Поющие скалы (сборник) - Дмитрий Де-Спиллер

— Рад от тебя это услышать! Ты сейчас занял по этому вопросу некоторую точку зрения. А обычно по нему никакой вообще точки зрения не занимают. Самая обычная и несокрушимая здесь позиция — это всепобеждающее отсутствие какой бы то ни было позиции! И очень возможно, что ты прав. Но тут есть трудности. Представь, что некоторая система должна почувствовать зубную боль. А мы построим ей изоморфную систему из людей. То есть пусть каждый человек выполняет ту же функцию, что и простейший элемент системы, скажем транзистор. Расставим этих людей на огромном стадионе и спросим себя: кто же чувствует зубную боль, если у всех у них здоровые зубы?

— Вся совокупность людей в целом. Система, состоящая из людей.

— Очень возможно, но как-то не слишком понятно.

— В чем-то ты, пожалуй, прав… Однако подожди, нам пора уже стартовать, — сказал Зенин, поглядывая на приборную панель. Там уже замигала сигнальная лампочка.

Звездолетчики стали у штурвала и, повернув его, заставили корабль подняться.

На высоте четырехсот метров Зенин отключил астронавигатор и направил корабль к далекой горной гряде.

Минут через десять между гор выглянуло рдяное пятно, которое, приблизясь, стало похоже на исполинское гнездо, свитое из красных нитей. В нем лежал огромный ворох остистых хлопьев, напоминавших стеклянную вату. Вскоре стало видно, что красные нити в свертке, похожем на гнездо, являются морщинистыми валами (такими же, как вал, раздавивший Ульдструга). Сотнями змеек разбегались они от гнезда по всем направлениям и терялись в горах. Корабль, однако, не мог остановиться по причине недостаточного разгона роторов, и пришлось пролететь мимо, лишь снизившись немного для киносъемок. Через полчаса последние пурпурные змейки исчезли за горами.

Под кораблем простиралась теперь скалистая местность, пересеченная ущельями. В них трепетало подчас какое-то мерцание. Теперь корабль уже мог маневрировать. Звездолетчики подлетели к широкому разлому, снизились и повели корабль между его берегами. На экранах обозначилось ребристое дно ущелья. По нему вдруг скользнул переливчатый блеск, и тотчас показались голые жемчужные островки, слившиеся затем в извилистую полосу. За поворотом она выкруглилась в жемчужно мерцающий морщинистый вал. Зенин снова включил кинокамеры.

Ущелье мало-помалу расширилось и вышло на равнину. Здесь, между холмов, показалось что-то кипучее, похожее на белый фонтан. Звездолетчики взлетели над плоскогорьем, и из-за группы холмов выплыл сверток морщинистых валов, такой же, как недавно виденный ими, но теперь валы в нем были не мертвые — красные, а живые — жемчужно-радужные. Над свертком валов трепетал, взметывался вверх и повертывался огромный иглистый ком в виде опрокинутого конуса. Он едва касался дна своими белыми иглами. При каждом его повороте по валам струились радужные переливы.

Зенин навел на трепещущий ком телескоп и повел киносъемку при наибыстрейшем вращении голографической ленты. Одновременно он перевел штурвал "на снижение".

Вдруг сильный толчок сшиб звездолетчиков с ног и чугунная сила приковала их к ковру. Дышать стало трудно, руки и ноги страшно отяжелели, перед глазами поплыли круги. Так продолжалось примерно четверть часа. За это время северное сияние погасло, и в корабле потемнело. Теперь одни звезды освещали каюту.

Когда Зенин и Гирин, казалось, теряли уже сознание, действие непонятной силы вдруг прекратилось. Тогда они поднялись с ковра, подошли шатаясь к иллюминатору и опустились в кресла.

Они увидели планету в облике огромного диска, радужно поблескивающего в звездном небе. Размеры диска постепенно уменьшались, ибо планета удалялась от корабля и, несомненно, со значительным ускорением. Зенин и Гирин решили планету не догонять (что оказалось бы нелегким делом) и вообще дальше не лететь, а возвращаться на Землю. Уже добытые сведения с лихвой вознаграждали путешествие. Космонавты определили свое местонахождение и направили корабль назад по силовой линии мирового кинетационного поля, проходящей вблизи солнечной системы. Потом они уснули под перезвон музыкальных усыпителей и проспали до наступления искусственного утра. Утром, после завтрака, между космонавтами завязался разговор.

— Я полагаю, — произнес Зенин, чертя ложкой в воздухе круги, — что по тем существам…

— То есть по морщинистым валам?

— Вернее будет сказать, по связкам валов. Валы, как ты видел, были частями тела тех гигантских существ. В этих существах, я убежден, текут круговые кинетационные токи. Они все отлично согласуются и взаимодействуют с мировым кинетационным полем. Поэтому они могут двигать всю планету по силовой линии поля. И вот с помощью своих кинетационных токов эти существа отбросили наш корабль в космос…

— Почему же они не сделали этого раньше?

— Ну потому, что тогда еще наши роторы недостаточно раскрутились… А что до тех танцующих белых кустов, то могу спорить — то были их нервные центры.

Зенин подошел к проектору, настроил и включил. Колючий танцующий ком был снят очень четко, во всех подробностях. Увеличив, сколь возможно, изображение, Зенин поместил на экран ту его часть, где иглы соприкасались с опорой. И странное дело, оказалось, что в каждый момент времени игольчатый ком балансировал на одной только игле. Игла эта опиралась на полукруглый бугорок, к которому отовсюду протягивались иглы. Но лишь одной игле удавалось опереться на него, когда прежняя наклонялась, отчего ком терял равновесие. Смена игл, поддерживавших ком, происходила очень быстро, но ее хорошо можно было рассмотреть вследствие замедленности киносъемки. Иглы были такими острыми, что даже при наибольшем увеличении концы их оставались невидимы.

— Как по-твоему, в острие иглы целая площадка или один только атом? Или, может, даже один монополь? — воскликнул вдруг Гирин и, не дожидаясь ответа, с жаром продолжал:

— Послушай, Сева. Ведь это очень важная возможность, что игольчатый ком является их мыслительным органом и при этом во всякий момент уравновешен на одном монополе. Ты знаешь, что говорит квантовая физика? Что нет точных правил для поведения отдельной элементарной частицы. Что нет физических законов, которые могли бы заставить ее двигаться по определенному пути. Но у этих существ именно движением одной элементарной частицы определяется и каждый момент их поведения, если только от одного монополя зависит, куда наклонится игольчатый куст.

— Вообрази, — восклицал Гирин, все более воодушевляясь, — что элементарные частицы наделены потенциальным психическим началом! О! Мы так мало знаем о природе элементарных частиц и так мало знаем о природе самой психики, что не можем с порога отвергать такую возможность! Так вот, допустим, что на психическое начало того монополя, на котором уравновешен игольчатый ком, каким-то образом проецируется все чудовище, его физическая структура. Тогда этот монополь, я думаю, может оказаться наделенным психикой, тождественной психике самого чудовища. То есть психика чудовища в каждый момент — это и есть психика некоторого монополя. Монополю кажется, что он сам является чудовищем, — в действительности он монополь. И он решает двинуть каким-то своим морщинистым валом, а на самом деле он сам двинется по одному из путей, дозволенных квантовыми законами. Но этим он так подвинет игольчатый ком, что возникнет лавиноподобразный процесс, который завершится требуемым движением морщинистого вала. Это корректная рабочая гипотеза, не правда ли? Причем, не правда, она годится и для человека?