Обещания, обещания… - Джессика Стил

— Я совсем не знаю ее, — настаивала Янси. — Просто мы встретились, когда я пришла навестить тебя.

— Ты приходила не раз? — отрывисто спросил Томсон, и взгляд его вновь стал настороженным.

Помнил ли он о ее посещении в тот день? Янси вдруг почувствовала себя в щекотливом положении. Поскорей бы выбраться отсюда, не уронив своего достоинства, но она не могла уйти, тем более когда он так неотрывно смотрел на нее.

— Я приходила несколько раз, — призналась она, и оттого, что у него, казалось, занялось дыхание, а взгляд смягчился, ее сердце бешено забилось в груди. Но она боялась принять желаемое за действительное и торопливо продолжила: — Ну, мы оказались в одной больнице. Хотя едва ли ты пришел бы навестить меня, будь ты на ногах.

— Даже не сомневайся, — уверил ее Томсон. — Как только я очнулся — сразу подумал о тебе.

Не надо вкладывать в это особый смысл, Янси. Не упускай из виду, что ты его служащая, и естественно, что он…

— Я был еще привязан проводками ко всяким штуковинам, когда мне самому захотелось увидеть, как ты…

— Ты был еще слаб, — мягко произнесла Янси, понимая, что снова готова растаять, как ни старалась держать себя в руках.

— Я пригрозил, что встану и найду тебя, — ответил он, подрывая ее стойкость.

— Но ты был весь в трубках! — воскликнула она.

— Наверно, поэтому незадолго до твоего побега от сиделок меня накачали чем-то, чтобы я утихомирился, — произнес он, к ее огромному удивлению.

— Ты… ты помнишь, что я была у тебя в тот день?

На этот раз она не удержалась от вопроса, потому что хорошо помнила, как он шутливо говорил о ее сиделках.

— На тебе был розовый шелковый халат, — ответил он, и у Янси от волнения пересохло горло.

— А ты помнишь… еще что-нибудь? — спросила она и тут же поспешила оправдаться: — Ты был накачан лекарством, и не думаю…

— Я боролся со сном, — прервал он, но помедлил и, не давая ей отвести глаз, отчетливо произнес: — Но прекрасно помню, что просил тебя выйти за меня замуж.

Сердце ее было готово вырваться из груди. Она с трудом овладела собой и выдавила беззаботную улыбку:

— Ну, учитывая обстоятельства, поступлю благородно и не стану связывать тебя словом.

Томсон глубоко вздохнул и, подавшись к девушке, долго смотрел на нее, а потом просто сказал:

— Это очень и очень печально, Янси.

— А сколько же вам нужно невест, мистер Уэйкфилд? — резковато спросила она.

— Только одну. Я поговорю с мамой по поводу ее измышлений.

— Измышлений?

Томсон пристально посмотрел на нее.

— Хотя я далеко не все о тебе знаю, все же берусь утверждать, что ты пришла сегодня не просто так. А раз уж ты потрудилась прийти, должен сказать, что Джулия Херберт всегда была для меня всего лишь другом.

— Так мама выдумала про помолвку?

— Да, — ответил он. И словно понимая, что ей непросто разобраться в этом, убедительно произнес: — Пойми раз и навсегда, Янси, что я никому, кроме тебя, не предлагал выйти за меня замуж.

О боже, ноги снова отказывались слушаться ее.

— Ты говорил серьезно? — набралась она смелости спросить, готовая умереть на месте, если он превратит все в шутку.

Но он не смеялся. Казалось, он нервничает, что немало удивило ее. Но спустя мгновение-другое он мужественно признался:

— Я не сразу пришел к этому, не сразу принял чувства, мысли, радость, которые ворвались в мою жизнь, как только я встретил тебя. — Он улыбнулся и, подавшись к ней, поцеловал в щеку. — Да, милая Янси, — мягко проговорил он, откинувшись назад и глядя ей в глаза. — Я не шутил.

Янси смотрела на него с навернувшимися на глаза слезами. Он сказал это всерьез! Томсон действительно сделал ей предложение. Ей хотелось броситься в его объятия, крепко обнять. Но… в ней все еще говорила робость. Робость и крайняя неуверенность.

— Это впервые… Мне как-то страшновато, — призналась она и обрадовалась, когда он улыбнулся и мягко взял ее не находящие себе место руки в свои ладони. От его прикосновения ей стало тепло на душе, и у нее хватило духу спросить, хотя от волнения голос звучал хрипловато: — Ты что-то сказал о чувствах и всем таком в день нашей встречи.

— В тот день ты ворвалась в мою жизнь, — пробормотал он, и в его глазах Янси видела только радостное воодушевление.

— Не говоря уже о том, что я все же не врезалась в тебя, хотя, признаюсь, была близка к этому, — проговорила она с улыбкой, несмотря на волнение. — Ты был не очень-то любезен.

— Ясное дело, — возразил он. — Я жил в своем мире, всецело заполненном работой, человек, у которого нет времени на пустяки, и вот появляешься ты, там, где не надо, естественно едва не совершив аварию, и наговариваешь мне кучу дерзостей.

— Ты бы мог уволить меня за это, — пробормотала Янси.

— Что меня и озадачило, — признался он.

— Озадачило?

— Я просто не мог понять, почему не дал указание твоему начальнику избавиться от тебя.

— И вместо этого послал за мной.

— …Полный решимости сам сделать это, — улыбнулся он.

Ее сердце бешено колотилось в груди. Его глаза смотрят на нее с нежностью!

— Но ты же не уволил меня, — напомнила она, затаив дыхание.

— Ах, моя милая Янси, ну как я мог? Ты вошла в мою жизнь, просто ворвалась в нее, и с тобой мой скучный мирок преобразился.

Она подавила волнение.

— Правда? — спросила она прерывающимся от волнения голосом. — Твоя милая Янси? — Ее вновь охватила дрожь.

— Да, — ответил он. — И дивясь сам себе, чего ради трачу время на беседу с тобой — и затягиваю эту беседу, чувствую, что ты то и дело вызываешь у меня внутреннюю улыбку, так что об увольнении и речи не заходит… — Томсон помолчал и отчетливо произнес: — Теперь мне стало ясно, что ты уже тогда запала мне в душу.

— О, Томсон, — пробормотала Янси, желая услышать как можно больше. — Что ты такое говоришь? — не смогла удержаться она. И к своему восторгу, убедилась, что он и не думает ничего утаивать.

Глядя ей в глаза пристальным взглядом, вероятно читая по ее прекрасным голубым глазам, как она волнуется, как ей хочется все знать, он сказал:

— Я говорю, моя милая, дорогая, часто несносная Янси, что я был занят, всецело предан работе, не тратил время на пустяки, но ты въехала, в буквальном смысле слова, в мой мирок, и он рассыпался вдребезги.

Янси, не отрываясь, смотрела на него огромными глазами.

— Но что же я такого сделала? — спросила она и выслушала целый перечень.

— Ты опаздывала, выбирала кратчайший путь, оборачивавшийся лишним крюком, не говоря уже о том, что бак оказывался пустым, — начал он с улыбкой. — Ты смешила меня и, хотя я и твердил себе, что не вижу ничего забавного, вынуждала меня смеяться. Ты колотила меня. Отдавала кому-то мой гостиничный номер и хотела, чтобы я спал в кресле. На тебя нападал смех, когда… — Он смолк. — Ты превратила мою жизнь… в цирк, и теперь она нестерпимо скучна без тебя, — добавил он.