Во имя справедливости - Джон Катценбах

— Пожалуй, да. — Журналист чувствовал себя не в своей тарелке. Ему казалось, что широкоплечий полицейский заполнил собой весь салон автомобиля, словно, помимо своего материального тела, он обладал еще множеством других, непостижимых и пока невидимых Кауэрту свойств и качеств. — Так, говорите, здесь многое изменилось?

— Посудите сами. Мы едем по хорошему асфальту, положенному на деньги налогоплательщиков. Теперь у нас всем заправляют крупные корпорации. Хотите поменять масло в двигателе вашего автомобиля — поезжайте в мастерскую, принадлежащую корпорации. Вам нужно поставить пломбу в зуб — обращайтесь в ассоциацию зубных врачей. Хотите что-нибудь купить — идите в торговый центр. Теперь нападающий в школьной футбольной команде чаще всего чернокожий, и при этом сын учителя, а лучший защитник другой команды — белый, и при этом сын слесаря.

— Однако там, где живет бабушка Фергюсона, не заметно особых перемен.

— Это точно. Там настоящий заповедник старого Юга — грязь и нищета. Летом жарко, зимой холодно. Печка на дровах, удобства на дворе. Там действительно ничего не изменилось. Такие места еще есть, но именно по контрасту с ними хорошо заметно, как сильно изменилось все остальное.

— Современная автозаправочная станция — это, конечно, замечательно, — сказал Кауэрт, — но что происходит в головах у людей?

— Разумеется, люди меняются гораздо медленнее, — рассмеялся Браун. — Все в равной степени аплодируют и чернокожему сыну учителя, когда он делает меткий бросок, и белому сыну слесаря, когда он его отважно парирует. Однако, если чернокожий парень захочет встречаться с сестрой белого или наоборот, думаю, аплодисменты сразу стихнут. Впрочем, вам, журналистам, должно быть, это известно лучше меня.

Кауэрт кивнул, хотя и не вполне понимал, с какой целью лейтенант сделал это замечание — чтобы поддразнить его, оскорбить или сделать ему комплимент. Они ехали вдоль какой-то придорожной стройки. Желтый бульдозер ровнял зеленое поле, оставляя позади полосу красной земли. Бульдозер ревел и грохотал, рабочие в касках и промокших от пота комбинезонах складывали в штабеля деревянные брусья и шлакобетонные блоки. Когда машина миновала стройку и грохот бульдозера утих, Кауэрт спросил:

— А где сегодня Уилкокс?

— Брюс занимается авариями, которые случились сегодня ночью. Я отправил его на вскрытие пострадавших в качестве официального свидетеля. Это заставляет задуматься о том, что в машине лучше пристегиваться, не пить за рулем, а строительным рабочим вроде тех, что мы с вами только что видели, лучше не выдавать зарплату по четвергам.

— Думаете, Уилкокс сам этого не понимает?

— Никому не вредно вспоминать об этом почаще. Кроме того, присутствие на вскрытии закаляет нервную систему.

— Думаете, Уилкокс станет от этого хладнокровнее?

— Безусловно. Рано или поздно он обязательно научится держать себя в руках в любой ситуации. Кроме того, он очень проницательный и наблюдательный человек. Вы не поверите, но мало кто умеет так хорошо работать с людьми и бережно обращаться с уликами. На самом деле он выходит из себя не так уж и часто.

— Хорошо бы он сдержался, когда вы допрашивали Фергюсона.

— Боюсь, вы все еще не поняли, как все мы были взвинчены из-за убийства девочки.

— Вы и сами прекрасно знаете, что это не оправдание.

— Вы так ничего и не поняли. Вы просто не желаете меня понимать.

Эти слова слегка смутили Кауэрта, но спустя пару минут он вновь принялся за свое:

— Вы представляете себе, что произойдет, когда я напишу, что Уилкокс ударил Фергюсона?

— Я догадываюсь, что, по-вашему, произойдет.

— Дело Фергюсона будет пересмотрено.

— Не исключено.

— У меня складывается такое впечатление, словно вы что-то знаете, но не говорите.

— Ничего подобного. Я просто понимаю, как работает система, о которой мы говорим.

— Система не допускает избиения подозреваемого, чтобы добиться от него признания.

— Разве я говорил, что мы его избивали? Я сказал, что Уилкокс просто влепил Фергюсону пару пощечин. Ладонью, не кулаком. Он просто хотел привести его в чувства. По-вашему, добиться признания от убийцы легко и просто? Кроме того, он во всем признался почти через сутки после этих пощечин. Не вижу никакой связи между этими пощечинами и его признанием.

— Фергюсон утверждает другое.

— Не сомневаюсь, что, по его словам, мы его непрерывно пытали.

— Да.

— Не давали ему ни есть ни пить, все время над ним измывались, не пускали в туалет, запугивали? Разумеется, эти методы известны и стары как мир. Значит, он говорит именно это?

— Практически да. Вы это отрицаете?

— Разумеется, отрицаю, — усмехнулся Браун. — Все было не так. В противном случае мы выбили бы из этого скрытного подонка гораздо более убедительное признание. Мы узнали бы, как он уговорил Джоанну сесть к нему в машину, куда он дел свою одежду и кусок ковра из своей машины.

Слова полицейского были очень убедительны.

— Надеюсь, вы упомянете в вашей статье, что я вполне официально отрицаю все домыслы Фергюсона? — спросил лейтенант.

— Обязательно.

— Но на общую тональность статьи это не повлияет?

— Не повлияет.

— Мне кажется, что вы почему-то предпочитаете верить Фергюсону, а не мне.

— Я этого не говорил.

— Почему же его версия событий кажется вам правдоподобнее моей?

— Этого я тоже не говорил.

— Ну да! — Браун повернулся к Кауэрту, яростно сверкая глазами. — Это типичный журналистский прием. Вы всегда пишете: «Я просто объективно излагаю все версии происшедшего, и пусть читатель сам разберется в том, где правда, а где ложь!»

Опешивший репортер кивнул, соглашаясь. Полицейский покачал головой и отвернулся к окну.

Они миновали перекресток, о котором говорил Блэр Салливан, и Кауэрт стал вглядываться в даль.

— Что вы ищете? — спросил его Браун.

— Несколько ив и дренажную трубу под дорогой.

Полицейский нахмурился, задумавшись.

— Езжайте прямо, — наконец сказал он. — Не очень быстро. Это место вон там. — И он показал пальцем вперед. — Мы нашли ивы, что нам искать теперь? — спросил Браун, когда они остановились.

— Я и сам точно не знаю.

— Не валяйте дурака, мистер Кауэрт!

— Мы будем искать в дренажной трубе. Мне сказали, что надо искать в дренажной трубе.

— Кто вам это сказал? И что там надо искать?

— Пока не скажу, — покачал головой журналист. — Сначала поищем…

Полицейский возмущенно фыркнул и пошел вслед за Кауэртом. Тот спустился по откосу и разглядывал ржавое жерло дренажной трубы, выглядывавшее из кустов среди камней, мха и вездесущего мусора. Кроме пивных банок, пластиковых бутылок и бумажных оберток, у трубы валялись чей-то старый ботинок и заплесневелый кусок жареной курицы. Из дренажной трубы сочилась черная струйка грязной воды. Немного поколебавшись, журналист сполз вниз, к трубе, — кусты цеплялись за одежду, ноги скользили в грязи. Полицейский без колебаний пополз вслед за журналистом.

— Скажите, здесь всегда так? — поинтересовался Кауэрт.

— Нет, после сильного дождя это место почти полностью заливает, но через день-два все снова высыхает.

— Подержите фонарик, — попросил журналист, надев перчатки.

Он опустился на четвереньки. Лейтенант Браун пристроился рядом и стал светить фонариком в трубу, а Кауэрт принялся разгребать скопившиеся в ней грязь и песок.

— Скажите, пожалуйста, мистер Кауэрт, вы в своем уме?

Ничего не ответив, журналист продолжал копаться в грязи, выгребая ее из трубы.

— Может, вы все-таки скажете, что именно?..

В этот момент луч фонаря осветил какой-то предмет, и Кауэрт стал рыть с удвоенным пылом. Полицейский понял, что журналист что-то заметил, и наклонился, пытаясь заглянуть в трубу. Наконец под гнилыми листьями и грязью Кауэрт разглядел рукоятку, схватился за нее и потянул на себя. Грязь не хотела отпускать то, что уже почти засосала, но журналист с усилием вырвал загадочный предмет, выпрямился, повернулся к лейтенанту Брауну и поднял руку, сжимая облепленный грязью нож с четырехдюймовым лезвием.

— Вот! — с торжествующим видом произнес Кауэрт.

— Надо полагать, это орудие убийства… — пробормотал опешивший лейтенант Браун.

Нож почернел от времени и воды, и Кауэрт испугался, что он вот-вот рассыплется в прах прямо у него в руке.

Смерив журналиста взглядом, Тэнни Браун взял нож за кончик лезвия, вытащил из кармана чистый носовой платок и аккуратно завернул в него находку.

— Я его забираю, — не терпящим возражений тоном заявил полицейский и спрятал нож в карман. — Жаль, что он так плохо сохранился, — пробормотал он, покачав головой. — Я отдам его на анализ в лабораторию, но вряд ли там много чего обнаружат. — Взглянув на дренажную трубу, полицейский скомандовал: — А сейчас уходим отсюда. И ничего больше не трогайте. Вдруг тут обнаружат еще какие-то улики!.. Если это место связано с каким-нибудь преступлением, его нужно сохранить в нетронутом виде, — заявил полицейский.