Грехи и подвиги - Ирина Александровна Измайлова

Чего у меня здесь не хватает, так это лютни или банджо. Я бы сейчас с удовольствием послушал красивую сказочку. Все знают, что менестрели врут, и все им верят, когда те разливаются соловьями и выжимают слезу не только из чувствительных дам или деревенских дурней, но порой и из закаленных воинов.

– Думаю, сир Седрик, что то была все же правдивая история, – осмелился возразить Ксавье, опуская, правда, глаза под взглядом хозяина. – Потом я рассказал ее барону Раймунду, и тот заметил, что слышал об этом немало. А что до лютни, то ни на ней, ни на чем ином, кроме пастушьего рожка или дудочки, я играть не умею.

– Ладно, ладно! – рыцарь перегнулся через стол и положил на плечо мальчика свою тяжелую руку. – Ну а спеть без музыки ты разве не можешь? Сдается мне, голос у тебя должен быть неплохой.

– А, правда, Ксавье, спой нам балладу! – попросил Эдгар. – Я их вообще почти не слыхал. К нам в Лион иногда захаживают трубадуры, и на ярмарке они поют, да мне все было недосуг дослушать хотя бы одну песнь до конца.

Оруженосец смутился, однако тут же улыбнулся и тряхнул своими каштановыми кудрями.

– Не смею ослушаться, мессиры! Только вот голос у меня писклявый и слабый. Но слух, говорят, хороший. И… я постараюсь.

Он встал, отойдя к одной из ковровых стен, встал на фоне старинного, украшенного неведомым гербом щита и запел. У него действительно был высокий, еще почти детский голос, однако в этом голосе была такая чистая, безыскусственная красота, что он против воли волновал, трогал и смущал. И уж тем более прекрасны, хотя и просты были слова песни, в которую мальчик вложил к тому же весь пыл наивного детского восторга:

В Аквитании много зеленых лугов,

И широких долин, и шумящих лесов,

Много быстрых потоков и светлых озер.

Много дев величавых, чарующих взор.

Но одна лишь затмила сияющий свет,

Нету к ней равнодушных, и равных ей нет.

Элеонора! Элеонора! Элеонора!

Было юной принцессе пятнадцать годов,

Много сваталось к ней дорогих женихов,

Венценосных, могучих и гордых собой.

Все мечтали назвать ее милой женой.

Но принцесса охотилась в дивных лесах,

Не мечтала о знатных тогда женихах

Элеонора! Элеонора! Элеонора!

И однажды под сенью зеленых ветвей

Юный рыцарь навстречу вдруг выехал к ней.

С чистым взором пылающий встретился взор,

И раскинуло небо над ними шатер.

Так решилась красавицы дивной судьба.

Рыцарь Ричард! Тебе подарила себя

Элеонора! Элеонора! Элеонора!

А уж князь обещание дал жениху,

И грядущая свадьба у всех на слуху.

Сам французский король – Леонорин жених.

Дева, счастлива будь! Позабудь о других!

Но не рада красавица этим вестям,

Подставляет платок неутешным слезам

Элеонора! Элеонора! Элеонора!

В тихой роще в ночи повстречались они.

«Не ревнуй меня, Ричард, и прочь не гони!

Не по воле своей я просватана. Но

Лишь твоею я буду теперь все равно!»

И ответствовал рыцарь, свой гнев затая:

«Если мил я тебе, ты навеки моя,

Элеонора! Элеонора! Элеонора!»

Обменялись перстнями, губами слились,

Обещали друг другу любовь на всю жизнь,

И на утро другое назначили час,

Чтоб в часовне одной обвенчаться тотчас.

Эту ночь не спала, ожидая рассвет,

И тайком ото всех вот уж скачет чуть свет

Элеонора! Элеонора! Элеонора…

До часовни они не доехали, нет!

Алой кровью зари обагрился рассвет,

Девять стрел прилетели из темных кустов.

Юный рыцарь упал. И погибла любовь!

Рыцарь Ричард предательской скошен рукой,

Не успев стать невестой, осталась вдовой

Элеонора! Элеонора! Элеонора!

С нелюбимым ее повели под венец,

Разлучили с возлюбленным брат и отец!

Из засады стреляли, сраженья страшась,

Опьяненные злобою княжич и князь.

Но влюбленный в объятьях ее умирал,

Холодея, ее целовал и шептал:

«Элеонора! Элеонора! Элеонора!»

И отныне не властвует время над ней,

Вот уж двух покорила она королей.

Холодна будто мрамор, как бронза тверда,

Неизменно прекрасна. Всегда молода.

Всяк в любви ей клянется, обеты дает,

Но как прежде любимого рыцаря ждет

Элеонора! Элеонора! Элеонора!

– Ты мог бы стать хорошим менестрелем, мальчик! – проговорил сир Седрик, когда Ксавье умолк. – Голос у тебя действительно очень высокий, но нежный и глубокий – дамы это обожают. А баллада и впрямь чувствительная, вон даже у твоего рыцаря слезы в глазах появились! Впрочем, возможно это от избытка доброго кентерберийского вина. Значит, спать пора, господа! Я готов разделить свою постель с сиром Эдгаром [24], а для тебя, малыш, найдется широкая лавка внизу. Думаю, вы не захотите спать до полудня и приехать в город к закату.

Глава 5. Королева и принцесса

Утром обнаружилось, что от дома Седого Волка идет неширокая, но удобная дорога, которая, пересекая ложбину, проходя мимо небольшой деревни, подводит к броду через реку, затем углубляется в лес и выводит к большому наезженному тракту, по которому верхом до Кентербери не более часа езды.

Позавтракав все той же олениной и поблагодарив доброго хозяина, путники пустились в дорогу и достигли цели задолго до того, как стало вечереть.

От Луи Эдгар знал, что благородные дамы в ожидании сопровождающего поселились в замке Вилрод, принадлежавшем другу короля Ричарда графу Лесли Вилроду. Сам отважный Лесли был в это время вместе с Львиным Сердцем в Мессине и собирался продолжить Крестовый поход.

Вилрод располагался не в стороне от города, а почти в его центре. И хотя городские укрепления были достаточно надежны, замок имел и свой ров, правда, неширокий, и подъемные мосты, и собственные высокие стены. Эти стены выглядели новыми, будто их возвели совсем недавно, на самом же деле их просто несколько лет назад надстроили и обвели снаружи новой кладкой. А замок был стар, очень стар, он стоял здесь чуть не пятьсот лет и был старше самого города.

Путников здесь, очевидно, ждали. Когда Эдгар подъехал к мосту (центральный мост был опущен, но ворота за ним закрыты), с угловой башни его окликнул стражник и, услыхав условленные слова: «Лев и корона!», сразу повернул рычаг. Тяжелые створки распахнулись, и