Бриллиантовая пуля - Николай Леонов

– Девочка! Ни-ког-да! Никогда не ври взрослым дядям! – сорвался Гуров на медсестру. – Татьяна Сергеевна вчера сказала, что лаборатория будет работать круглосуточно, так что ничего не случилось бы, если бы ты пришла в девять часов! Скажи, это у тебя такая изощренная форма издевательства над больными – поднимать их ни свет ни заря, чтобы они в баночку пописали, когда это можно сделать и попозже? И ничего не изменилось бы оттого, что ты принесла бы мой анализ, например, к десяти! Ну, и что у тебя горит?

– У меня дежурство в восемь заканчивается, а мне надо еще кровь брать, в лаборатории убраться и анализы отнести, – хлюпая носом, ответила она.

– Ладно! Извини! – буркнул Лев Иванович. – Где там твоя банка?

Он взял ее и пошел в туалет, по дороге заметив, что в палате уже ничего не напоминало о вчерашнем застолье. Вернувшись, вручил банку медсестре, и она ушла. А он, злой, как сто тысяч чертей, не только потому, что не выспался, но и потому, что, взглянув на себя в зеркало над раковиной, увидел там пожилого, бесконечно уставшего, с темными кругами под глазами и серой кожей человека. «Да, Лева! Хватит тебе уже подвиги совершать! – невольно подумал он, глядя на свое отражение. – Не по возрасту тебе это! Пора о себе подумать, о своем здоровье! Как написал в своей предсмертной записке перед тем, как повеситься, один парикмахер: все равно всех не перебреешь! Вот и ты не пытайся объять необъятное!» И бодрости эта мысль ему не добавила, тем более что плечо снова начало болеть, хотя уже не так сильно, как вчера, но все-таки!

– Лева, ты бы прилег, может, уснешь еще, – предложил Стас.

– Да нет, бесполезно, – отмахнулся Гуров.

– Ну, тогда топай в душ – я все твои вещи привез.

А вот душ Льва Ивановича несколько взбодрил, и он, глядя в зеркало на свое чисто выбритое лицо, уже не находил на нем признаков такой уж сильной усталости. «Ничего! Мы еще повоюем!» – подумал он и подмигнул своему отражению. А вернувшись в палату, увидел, что его уже ждет сердито насупившаяся медсестра.

– Ваши уколы, больной, – сказала она.

По нехорошему блеску ее глаз Гуров решил, что сейчас она ему отомстит за все, что он ей наговорил, и только вздохнул – что делать? Заслужил! Но он ошибся, потому что она оказалась человеком незлопамятным и самих уколов он даже не почувствовал, а вот лекарство было болезненным. Еще раз извинившись и поблагодарив ее, Лев Иванович совсем было решил, что с больничными делами покончил и можно переходить непосредственно к служебным, как оказалось, что перед завтраком ему еще предстоит пройти несколько обследований на голодный желудок. В результате он вернулся в палату только к десяти часам с вымазанными гелем животом и спиной – хоть снова под душ иди – и противным привкусом лидокаина во рту, и его совсем было улучшившееся настроение снова упало на нули. Позавтракав и переодевшись, Гуров захватил с собой флэшку и диктофон и поехал вместе со Стасом на присланной Виталием машине допрашивать задержанных. То, что они будут содержаться не в ИВС или СИЗО, было и так понятно, Лев Иванович предполагал, что это будут какие-нибудь склады, как уже не раз бывало, и не ошибся.

Провозились они там до самого вечера, но, правда, с перерывом на обед. Насмотрелись и наслушались такого, что кусок в горло не лез, но Борис, который привез им обед, был неумолим. Сначала уговаривал их поесть, рассказывая, как его лучшие повара трудились над каждым блюдом, а потом начал скандалить. Да, он был евреем только на четверть, и то по отцу, но у него получился настоящий классический еврейский скандал! Такой, что любо-дорого! Как, где, у кого он мог этому научиться, было непонятно, наверное, генная память сказалась, но Гуров с Крячко получили истинное удовольствие. Они слушали его, только что не открыв рты, и впитывали каждое слово, как губка, – а там было на что посмотреть и что послушать! В результате они, вдохновленные и Борисом, и скандалом, съели все подчистую, а он еще и следил, чтобы ничего не осталось!

Но вот был уже допрошен последний человек, и никаких неясностей не осталось. Впечатление от этих допросов, а еще больше от допрошенных, было до того тягостное, что хотелось напиться до провалов в памяти, только чтобы ни о чем не думать и ничего потом не помнить.

– Спасибо, Стас, что поехал со мной, – сказал Лев Иванович. – Если бы не ты, я бы не удержался и кое-кого действительно пристрелил. Вчера меня Саныч удержал, сегодня – ты. Веришь, руки чесались.

– Глупость сказал, Лева, – отмахнулся от него Крячко. – Что значит «спасибо»? Разве могло быть иначе? – И мечтательно произнес: – Эх, сейчас бы в баньку! Настоящую! Русскую! Чтобы пропариться до самых косточек, чтобы тело стало невесомым, а голова легкой и бездумной!

– Да, не мешало бы смыть с себя все это, – согласился с ним Гуров. – А то ощущение такое, словно в дерьме вывалялись!

– Все! Заметано! Сегодня, конечно, не получится, а вот завтра – запросто! Скажу мужикам, и они нам такую баню закатят, какой в столице нет и быть не может!

– Ну, что? Поехали? – сказал Гуров. – Они нас там, наверное, уже заждались. Не терпится им узнать, откуда у этой истории ноги растут.

– И ты начнешь кроликов из цилиндра вытаскивать, – подколол друга Крячко.

– Для этого вдохновение нужно, кураж, а у меня сейчас ни того, ни другого, – тусклым голосом ответил Лев Иванович.

– Ничего! У тебя вдохновение, как и аппетит, приходит в процессе, – усмехнулся Стас. – Начнешь рассказывать, оно к тебе и снизойдет!

– Да нет, я объясню, что, как и почему, а уж про остальное – ты сам. Нет у меня сил, чтобы все эти допросы пересказывать. Понимаешь, их просто нет! – чуть не сорвался на крик Гуров и извиняющимся тоном добавил: – Нервы – ни к черту! Да и не выспался как следует. Боюсь, что сорвусь и наговорю лишнее, хотя они это, конечно, и заслужили.

– Я человек подневольный, – с горестным вздохом скорчил скорбную мину Крячко. – Как скажешь, так и будет.

Они вернулись в больницу и вошли в палату. Все кровати там были сдвинуты в угол, середину комнаты занимал большой, уже накрытый круглый стол, а вокруг него были расставлены заимствованные в соседних палатах стулья. Их с нетерпением ждали губернатор, Фатеев и отцы города, причем рядом с Романовым стояли костыли, которые, ей-богу, могли бы и слона выдержать.

– Мои, – кратко объяснил Виталий, перехватив взгляд Гурова. – По спецзаказу делали.

Но в комнате присутствовал еще и самой обычной внешности мужчина лет сорока пяти в штатском, который представился:

– Заместитель начальника областного управления внутренних дел полковник Кедров Афанасий Семенович.

Гуров и Крячко сели к столу, и губернатор предложил:

– Давайте сначала поедим, а то боюсь, что потом нам уже кусок в горло не полезет. Я уже в общих чертах кое-что знаю, но без подробностей, – мужики сказали, что вас подождать надо, из чего делаю вывод, что устряпали они нечто из ряда вон выходящее, раз язык не поворачивается выговорить! – Голос Косолапова звенел от ярости. – Чувствую я, что выслушать нам придется много такого, отчего иные предпочли бы лучше оглохнуть! Ничего! Все получат в части и пропорции, каждого касающейся!

Кедров и отцы города, включая и родственников Потапыча, сидели, глядя в стол, и только Фатеев держался нормально – ну, правильно, он-то ни в чем виноват не был.

Приступили к ужину, но хорошего аппетита ни у кого замечено не было, и все, в том числе и губернатор, вяло ковырялись в тарелках, потому что настроение было подавленное. У отцов города и Кедрова оно было таким в ожидании неминуемого и вполне заслуженного разноса, а у Гурова с Крячко – из-за того, что уж очень неприятные вещи им придется рассказывать. Один только Фатеев ел, не смущаясь, руководствуясь принципом: «Война войной, а обед – по расписанию». Но вот все отложили вилки и, как один, уставились на Гурова, давая понять, что пора бы ему приступить к рассказу.

– Даже не знаю, с чего начинать, – задумчиво произнес Лев Иванович.

– Начни с того, как и когда ты понял, что за всем этим делом Тарасов стоит, – подсказал Стас.

– Ну, это я понял, как только к нему в кабинет вошел.

– Как? – воскликнул Кедров и вытаращился на него. – Я же там по несколько раз в день бывал, но ничего не видел.

– Понимаете, мужики, все мы до старости – мальчишки, только с возрастом игрушки у нас становятся побольше и подороже, а желание доказать, что именно ты выше всех на стенку писаешь, к сожалению, не пропадает, вот и выпендриваются некоторые, не просчитав последствий. Когда я вошел в кабинет к Тарасову и первым делом спросил у него, который час, чтобы мы с Крячко могли на своих часах местное время выставить, он, несмотря на то что в углу стояли большие напольные часы, автоматически посмотрел на свои наручные и ответил. Вот с этого момента отсчет и пошел.

– Но у него самые обыкновенные часы, – удивился Кедров.

– С виду – да, но это очень-очень дорогая скромность, стоят они около трехсот тысяч долларов, но понять это может только человек, который в подобных вещах разбирается. А у меня друг такие же носит, поэтому я точно знаю.