Элайне, этим щенкам. Именно они случайно наткнулись на него, когда он стоял над трупами Джессамин и Передура. Именно им удалось выжить в лесу Терона, когда он был уверен, что они умрут там. Именно их появление в Великом Зале во время отсутствия Бадена, Орриса и Транна разрушило все то, над чем он так долго и упорно работал. Прежде чем все будет кончено, каждый маг в Тобин-Сере понесет наказание за то зло, что было причинено ему, особенно эти трое: Баден, Джарид и Элайна.

Он попытался отомстить в самую первую ночь своего вечного скитания. Когда Фелан, Терон и прочие Неприкаянные предложили магам помощь в борьбе с бандой пришельцев под руководством Калбира, Сартол использовал всю свою силу, чтобы помешать их стараниям. И хотя он еще не был опытен в том, как действовали Неприкаянные, и не был знаком с действием Волшебной Силы в этом странном царстве, ему удалось помешать Фелану и остальным отнять оружие у пришельцев. В результате Ньялль погиб, а Баден оказался без птицы.

Но это очень мало удовлетворило его чувство мести и дорого ему обошлось. С того момента он был изгнан остальными странствующими призраками. Он стал изгоем среди отверженных. Не считая Мирона, он был совершенно один. В каком-то смысле это было смешно: наказывая его, остальные Неприкаянные предоставляли ему свободу и уединение, необходимые для составления плана мести. Среди призраков Тобин-Сера мысль была средством общения. Соизволь Терон, Фелан или еще кто-нибудь заговорить с ним, реши они просто оскорбить его или посмеяться над ним, они бы прочли его мысли и нашли бы способ остановить его. Но вместо этого от злости и глупости они просто изолировали его.