Любовник из Северного Китая - Маргерит Дюрас

Небо, оглашаемое завываниями сирен, заволакивает черным дымом. Можно подумать, что все это игра, но это не так.

Отныне на всю жизнь, в это время дня солнце будет светить для девочки снизу вверх.

Девочка вспоминает:

Рядом с ней, оперевшись о борт, стояла темноволосая девушка, она тоже смотрела на море и так же, как она, плакала неизвестно почему.

Девочка вспоминает то, что поначалу забыла.

Откуда-то с кормы парохода появился молодой человек, одетый в темный пиджак, какие носят во Франции. Через плечо у него висел фотоаппарат. Он снимал палубу. Перегибался через борт и снимал нос корабля. Потом снимал только море.

Потом вообще перестал снимать. Смотрел на высокую темноволосую девушку, которая перестала плакать. Она лежала в шезлонге и смотрела на него, они улыбались друг другу. Девушка выжидала. Она закрыла глаза и делала вид, что спит. Молодой человек не подошел к ней. Он вновь стал прогуливаться по палубе. Тогда девушка встала и подошла к нему. Они стала разговаривать. Потом они вместе смотрели на море. А потом вместе гуляли по палубе первого класса.

Наконец они ушли.

Девочка уселась в шезлонг. Кажется, заснула. Но нет. Глаза ее открыты.

На палубе, на переборках, на море, следуя за движением солнца и парохода, появляются и исчезают неразборчивые письмена, составленные из теней и бликов, — хрупкая геометрия углов и треугольников, рождаемая и уничтожаемая капризной волей волн. Уничтожаемая, чтобы вновь неустанно рождаться.

Нет, девочка все же уснула, она просыпается, когда начинается прилив и пароход поворачивает на запад, к Сиамскому заливу.

В ясную погоду люди, оставшиеся на берегу, могут видеть, как пароход постепенно уменьшается в размерах и наконец совсем сливается с изломанной линией берегов реки.

Конечно, девочка уснула в шезлонге. Она проснулась, лишь когда пароход уже вот-вот должен был выйти в открытое море. Проснулась и сразу заплакала.

Рядом с ней стояли два других пассажира. Они смотрели на море. И тоже плакали.

Пока еще очень жарко. Пароход еще не добрался до моря, только тогда наконец подует прохладный, едкий и соленый морской ветер и нагонит первые волны. Но сначала пароход должен миновать дельту, последние рисовые поля острова Жо и наконец мыс Камау, южную оконечность азиатского континента.

Палубы погрузились в темноту. На них еще много людей, бодрствующих или все еще спящих в шезлонгах. И только в баре первого класса постоянно с утра до вечера, до самой поздней ночи, а чаще всего и до утра, жизнь кипит: бар полон оживленных людей, они играют в карты и кости, громко разговаривают, смеются, и даже ссорятся, при этом непременно пьют виски с содовой, мартель-перрье, перно, — эти игроки, все они, какой бы ни была цель их путешествия, деловая или увеселительная, и какой бы национальности ни были они сами, похожи, все одержимы одной страстью.

Этот бар первого класса — благодатное место. Место, где люди снова становятся детьми.

Девочка заглядывает в бар, но, конечно, не заходит туда, а идет на другую палубу. Там никого нет. Пассажиры сгрудились у левого борта, поджидая, когда же наконец подует настоящий морской ветер. С этой стороны парохода остался лишь какой-то юноша. Он один. Стоит, облокотившись о борт. Девочка проходит мимо него. Он не поворачивается. Конечно же, он ее не видел. Но все-таки странно, что он вообще ее не заметил.

Она тоже не смогла увидеть его лицо, и ей это кажется каким-то упущением, словно и всему ее путешествию чего-то недостает.

Да, конечно, она помнит, на нем был блейзер. Голубого цвета. В белую полоску. И такого же голубого цвета брюки, но однотонные.

Девочка подошла к борту. Раз уж они были совсем одни с этой стороны парохода, она бы охотно с ним поговорила. Но это у нее не получилось. Она подождала несколько минут. Он так и не обернулся. Он хотел остаться один, видимо, сейчас он больше всего на свете хотел именно этого. Девочка ушла.

Девочка не забыла этого незнакомого юношу, наверно потому, что собиралась рассказать ему историю своей любви к китайцу из Шолона.

Когда, дойдя до конца палубы, она обернулась, его уже не было.

Она спускается вниз. Ищет их двухместную каюту.

Внезапно отказывается от этой мысли: ведь матери там все равно нет.

Она снова поднимается на палубу.

Но матери нет и на палубе.

Наконец она видит ее, издалека: мать спит в шезлонге, слегка повернутом к носу корабля. Девочка решает не будить ее. Она снова идет вниз. Опять уходит оттуда. Ищет Пауло. Перестает его искать. Снова спускается. И ложится на пол у двери их каюты, потому что мать забыла дать ей второй ключ. Плачет.

Засыпает.

В громкоговоритель объявили, что земля исчезла. Пароход вышел в открытое море. Девочка проснулась; поколебавшись, возвращается на палубу. На воде — легкая зыбь.

Стемнело. Все освещено: палубы, салоны, каюты. Но только не море — море погрузилось во тьму. С неба продолжает струиться голубой свет, но он не может пробиться сквозь тьму ночи и не достигает черной, ровной поверхности моря.

Пассажиры вновь сгрудились у борта. Они смотрят туда, где больше уже ничего не видно. Они не хотят пропустить первые настоящие волны открытого моря и вместе с ними свежесть, которую несет с собой вдруг поднявшийся морской ветер.

Девочка снова ищет мать. Та все еще спит в шезлонге беспокойным сном человека, у которого нет пристанища.

Наконец-то наступила ночь. За несколько минут.

В громкоговоритель объявляют, что все пассажиры приглашаются в столовую, где через десять минут начнется ужин.

Небо такое синее, ветер так свеж, и все же люди, немного помедлив, с сожалением, идут ужинать.

Мать уже сидит в столовой за одним из столиков. Как всегда, одна из первых. Она все же успела побывать в каюте и теперь прямо оттуда. Она переоделась. Надела платье, которое сшила ей До, из темно-красного шелка, в мелкую складку, но, видно, До перестаралась со складками, и потому платье висит мешком. Мать причесалась, немного попудрилась и чуть подкрасила губы. Чтобы не быть на виду, она выбрала столик на троих в углу.

Такие вот путешествия на пароходах всегда повергали мать в смятение. Именно тут, на пароходе, как она утверждала, она всякий раз снова убеждалась, что так и не восполнила недостатки своего образования, так и осталась на уровне той молоденькой крестьяночки с Севера, что пустилась в плавание по морям и океанам поглядеть, как живется людям на другом конце света.

Девочка навсегда запомнила этот первый вечер на пароходе.

Мать стала вполголоса ругать Пауло, говорила, что если он так и не придет на ужин, он нарушит тут весь порядок. Потом она попросила официанта немного подождать с обслуживанием. Официант сказал ей, что его смена заканчивается в девять часов, но он готов немного задержаться. Мать так его благодарила, словно он спас ей жизнь.

Они прождали более четверти часа в полном молчании.

Столовая заполнилась народом. Наконец дверь за спиной матери распахнулась и появился Пауло, младший брат. Он был не один, а с той темноволосой девушкой, которая была на палубе с фотографом, когда отплывал пароход. Пауло сразу угадал, где сидит его сестра, даже еще не успев посмотреть в ее сторону. Мать сделала вид, что ее страшно интересуют люди, обедающие в зале, и только они.

Пауло бросает умоляющий взгляд на сестру. Она понимает, что означает этот взгляд: она должна притвориться, что не знает его. Девушка тоже смотрит на нее и узнает ту очень молоденькую девушку, которую видела плачущей на палубе и которая казалась такой одинокой. Она улыбается девочке. Мать продолжает рассматривать переполненный зал. Она, как обычно, мало что понимает, выглядит изумленной и нелепой.

Когда Пауло ушел, девочка посмотрела на мать и улыбнулась ей.

Обе молчат, официант подает им ужин.

Именно в этот момент на них обрушилось несчастье, обрушилось молниеносно, как это обычно и случается. Внезапно раздался страшный крик. Ни единого слова, лишь крик ужаса, потом рыдания, стоны. Несчастье столь велико, что никто не решается сказать о нем словами, вслух.

Крики множатся, кричат уже везде. На палубах, в машинном отделении, на всем пароходе, повсюду. Кажется, что крики раздаются даже на море, в ночи. Отдельные крики теперь слились воедино, превратились в общий вопль, резкий, оглушительный, устрашающий.

Люди мечутся, пытаются узнать, что случилось.

И плачут.

Пароход замедляет ход. Машины перестают работать.

Кто-то требует тишины.

И тишина расползается по всему пароходу. Повсюду.

И в этой тишине чей-то голос произносит первые слова. Снова крики, глухие, невнятные. Крики ужаса и отчаяния.