Эффект проникновения - Андрей Быстров

– Ладно, – сказал он наконец. – Звоните вашему Мартову, если здесь работает телефон. В фильмах ужасов он обычно бездействует.

– Сейчас проверим.

Зоя встала, подошла к телефону и подняла трубку.

– Гудит, как ни странно, – проинформировала она, набирая номер, и произнесла спустя полминуты: – Никто не отвечает.

– Это его домашний телефон?

– Служебного я и не знала никогда. Но с Мартовым не угадаешь, когда он дома.

– Что ж, подождем.

Водрузив трубку на аппарат, Зоя снова уселась напротив Кремнева. Тот продолжал размышлять, оглядывая стенные панели с гравюрами в рамках. Гравюр было четыре – старинная часовенка, увязшая в глубоком снегу, кораблик в бурном море, жанровая сценка в средневековой харчевне и унылый пейзаж, деревья с облетевшими листьями. В опустевшем доме, покинутом людьми, которые жили здесь когда-то, последняя гравюра смотрелась особенно уместно. Впрочем, эти люди вернутся… Но может быть, и нет.

– Что вы с ними сделаете? – вдруг спросила Зоя, вторгаясь в раздумья Кремнева.

– Простите?

– С теми, кто убил вашего друга.

– Ах, с этими… Пожелаю им всего доброго, конечно.

– Надеюсь, вы не собираетесь нарушать закон? – встревожилась она.

– Закон? – повторил Кремнев с нескрываемым презрением. – Зоя, те, кто писал законы, забыли об одной древней истине. Им почему-то казалось, что все преступления совершают обычные люди в силу… ну, каких-то обстоятельств или, скажем, пробелов в воспитании.

– А это не так?

– Не всегда. Бывает, но не слишком часто. А древняя и ясная истина состоит в том, что в мире борются Бог и сатана, добро и зло. И, как правило, мерзкие и отвратительные преступления совершают те, кто лишь с виду похож на людей. Внутри они иные, они устроены иначе. Когда-нибудь, возможно, ученые сумеют распознавать таких существ на генетическом уровне и предотвращать их появление на свет. Но сейчас это невозможно, и чудовища живут среди нас. Так почему же закон должен быть одинаков для всех? На абсолютное зло есть лишь один ответ – абсолютное уничтожение.

– Какая жуткая теория, – сказала Зоя с закрытыми глазами.

– Не теория, – возразил Кремнев. – Жизненный опыт. Мне довелось видеть подростков, которые убивали людей из-за денег или просто так, для развлечения. Из-за юного возраста они отделывались символическим наказанием, а потом продолжали убивать, сеять зло и ужас. Я не понимаю, как можно сохранять чудовищам жизнь. Это и есть бесчеловечность. Ведь из-за них гибнут не им подобные, хотя и они тоже иногда. Гибнут люди с простыми человеческими стремлениями, целые миры любви, разума, надежд, печалей и радостей…

– Хотите переделать мир? – чуть иронично осведомилась Зоя.

– Ну, для переделки мира силенок не хватит, – усмехнулся Кремнев, – но кое-кому я рассчитываю сказать пару ласковых слов.

– Я боюсь…

– Вас-то я постараюсь оградить в любом случае.

– Не за себя… За вас…

– К сожалению, – холодно проговорил Кремнев, – мне некуда отступать.

В огромных глазах женщины загорелись глубинные огоньки. Это не значит, что на дне ее зрачков и впрямь появились какие-то искры или что-то в таком роде. Она смотрела на Кремнева так, словно одновременно отстранялась от него и не могла противостоять таинственному тяготению, знаком которого и было сияние зовущих глаз.

Скрывая смущение, она вновь принялась накручивать телефонный диск, и вновь безрезультатно, что ее не удивило – ведь прошло так мало времени. Кремнев, как и Зоя, ощущал возникшее между ними хрупкое равновесие дистанции, готовое вот-вот истаять, подобно кусочку сахара в кипятке. Он подошел к лестнице, ведущей на второй этаж, и сделал вид, будто рассматривает декорированные под оникс пластиковые перила. Потом он сделал несколько робких шагов по ступеням, якобы заинтересованный рисунком тяжелых драпировок. Это был плохой выбор, потому что лестница вела к спальням. Теперь не имело значения, идти ли по ней дальше или возвращаться назад: то и другое лишь подчеркнуло бы двусмысленность принятого решения. Кремнев стоял неподвижно, все еще изучая геометрический рисунок, глубоко ему безразличный, но долго так продолжаться не могло. Высокое напряжение с огромной разностью потенциалов обычно приводит к молниеносному разряду, но сейчас сама Зоя помогла избежать пронизывающего электрического удара, неслышно подойдя к Кремневу сзади. Ей показалось, что накопившаяся в воздухе энергия льется по шелковым рукавам ее лиловой блузки, потрескивая синими всполохами на кончиках пальцев.

Кремнев не видел ее, не улавливал и звук шагов, но он почувствовал ее запах, обольстительный и опасный запах возбужденной женщины, открывающий все дороги беспечному и предостерегающий мудрого.

Кремнев обернулся, как на замедлившей свой стремительный бег в кинопроекторе ленте. Он не сразу встретился взглядом с женщиной. Сначала он смотрел поверх ее волос, которые и ему представлялись наэлектризованными, прямо на ту гравюру, что изображала кораблик в объятиях шторма. Потом он опустил глаза, погрузился в зачаровывающую бездну темных зрачков. Зоя расстегивала пуговки на блузке одну за другой, как по велению гипнотизера. Под блузкой ничего не было надето, и, когда она соскользнула на пол, Кремнев оказался в полной власти ничем более не сдерживаемого запаха и почти забытых – ибо он жил анахоретом – визуальных впечатлений, заставивших его дрожать. Вид маленькой красивой груди, словно принадлежавшей шестнадцатилетней девушке, с набухшими от вожделения коричнево-розовыми сосками, лишил его возможности сопротивляться. В то же время Кремнев странным образом находился будто бы вне собственного тела, наблюдая из какого-то призрачного Зазеркалья движения не только своих рук, но и своих эмоций. Второе – в нарастающей волне – обгоняло первое, потому что руки Кремнева всего лишь прикоснулись к талии женщины, и она тут же отстранила их. Трепещущими пальцами она расстегнула замок на брюках мужчины и опустилась на колени, на покрывающий лестницу мягкий бордовый ковер. Кончик ее языка, нежный и твердый, ласковый и жаждущий, пробежал по изнемогающей мужской плоти, готовой взорваться изнутри. Кремнев застонал, когда требовательный язычок проник в сокровенное углубление и задержался там, содрогаясь в чудесных вибрациях. Теперь все принадлежало женщине, и она была вольна немедленно довести мужчину до экстаза или продлить фантастический момент, прекрасное мгновенье настолько, сколько ей будет угодно. Ей хотелось тут же принять в себя горячий взрыв, но она сдержалась из-за жажды более сильной, утоление которой ей тогда пришлось бы отсрочить. Ни на секунду не прекращая ласки язычком, она змеиным движением освободилась от брюк и осталась совершенно обнаженной. Все было влажным в ее лоне, она истекала соком желания. Прерывисто дыша, она гладила сама себя, потом тесно прижалась к Кремневу. Он немного отстранился, а она легла на ступени лицом вверх. Склонившись над ней, он принялся слизывать сладкий сок, стекающий по внутренней поверхности ее бедер. Извиваясь в полузабытьи, женщина раздела его совсем. Он подхватил ее на руки, понес в спальню. Тут было полутемно, задернутые занавеси пропускали мало света, и он включил рубиновый ночник, потому что хотел видеть ее всю.

– Возьми меня, – прошептала она, откинувшись на подушках.

Он вошел в нее плавно и мощно, и она издала сладострастный полувздох-полустон. Он сам положил ее ладонь на пушистый треугольник внизу ее живота. Принимая мужчину, она одновременно ласкала себя, и это было восхитительно и для него… В захлестывающем наслаждении она закричала, но ей хотелось еще и еще. Она выскользнула из-под него, перевернулась на гладком покрывале и встала на колени, упершись руками в деревянную спинку кровати. Он взял ее сзади, прижимаясь бедрами к упругому телу.

– Не так… Выше, – попросила она тихо.

Когда он брал ее так, как она хотела, она кричала уже от сладостной боли, а он не мог дольше сдерживать себя. Ее третья волна стала для него первой.

Потом они отдыхали, но недолго. Кремнев лежал, бездумно глядя на матовые полушария потолочных светильников, когда женщина вновь принялась возбуждать его руками и язычком. Ей не понадобилось очень уж стараться… Он целовал ее грудь, приподнимаясь на постели. Потом она легла на него, и они соединились в очередной раз – теперь он ласкал ее плоть пальцами до тех пор, пока она не уступила призыву иного вожделения. И они лежали, развернувшись друг к другу на сто восемьдесят градусов, и были взаимные ласки жадными губами, уносящие прочь любые поползновения рассудка и оставляющие на поверхности только чистые эмоции.

И уже совершенно опустошенные, они стояли на коленях напротив друг друга в ванне, наполненной теплой водой, по ту сторону плотских желаний и тем не менее не в силах приказать своим рукам остановить ласки.