Могила галеонов - Мартин Стивен

— Никто не приказывает мне, Генри Грэшем, — заговорил наконец Дрейк. — Мне могут лишь предлагать. И никто не приказывал мне вас убивать. Я сам властен над жизнью и смертью людей на моих кораблях.

Дрейк принял решение с удивительной быстротой. Ясно было: Грэшем ему не по душе. Но Грэшем надеялся: еще больше ему не по душе те, кто пытался распоряжаться им самим.

— Хорошо ли вы знаете историю? — вдруг спросил Дрейк. Грэшем, уже привыкший к неожиданным поворотам и ходам мысли сэра Фрэнсиса, все равно не мог не удивиться — почему тот задал такой вопрос, когда решалась его судьба?

— Не хуже и не лучше своих коллег по колледжу, — отвечал он, стараясь сохранить хладнокровие.

— Вы, наверное, знаете, в старину у англосаксов правосудие было суровым и скорым, и при всей своей суровости действенным. Вы знаете о суде-испытании?

Еще бы! Одно из таких испытаний состояло в том, что человеку вкладывали в руку кусок раскаленного железа и заставляли пройти несколько шагов. Если рана заживала без осложнений, он считался невиновным, а если начиналось воспаление — виноватым. Не собирается ли Дрейк проделать с ним нечто подобное?

— Считалось, — продолжал Дрейк, — в таких случаях происходит Божий суд. Пусть же такой суд свершится над вами. Одно из моих небольших судов дало течь. Его залатали на острове, однако нам нужно решить, что лучше — уничтожить судно или рискнуть и отослать его домой. — Дрейк посмотрел на своего первого помощника: — Капитан Феннер! Подготовьте «Маргаритку» к отплытию в Англию. Отправляйтесь завтра. И подготовьте мне команду. Начните с этого пса-мятежника с «Неустрашимого», которого мы решили повесить. Думаю, нынешний капитан справится со своим делом. А вы, Грэшем, отправляйтесь на «Маргаритку». Я велю людям перенести туда ваши пожитки с «Бонавентуры». Если благополучно доберетесь домой, значит, Божий суд Вас Оправдал. В противном случае — вы были виновны.

— А девушка? — напомнил Грэшем.

— Я обещал уважать последнюю волю ее матери. Она будет под моей защитой, и вы останетесь ее опекуном. Только несколько недель, пока вы будете на борту «Маргаритки», я приму на себя ваши обязанности здесь. Вы же, если будет милость Божья, вернетесь в Англию.

«Может быть, и вернусь», — подумал Грэшем. На душе у него было неспокойно. Наскоро отремонтированный корабль, какие-то висельники на борту и опасное путешествие домой. И все же ему дали шанс. Все лучше, чем быть повешенным на месте.

Но Дрейк, очевидно, еще не закончил. Он повернулся к Ленгу и спросил:

— Вы закончили свое повествование?

— Я только что закончил рассказ о том, как вы доблестно захватили «Сан-Фелипе», — ответил тот. — Полный текст — у вашего секретаря. — Он украдкой посмотрел на Грэшема, видимо, опасаясь, что тот сейчас бросится на него.

— Значит, ваш труд завершен, верно? Вы можете оставить мне вашу рукопись, вы ведь, должно быть, не прочь вернуться домой? Я решил помочь вам. Вы тоже отправитесь на «Маргаритку» и будете стеречь этого молодого человека.

— Сэр! Это несправедливо! Я едва успел завершить мой труд… — Ленг не успел договорить. Лезвие ножа сверкнуло в воздухе. Нож вонзился в переборку, едва не задев ухо «историка».

— Я чую измену, — зло сказал Дрейк. — Мое тщеславие, мое желание запечатлеть этот поход лишило меня чутья. Но теперь я снова ее почуял. Пусть же дело решится между вами и вашим молодым другом. Кто виновен, а кто не виновен — пусть решит Божий суд на борту «Маргаритки».

Дрейк разразился хохотом. Теперь он сказал все и покинул каюту. Ленг схватил письмо и бегом бросился за Дрейком.

Потом Грэшем и Манион утешали Джорджа, умолявшего взять его с собой. Но едва взглянув на «Маргаритку», Грэшем решительно отказал ему в этом. Расставаясь с «Елизаветой Бонавентурой», Грэшем с грустью посмотрел на своего друга. Увидит ли он снова его жизнерадостное лицо?

Они успели лишь очень кратко переговорить с Джорджем.

— Я уверен, — сказал Генри, — кто-то приказал Дрейку не высаживать меня на берег. Дрейк ничем не побрезгует, если ему хорошо заплатить. Он всегда нашел бы что соврать Уолсингему, объясняя свой поступок. Пожалуй, его удивило, что кто-то решил еще и убить меня, а он так не договаривался.

— Тебе повезло — Дрейк посочувствовал тебе, — заметил Джордж.

— Посочувствовал? Не говори глупостей! Дрейк поступил так вовсе не из сочувствия. Он просто посылает сигнал тому, кто дает ему задания, — имея с ним дело, необходимо говорить ему всю правду. Если бы тот таинственный «кто-то» велел ему убить меня и заплатил хорошую цену, Дрейк разделался бы со мной в два счета.

Плавание на «Маргаритке» не вызывало оптимизма. Ее капитан, горький пьяница, конечно, не мог не радоваться тому, что в этом путешествии над ним не будет командиров. Команда состояла всего из пятнадцати человек, и все они так или иначе находились не в ладу с законом, а один даже подозревался в убийстве. Да и вообще команда являлась слишком малочисленной даже для «Маргаритки». Катера часто представляли собой уменьшенные копии огромных галеонов — с тремя чахлыми мачтами и каким-то подобием пушек на борту. Третья мачта «Маргаритки» сломалась во время последнего шторма, и хотя на ней ранее был укреплен только один небольшой парус, ее отсутствие нарушало хрупкое равновесие маленького судна.

Грэшем не знал, какова взаимная зависимость всех трех мачт с их снаряжением. Если она существует, полагал он, тогда устойчивость двух других мачт невелика: они подвержены слишком большому напряжению. Впрочем, считал он, есть вещи, о которых даже лучше не все знать. Когда они вошли в тесную капитанскую каюту, ее хозяин был уже совершенно пьян, голова его покоилась на деревянном столе, а правая рука еще сжимала пивную кружку.

— Должно быть, празднует богатую поживу на Азорах, — заметил Манион. В каюте стояло четыре хороших резных стула с высокими спинками (вероятно, также добыча во время одного из предыдущих рейдов). Грэшем сел на один из них и указал Маниону на другой. Здесь, кроме них и пьяного капитана, никого не было. Четверо моряков, назначенные Дрейком им в охранники, предпочли остаться снаружи, а хозяин каюты, храпевший, положив голову на стол, сейчас вряд ли мог считаться свидетелем.

— Что скажешь? — спросил Грэшем.

— Бывало и похуже, — отвечал слуга. — Я тут потолковал с ихним плотником. Швы они как-никак заделали, и при хорошей погоде эта посудина может продержаться довольно долго. Из-за потерянной мачты оно будет плавать, словно краб, но эти катера довольно быстроходные. Хуже всего — гниль. Плотник говорил: часть корпуса, погруженная в воду, местами подгнила, но трудно сказать, насколько это серьезно.