Я тебя (не) забыла - Татьяна Тэя

и дальше и наблюдать. Всего лишь смотреть для начала. Изучать. Ловить её настроение. Смотреть, как она познаёт мир. Никогда он не думал, что это зрелище может быть таким увлекательным. Он бы понял, как с ней общаться, что ей сказать, вместо коротких неловких фраз. Как ему научиться разговаривать с маленьким человеком, если даже шанса попрактиковаться не дают? Лера такая малышка, а у неё уже есть характер. И своё мнение.

Нет, Аня, конечно, сказала, что через несколько дней они встретятся снова, она скажет, когда. У неё, вроде как, даже больше не было желания его отталкивать. Стоило ей ослабить оборону, и сквозь эту новую ледяную Анну снова проступила та самая Анюта, которая была ему хорошо известна и понятна. Да и чувства, которые то и дело мелькали на её лице, тоже Сергею о многом рассказали.

А свои собственные он пока с трудом определял.

Если бы всё было иначе… если бы…

Он бы сейчас не сидел в одиночестве в своей квартире, они бы вернулись домой с прогулки вместе, занялись чем-нибудь, строили бы планы на выходные или на все январские праздники, например. В общем, занимались бы обычными делами, которыми занимаются семьи.

Семьи?

Он аж поперхнулся от собственных мыслей.

Серёга даже не понял, как это слово проникло ему в голову. Откуда вообще там взялось?

Он ведь не из тех, кто мечтает о тихих уютных вечерах. Новые встречи, будоражащие кровь знакомства, гулянки с друзьями, путешествия, в конце концов, это как раз про него. Он словно перекати-поле. Сегодня здесь, завтра там. И до недавнего момента такой стиль жизни его вполне устраивал.

Но вот он в Нижнем, а даже никуда идти развлекаться желания нет. Хотя его ничто не держит. Наверное, ещё месяц назад он бы наведался в местный клуб, подцепил бы там какую-нибудь девчонку на ночь, у которой мысли и намерения совпадают с его собственными, а утром бы ушёл, привычно не попрощавшись.

Нет. Не интересовало.

Теперь же в голове были только Аня и вот… Лера.

Да, Мелёхин отчаянно желал стать частью их маленького мира, и чтобы они стали частью его.

Когда ехал в Нижний, хотел добиться встреч с дочерью, когда увидел Аню, захотел вернуть её расположение, теперь же… вектор размышлений сместился в сторону, куда он даже не планировал поворачивать.

Сомнения и эмоции, которые он несколько лет назад успешно запихнул вглубь себя, отнюдь невежливо постучали, просясь наружу. Но Мелёхин пока не был готов их анализировать.

Он лишь понимал, что в глазах как-то странно жжёт, когда он думает про свою почти трёхлетнюю дочь.

* * *

С трудом пережив пятницу, Мелёхин сам поехал в субботу к дому Ани. По поводу встречи она вчера неопределённо отписалась «на следующей неделе», и он слегка разозлился, так как не видел смысла тянуть. Итак слишком много времени потеряно. Специально она, что ли, так поступала, ждала, что сбежит в Питер? Как всегда ему хотелось здесь и сейчас, а привычка получать желаемое по первому щелчку пальцев не так уж просто искореняется.

Только напрасно он звонил в дверь, ему никто не открыл. И телефон у Ани был выключен. Может, они у бабушки? Но он решил не ломиться к ним, а подождать в машине, вдруг повезёт, и они скоро вернутся.

Так и случилось.

Только радости это Мелёхину не прибавило. Какое-то горькое везение.

Он почувствовал, как в глазах сначала потемнело, а потом в буквальном смысле мир окрасился в красный цвет.

Ярость – слепая и безумная, замешанная на безнадёге и понимании собственной никчёмности, поглотила его. Ему казалось, он был готов убивать в тот момент, когда увидел, как Аня идёт по двору со своим мужиком, а между ними, схватившись за руки взрослых, прыгает Лера.

Его Лера. Его Аня. Его Лера. Его Аня. Его… Его ли?..

Мужик нёс в свободной руке грёбанную ёлочку, упакованную, перевязанную, купленную, если не на ёлочном базаре, то в том самом «питомнике растений». Ещё и улыбался так широко и многозначительно, словно был грёбанным королём этого грёбанного мира.

Пальцы непроизвольно легли на ручку двери, но Мелёхин справился с собой, пришлось только с силой вдавиться в сиденье, чтобы не выскочить из машины, как пуля из ствола, и не броситься к ним.

Нет, так нельзя.

Он приказал себе успокоиться, но как последний мазохист провожал их взглядом, пока все трое не скрылись в подъезде.

А дальше что? Чаепитие на кухне? Украшение ёлочки? Игры с ребёнком? С его ребёнком! Вино и Анина спальня со всеми вытекающими на ужин?

Мелёхин не хотел представлять, как этот мужик к ней прикасается, но мысли было уже не остановить.

Колокольный звон в ушах стал до боли оглушающим.

Руки обхватили руль, нога вдавилась в педаль газа, и Мелёхин вылетел со двора, будто за ним гнались все демоны ада. Он слабо понимал, куда едет. Ему было всё равно, что и кто перед ним. Лишь бы дорогая ровная, бесконечная и желательно без светофоров.

* * *

Очнулся Мелёхин на берегу замёрзшей Волги. Как он сюда приехал, даже и не понял. Теперь стоял, бросал какие-то камни с берега в широкую полынью. Свет фар, стоявшей позади машины, прорезал сумрак вечера.

Бешеная гонка по извилистому шоссе дала свои результаты – он успокоился. Немного. По крайней мере, пришёл в себя. Выбросил адреналин и ярость. А потом сказал: какого чёрта!

Какого чёрта он так разошёлся. Стоило лучше держать себя в руках и действовать настойчивее. Если ему нужны и Аня, и Лера, то есть полный комплект, гнев тут не товарищ. Своими претензиями, своими наглыми действиями и требованиями он ничего не добьётся, разве что сильнее оттолкнёт Аркадьеву.

Это он должен сейчас быть в их квартире, наряжать ёлку с дочерью, читать ей сказку перед сном, а вечером после ужина уединится в спальне с Аней. Ласкать её до умопомрачения, до искр в глазах, ловить вскрики губами, любить всю ночь напролёт.

Думая про Аню, такую отзывчивую, податливую и страстную, как он помнил, Мелёхин ощутил прилив возбуждения. По какой-то неведомой причине он её хотел, и желание это, по какой-то другой неведомой причине, было даже сильнее, чем три года назад.

Она не просто привлекала его как сексуальный объект: волнующее тело, флиртующий взгляд, женственность в движениях, он хотел её всю. От и до. Ни на день хотел, ни на одну ночь. Надолго. Может даже навсегда. И это «навсегда» его тоже по какой-то причине больше не пугало.

Им