Жизнь Микеланджело - Ромен Роллан

Не один Лионардо беспокоился насчет наследства. Вся Италия была наследницей Микеланджело, в особенности герцог Тосканский и папа, которым очень хотелось не потерять рисунков и планов, относящихся к постройке Сан — Лоренцо и собора св. Петра. В июне 1 563 года, побуждаемый Вазари, герцог Козимо поручил — своему послу Аверардо Серристори тайно похлопотать у папы, чтобы, принимая во внимание упадок сил Микеланджело, учредить внимательный присмотр за его челядью и за всеми теми, кто бывает у него в доме. В случае внезапной смерти надлежало немедленно произвести опись всего имущества: рисунков, картонов, бумаг, денег, и просмотреть, чтоб в суматохе первых часов не было чего‑нибудь унесено. Само собою разумеется, позаботились о том, чтобы Микеланджело ничего не знал о таком распоряжении[401].

Эти предосторожности не были бесполезны. Час настал.

Последнее письмо Микеланджело помечено 28 декабря

1 563 года. Уже год, как сам он почти не писал; он диктовал и подписывал; Даниэле да Вольтерра вел за него переписку.

Он все время работал. 12 февраля 1564 года он целый день провел на ногах, работая над «Pietà»[402]. 14–го у него сделалась лихорадка; Тиберио Кальканьи, которого известили, спешно пришел к нему, но не застал его дома. Невзирая на дождь, Микеланджело отправился гулять пешком по Кампанье. Когда он вернулся, Кальканьи стал говорить ему, что это не благоразумно, что он не должен был выходить в такую погоду.

«Чего вы хотите? — ответил Микеланджело. — Я болен и нигде не могу найти себе покоя».

Неясность реч, и, взгляд, цвет лица, все внушило Кальканьи опасения. «Конец может не сейчас еще наступить, — написал он немедленно Лионардо, — но я сильно опасаюсь, что он недалек»[403].

В тот же день Микеланджело послал сказать Даниэле да Вольтерра, чтобы тот пришел и побыл около него. Даниэле пригласил врача Федериго Донати и 15 февраля, по поручению Микеланджело, написал Лионардо, что тот может приехать повидаться, «но приняв всяческие предосторожности, так как дороги плохи»[404].

«Я оставил его, — прибавляет он, — в начале девятого часа в полном обладании своими способностями, в мирном расположении духа, но одолеваемого упорной дремотой. Она так его раздражала, что между тремя и четырьмя часами он попробовал выехать верхом, как он обыкновенно делал каждый вечер, когда была хорошая погода. Но холодный воздух, и слабость в голове и ногах помешали ему: он вернулся с дороги и сел в кресло около камина, которое он предпочитает кровати».

Около него находился верный Кавальери.

Только за два дня до смерти Микеланджело согласился лечь в постель. Он в полном сознании продиктовал свое завещание в кругу своих друзей и домочадцев. Он отдавал «свою душу богу, а тело земле». Он просил, чтобы «хотя бы мертвым» его вернули дорогой его Флоренции Затем он перешел

Из бурь ужасных к сладкому покою[405].

Было это в февральскую пятницу, около пяти часов вечеpa[406]. День угасал… «Последний день жизни, первый в царстве покоя!..»[407]

Наконец‑то он ушел на покой. Он достиг цели своих желаний, он вышел из времени.

Beata l'alma, сve non corre tempo!{Душа блаженная, где стало время!

(Стихотворения, LIX.)}

Такова была эта жизнь, полная божественной скорби,О, будь я тем, кому дано судьбоюВ суровой ссылке доблестью своеюМир привести к блаженству и покою!{Стихотворения, ОIХ, 57.}

Оканчивая эту трагическую историю, я мучим угрызениями совести. Я задаю себе вопрос: желая дать тем, кто страдает, сотоварищей по скорби, которые бы им служили поддержкой, не прибавил ли я к их скорби еще скорбь этих последних? Не должен ли я был, как делают столькие другие, показать только героические стороны героев, набросив покрывало на бездны печали, в них находящиеся?

— Но нет! Правда! Я не обещал друзьям счастья ценою лжи, счастья во что бы то ни стало, какою угодно ценою. Я им обещал правду, хотя бы в ущерб счастью, мужественную правду, которая ваяет вечные души. Дыхание ее сурово, но чисто: омоем в нем наши малокровные сердца!

Великие души — как высокие вершины. Ветер их овевает, облака их обволакивают, но там дышится лучше и глубже, чем в друг, их местах. Воздух там обладает чистотой, которая смывает с сердца вое пятна; и когда тучи расходятся, видишь сверху весь человеческий род.

Такова была и эта огромная гора, которая возвышалась над Италией Возрождения и извилистый силуэт которой далеко пред нашим взором исчезает в небе.

Я не утверждаю, что большинство людей может жить на этих вершинах. Но пусть раз в год они восходят туда в паломничество. Там они возобновят дыхание своих легких и кровь своих вен. Там, на высоте, они почувствуют себя более близкими к Вечности. Затем они снова спустятся на жизненную равнину, с сердцем, закаленным для каждодневных битв.

1903.

Примечания

1

Круги ада у Данте. Прим. ред.

2

В «Жизни Микеланджело» почти все подстрочные примечания принадлежат Р. Роллану. Примечания редактора и переводчика оговорены особо. Прим. Ред.

3

«От времени до времени я впадаю в великую печаль, как случается с теми, кто живет вдалеке от родного дома». (Письмо от 19 августа 1497 г. Рим.)

4

Он думал о самом себе, когда влагал в уста своего друга Чеккино деи Браччи, одного из флорентийских изгнанников, живших в Риме, слова: «Смерть дорога мне; ибо ей я обязан счастьем вернуться на родину, доступ в которую при жизни мне был закрыт». (Стихотворения Микеланджело, изд. Карла Фрея, LXXIII, 24.)

5

Буонарроти Симони, родом из Сеттиньяно, упоминаются во флорентийских хрониках, начиная с XII века. Микеланджело это было известно: он знал свою родословную. «Мы — горожане благороднейшего рода». (Письмо к его племяннику Лионардо, декабрь, 1 546 г.) Он возмущался тем, что его племянник собирался облагородить себя. «Это значит не уважать себя. Всем известно, что мы принадлежим к старой флорентийской буржуазии и не менее благородны, чем кто‑либо другой». (Февраль, 1549 г.) Он пытался возвысить свой род, заставить своих родственников снова принять старую фамилию Симони, основать во Флоренции патрицианский дом; но он постоянно наталкивался на посредственность своих братьев. Он краснел при мысли, что один из них (Джисмондо) ходил за плугом и вел жизнь крестьянина. В 1520 г. граф Алессандро де Каносса написал ему, что он нашел в семейных архивах доказательство их родства. Сведение было ложное, но Микеланджело ему поверил; он хотел приобрести замок Каноссу как предполагаемую колыбель своего рода. Его биограф Кондиви, по указаниям Микеланджело, вписал в число его предков Беатрису, сестру Генриха II, и великую графиню Матильду.