Сочинение на тему - Виталий Хлудов

рядом с иконой. Наверное, я несколько идеализирую Милду, во всяком случае — она была слишком чиста для меня. Лучше всего — объяснить это так.

Вечер окончился, все разошлись. Мне уже не хотелось получать призы и подарки. Я и так вытащил главный приз. Подороже того, что надавали Гоги. И это — отнюдь не жевательная резинка. Видимо, ради того вечера и ехал я в лагерь. Вовсе — не за стандартными развлечениями и угощением. Что-то ценное я тогда вынес. То, что ещё предстоит осознать.

Яркое утро дня отъезда ознаменовалось суетой. Все носились взад-вперёд на склад, собирая вещи. Как муравьи. Будто — заранее нельзя было. На торжественную линейку я в последний раз одел парадную форму с галстуком. Правда — в то время ещё никто из нас не знал, что никому не нужная ныне пионерская организация доживает свои последние годы. В последующем — про белые рубашечки и голубые брючки все забыли. Но в восемьдесят восьмом — пока что регламент чтили. На это последнее издыхание молчаливо взирали изображения пионеров-героев. Они как бы вопрошали: «Неужели — наши жизни отданы только ради жалких пятидесяти лет мира и благополучия? Неужели наш великий подвиг больше никому не нужен? Останемся ли мы хотя бы в памяти?» После докладов командиров о построении и приветственной речи начальницы — флаг торжественно спустили и унесли храниться на безвестный склад, до следующего раза. Три года он будет ещё востребован.

Потом — принесли коллективные фотографии. Деньги за них взяли на «Родительском дне», а принесли только сейчас. Начался обмен автографами. После — особо сдружившиеся черкали друг другу адреса, в наивной надежде общаться и далее. Я так же написал свой адрес нескольким людям. Вынув чистую тетрадку, на пол со звоном вывалился металлический рубль с Лениным. Он так никуда и не понадобился. Засунув монету в карман, я заложил остатки вещей в чемодан и вышел наружу. Все ждали автобусов. Прошло ещё около часа, пока кочегар Геннадий не открыл ворота, запустив транспорт на главную аллею. Заранее развернувшись, машины заезжали задним ходом, очень медленно. Это вызвало недовольство у некоторых. Поскорее уехать домой желали почти все.

Вскоре я покинул лагерь. Ехал молча, стоя на задней площадке, смотря в окно. Вокруг стояли малознакомые ребята. Они не обращали никакого внимания на меня. Я же: молча размышлял о Милде. Что если она бы осталась у бабушки, в нашем городе? Это немыслимо, конечно, но всё же. Продолжила бы она знакомство со мной? Стала бы дружить? Наверняка, она очень хороший друг. Гораздо лучше, чем я. И нашем в обществе она спокойно найдёт своё место, без труда. Найдёт себе новых друзей. А я как? С моими, крайне сложными взаимоотношениями с одноклассниками, стала бы она и дальше общаться? Или — отвернулась бы, как многие от меня и начала бы «звездить»? Потенциал есть. Наверное, всё же — нет, думаю: не стала б. Однако, ей пришлось бы непросто. Может, и лучше — что мы расстаёмся. Останемся в памяти друг друга такими же, как сейчас — 28 июня 1988 года.

Высадили нас там же, где и взяли четыре недели назад. У мемориала погибших в Войне. Там уже дожидались родственники и близкие. Радостно встречая детей, они счастливые расходились по домам. Меня никто не встречал. Мать на работе. Придётся сейчас идти к ней за ключом. Иначе — ждать до вечера, пока не придёт сама. В стороне я увидел Милду. Она стояла с бабушкой и мамой, что-то выглядывая. Увидев меня, она заулыбалась и замахала рукой. Я так же — улыбнулся как мог и помахал в ответ. Всё же жаль, что нам пришлось расстаться. Кто знает — может увидимся когда? Хотелось надеяться. Во всяком случае, в моей душе её светлый образ оставил неизгладимое впечатление на всю жизнь. До встречи, светлый человек!

Глава 21. Постскриптум, или что-то около того

Как и предсказывали — Союз распался. Народы бывшего СССР очутились в совершенно другом мире. Жизнь стремительно менялась и то, что ценилось в конце восьмидесятых быстро превратилось в никому не нужный хлам. Время неукоснительно шло вперёд, и мы с улыбкой взирали на пионерию, её традиции и атрибуты. Постепенно появлялась ностальгия по прошлому. Мало кто вспоминал то легкомыслие, с которым мы расставались с прошлыми идеалами.

Про своих друзей я мало что знал. Пьер окончил среднюю школу и навсегда уехал из города. Где он осел в итоге — никто не знает до сих пор. Лёха Кистенёв — ожидаемо сел, лет в пятнадцать. Освободился из заключения уголовным авторитетом. В начале нулевых по НТВ в криминальной хронике однажды рассказали: Алексей Кистенёв, из поколения молодых воров в законе, погиб в ходе бандитской разборки в Подмосковье. Паспортное фото погибшего не оставило никаких сомнений, что это был мой давний приятель по пионерскому лагерю. Покойся с миром. Я буду тебя помнить, как хорошего друга.

В десятых годах — повсеместно появился высокоскоростной интернет. Для меня гораздо удобнее стало читать новости именно из «всемирной паутины». Поздней осенью 2018-го я наткнулся в ленте на сообщение — что в Литве арестовали несколько человек по подозрению в шпионаже в пользу России. Сердце учащённо забилось, и я тут же кликнул на соответствующий заголовок. Оказалось, что в прибалтийской стране долгое время действовала некая полулегальная политическая организация. Она была известна своими обличениями событий в Вильнюсе 13 января 91-го. Публичное сомнение в официальной версии трагедии, то есть — что в людей стреляли именно советские солдаты, а не «Саюдис» (тогдашний кружок местных националистов), там считается уголовным преступлением. Теперь несколько человек предстали перед судом как российские шпионы и диверсанты, борющиеся против возрождения нацизма. Среди прочих фамилий нашлась и моя знакомая — Милда Буткевичюте. Даже фото прилагалось. Сидит в зале суда, в клетке и наручниках, полноватая блондинка. Надо же — встретил бы на улице — ни за что бы не узнал. Изменилась. Да и одежда на ней вполне себе заурядная. У нас так теперь подобными нарядами никого не удивить. Только взгляд остался тот же. Такой же — пламенный и фанатичный. Она самая! Оставалось только пожелать ей удачи. Сохранила верность светлым идеалам, у них там за это наказывают. Бог в помощь! Значит, не зря нас организовывали в загородные лагеря. И это отнюдь — совсем не про отдых. Чувствовалась какая-то высшая задача, которая ещё не до конца осознаётся. Цель, которая выше государственных идеологий. Что-то близкое к религии.