Я — врата. Биография (Избранные беседы, том VI) - Бхагван Раджниш

«…фотография не моя. Свою я бы не решился там помещать… Фотография только кажется моей, но на самом деле это не так. Возможная реальность не является моей фотографией, в тот момент, когда человек понимает самого себя, он понимает и нечто, что не может быть изображено, описано, оформлено. Я существую как пустота, которая не может быть изображена, не может быть сфотографирована. Вот почему я могу поместить свою фотографию».

В интервью Бхагаван сделал следующее пророческое заявление, в связи с посвящением людей в саньясу:

«…Конец нашего столетия решит судьбу дальнейших столетий. Надвигается решающий период: решающий в том смысле, что может стать доминирующей вера в то, что человеческие существа просто машины, природные механизмы. Если эта вера возобладает, будет трудно вернуться опять к живому потоку…

С каждым днем становится все меньше и меньше людей, познавших живой поток, внутреннюю реальность, познавших сознание, Божество.

Это столетие — его последняя часть — все решит. Поэтому я буду посвящать в саньясу всех, кто хоть в какой-то мере готов начать. Если даже из десяти тысяч посвященных достигнет только один, моя работа будет оправдана…»

Как только к Бхагавану начало тянуться больше людей для посвящения в саньясу, появились люди, враждебно относящиеся к нему. Сначала те, что называли себя «прогрессивными» и «интеллектуалами», стали очень недовольны Бхагаваном, ибо не могли принять Бхагавана в качестве гуру, и поэтому они начали избегать его общества. Кстати, Бхагаван приветствовал это, так как он хотел работать только с теми людьми, которые, будучи с ним любили бы его и были бы открыты ему. Он никогда не интересовался теми, кто приходил к нему только ради удовлетворения своего интеллектуального любопытства или для того, чтобы обрести еще одну опору для своих предрассудков или идеологии. Кроме того, оппозиция исходила из того факта, что с увеличением числа саньясинов вокруг него его начали рассматривать как потенциальную угрозу — это те члены общества, чьи замаскированные интересы Бхагаван выставлял напоказ во время своих бесед и путешествий по стране. Бхагаван объясняет:

«…Они могут терпеть только одинокого Будду, зная, раз он один, так что он может сделать? Им терпеть Кришнамурти легче, чем терпеть меня. Что может сделать Кришнамурти?

Я тоже был одинок, путешествуя по всей стране из одного конца в другой, почти три недели, каждый месяц — на поезде, на самолете, путешествуя непрерывно. И не было проблемы, в тот день, когда я начал саньясу, общество резко заняло оборону. Почему? Потому что создать поле Будды, создать сангхью — означает создать альтернативное общество. Теперь вы не просто одинокая индивидуальность — вы растущая сила, вы можете что-то сослать. Теперь вы можете сделать революцию».

Но, несмотря на негативную реакцию, саньяса Бхагавана продолжала притягивать все больше и больше восхищенных, влюбленных поклонников не только из самой страны, но теперь уже и с Запада. Несмотря на то, что между 1968 и 1970 годами посвящение у него получило только несколько ищущих с Запада, после его переселения в Бомбей все больше людей с Запада стало приезжать к нему. Появились в виде буклетов первые английские переводы его бесед.

С увеличением числа желающих увидеть его понадобилось и больше места. Он переехал в Вудмент Апартамент в декабре 1970 года, а также назначил Ма Йогу Лакшми и Свами Йогу Чинмайю своими секретарями. Лакшми приняла на себя деловую сторону, а Чинмайя, у которого был очень богатый опыт в йоге и медитации, руководил классами.

Начав работать у Бхагавана секретарем и дойдя до поста руководящего попечителя Раджнеш Фаундейшн в Пуне, Лакшми была главной опорой Бхагавана в расширении и росте работы. Она происходит из выдающейся, хорошо известной джайнской семьи в Бомбее. Ее отец был очень удачливым бизнесменом, а также членом Индийской Национальной Партии Конгресса. Он был близок ко многим лидерам Конгресса, включая Ганди, Неру и Патела, и глубоко интересовался индийским движением независимости. Но так как его дети были еще малы, он помогал движению, главным образом оставаясь в тени.

Лакшми тоже проявляет острый интерес к индийской политике, особенно с 1962 по 1965 годы. Она впервые услышала Бхагавана на Всеиндийской Женской Конференции Конгресса, будучи секретарем этой организации. Когда она увидела его, как она потом рассказывала, то с ней произошло нечто необыкновенное: по всему телу прошла дрожь, что-то хрустнуло, а вслед за этим она, не сдержав себя, закричала. Она никогда и ни к кому не переживала такого глубокого чувства любви, она ни к кому раньше не испытывала такого почтения. Позднее она и ее семья лучше познакомились с Бхагаваном. Останься она в политике, она, наверное, была бы теперь министром на уровне штата или даже в центральном правительстве.

В 1969 году в медитационном лагере, устроенном Бхагаваном в прекрасном местечке, называемом Наргоу, у Лакшми было невероятное переживание. Как она рассказывает об этом, в лагере Бхагаван давал лекции вечером, а на следующее утро проводил медитации. По ходу лекции Бхагаван сказал: «Вы не знаете, почему я пришел, но я знаю!» Эти слова ударили по внутренним струнам сердца Лакшми, и она почувствовала еще более глубокую любовь к Бхагавану. Ночью, когда она уже легла в постель, в ее теле внезапно начал вибрировать молчаливый вопрос: «Кто я?» — и, дойдя до невероятно высокой амплитуды, он вырвался в виде неконтролируемого смеха. Ее дядя вышел из соседней комнаты и, видя Лакшми в таком необычном состоянии, очень испугался. Она истерически смеялась. Затем пришел Бхагаван, положил руку на голову Лакшми, и она немедленно затихла. В течение всего следующего дня она была в состоянии блаженства, но ночью опять начался смех. Вопрос «Кто я?» уже не вибрировал, смех же начался снова. Но теперь дядю убедили, что с его племянницей не происходит ничего плохого, хотя Лакшми продолжала смеяться до утра. Несмотря на то, что она оставалась без пищи и воды в течение трех дней, ее энергия не уменьшалась. Весь эпизод запечатлелся в ней, полностью изменив направление ее жизни. С того времени она работает непрерывно под руководством Бхагавана, осуществляя его видение в конкретной форме. Однажды Бхагаван сказал:

«Всегда помните, что Лакшми ничего не делает сама по себе. Она совершенный проводник. Вот почему она выбрана для этой работы. Делайте все, что она говорит».

После того лагеря Лакшми часто сопровождала Бхагавана в его путешествиях. Но в Бомбее с ней произошла перемена — в то время, когда Бхагаван заканчивал свое пребывание в Джабалпуре. Однажды во время медитации в ее видении появился охряный цвет. Когда она рассказала об этом своей матери, то объяснила ей, что этот цвет традиционно означает цвет саньясы. Лакшми рассказывала, что с тех пор оно носит одежду только цвета охры — настолько ей понравился этот цвет. Мать сказала ей, что очень хорошо носить одежду цвета охры, но надо помнить: выбрав этот цвет однажды, человек должен теперь всегда носить одежду этого цвета. Лакшми сшила себе новую одежду цвета охры и даже появилась в ней на женской конференции. Это вызвало настоящий переполох среди делегаток конференции.