Кровожадные сказки - Бернар Кирини

Я вымылся, мы с Гордоном выкурили по трубке (потому что оба были заядлыми курильщиками и хранили запас табака в герметично закрытой жестяной коробке) и спустились вниз: не терпелось узнать, что за угощение нам приготовили.

Трактир постепенно заполнялся, праздник явно готовился знатный. Люди сушили у огня волосы. Трактирщик усадил нас за стол в нише, принес две тарелки с вареным мясом и картофельным пюре, и мы как два оголодавших свирепых пса накинулись на еду, от которой исходил восхитительный, пьянящий аромат. Несколько минут прошли в полном молчании, потом я поинтересовался у Гордона, что мы едим — свинину или баранину. Он ответил, что понятия не имеет, да это и не важно. Появился хозяин и поставил на стол две кружки темного горького пива.

Народу в зале становилось все больше, за соседний стол сели два брата-близнеца, совершенно одинаково подносившие ко рту стопки и утиравшие нос рукавом. Мне вдруг стало жарко, и я снял свитер. На праздник собрались в основном мужчины, но были и женщины — полные, румяные, пышногрудые. Глядя на них, трудно было поверить, что вокруг идет война и население бедствует.

К нам подсел Миколай — он решил угостить нас пивом и поболтать. По-английски этот парень говорил кое-как, но мы узнали, что родился он в цирке, от отца-акробата и матери-укротительницы (я подумал, что обратное было бы куда естественней, но промолчал). Сам Миколай был жонглером, а на манеж впервые вышел в три года. В детстве он исколесил всю Европу, жил в Лондоне и Ливерпуле, где и выучился болтать на нашем языке. «Еще я понимаю немецкий, французский, фламандский и греческий», — скромно добавил он. Захмелев от нескольких кружек пива, Миколай принялся распевать выученные в детстве английские считалки, причем каждый раз ему удавалось вспомнить только первый куплет. Потом он решил показать, как хорошо жонглирует, и нацелился на стоявшие на краю стола пустые стопки, но мы его отговорили. Появившийся у стола хозяин поинтересовался, хорошо ли мы поели и не хотим ли добавки, и мы изобразили полное удовлетворение, похлопав себя по животам. Он забрал тарелки и ушел, бросив несколько слов Миколаю. Тот перевел нам эту лаконичную фразу: «Теперь будем праздновать».

В ту ночь в битком набитом людьми трактире безымянной деревушки состоялась одна из самых грандиозных пирушек, на которых мне довелось побывать за всю мою жизнь. Заняты были все стулья, скамьи и табуреты до одного, люди сидели даже на полу, и служанка, бегавшая по залу с полными кружками в руках, то и дело спотыкалась об их ноги.

Миколай представил нам своих товарищей. Мы познакомились с двумя крестьянами — Ежи и Луканом, с Клеменсом, механиком по ремонту тракторов, с ремесленниками Филипом и Домиником; еще были русские — Филимон и Ириной, чем занимались эти двое, мы так и не узнали. Женщины — их звали Галина, Эва, Леокадия и Людмила — пришли с мужьями, приглядеть, чтобы те не напились вдрызг и благополучно добрались до дома. Желая набить себе цену, Миколай объявил, что мы американские бизнесмены и путешествуем инкогнито, это вызвало восторженный свист присутствующих.

Горячительное лилось рекой, все хотели чокнуться. Я заметил, что никто не платит хозяину за выпивку. Возможно, он все записывает и окончательный расчет будет произведен под утро? Миколай объяснил, что на подобных гулянках напитки, так сказать, обобществляются: все пьют, ни о чем не думая, а потом литры алкоголя раскидываются на всех посетителей. Я нашел такое решение весьма изобретательным и тут же заказал выпивку нашим собутыльникам.

Я несколько раз терял Гордона из виду в толпе, но сразу находил его глазами: он о чем-то весело болтал с крестьянами или любезничал с молодыми красотками; назавтра он сообщил, что сорвал с каждой по поцелую после того, как они вместе сходили «облегчиться» на двор, при лунном свете. (Очередь в туалет была такая длинная, что и мужчины, и женщины предпочитали более простой способ. Я и сам раз десять пописал на стену, притворяясь, что не слышу, как дамочки шуршат в кустах по соседству.)

Вечер разнообразили всякие потешные номера и выступления. Подбадриваемая выкриками соседей стокилограммовая тетка решила пройтись на руках. Я было подумал, что у нее ничего не выйдет, но ошибся: люди расступились, образовав круг, она уперлась ладонями в пол, безо всякого изящества приняла вертикальное положение и сделала несколько неуклюжих шагов, выставив напоказ волосатые щиколотки. Потом все стали танцевать фарандолу под аккордеон, даже я пустился в пляс и под шумок огладил ладонью аппетитную попку веселой девушки. После танцев Миколай исполнил-таки жонглерский номер с неизвестно откуда взявшимися кеглями. Выступил он довольно ловко, но одна кегля угодила в голову сидевшему за соседним столом гуляке, что вызвало всеобщий бурный восторг и хохот. Незадачливого артиста успокаивали дружескими тычками и похлопыванием по спине.

Следом за Миколаем сошлись в шуточной схватке ходулеходцы: двое пареньков пытались повалить друг друга на пол, взгромоздившись на высоченные деревянные жерди. Уморительное зрелище напоминало петушиный бой (несколькими годами раньше я видел подобное в Китае), зрители весело смеялись и заключали пари. Маленькие чертенята проявляли чудеса ловкости, публика подбадривала их криками; так продолжалось до тех пор, пока один из соперников не рухнул на пол. Они было решили продолжить на кулаках, но какой-то толстяк развел их в разные стороны, вручив каждому по кружке пенного пива в качестве награды.

Появившийся Гордон представил мне Доминика, высокого детину с роскошными усами. По словам Гордона, Доминик говорил по-английски и знал массу уморительнейших историй. Тот согласно закивал и попытался рассказать один из анекдотов. Я, увы, ничего не понял и огорченно развел руками. Парень был разочарован, но все-таки угостил меня выпивкой в маленькой граненой стопке. Позже мне объяснили, что это было «хлебное вино», то есть, попросту говоря, водка, но я не поверил.

Не стоит и говорить, что все напились допьяна, я в том числе. Кое-кто валялся на полу, другие дремали, привалившись к стене. Некоторые заявляли, что им требуется хорошенько «прочиститься», и выходили на улицу, а потом возвращались, утирая рот тыльной стороной ладони. Голова у меня кружилась, и я предостерег Гордона, который не всегда умел вовремя остановиться. Он крикнул, что все в порядке, хотя в этот самый момент его кружил в танце лысый толстяк, хохотавший как безумный при каждом пируэте.

Я отыскал свободный стул, сел передохнуть, и тут ко мне подошел Миколай: вид у него был на удивление серьезный.

— Скоро будет цвек, — объяснил он.

— Что будет?

— Цвек.

— Цвек?

Внезапно я осознал, что в зале стоит неясный гул и все повторяют одно и то же слово — цвек. Лица замкнулись, с них исчезли улыбки, словно набравшиеся до бровей гуляки готовились идти на мессу. Расположившийся неподалеку Гордон тоже мало что понимал.

Зазвенел колокольчик, и разговоры стихли. Посетители окружили стойку. В полной тишине трактирщик отдал приказание служанке, она метнулась в подсобку и вернулась с бутылкой, в которой плескалась светло-желтая жидкость. Хозяин продемонстрировал бутылку присутствующим, вынул пробку, налил три рюмки и выставил в ряд на стойку. Наполнил он их до половины, и я подумал, что напиток, должно быть, очень крепкий.

Служанка сразу унесла бутылку. Атмосфера в зале наэлектризовалась. Кто-то за моей спиной прошептал: «Цвек!»; я вздрогнул. Люди начали скандировать: «Цвек! Цвек! Цвек!» — и топали в такт ногой. Это напоминало негритянские церемонии в африканских селениях, а трактирщик исполнял роль шамана.

Внезапно установилась полная тишина: из круга вышел человек и двинулся к стойке. Одет он был неряшливо и, как мне показалось, немного дрожал. Наверно, слишком много выпил и устал от танцев. На что он решился? Трактирщик грозно кивнул на стаканчики; мужичок захохотал, взял одну из стопок, поднял ее вверх, как будто хотел взглянуть на донышко, выпил одним глотком и швырнул стопку на пол. Я ждал аплодисментов, но никто не шелохнулся. Оставалось выпить еще две порции.

Ритуал возобновился: первый участник тихо отключился в уголке, толпа начала выкрикивать «Цвек!», топать ногами, и я скандировал вместе со всеми. Через несколько секунд нашелся следующий смельчак, нескладный юноша в разных ботинках. Он повернулся к публике, пробормотал что-то невразумительное, ненатурально рассмеялся, захлебнулся кашлем, схватил стопку и выпил. Людей пробрала нервная дрожь. Как и первый участник действа, он бросил стопку и потащился к пустому стулу, что-то тихо приговаривая. Бедолагу так шатало, что его уложили на столе и оставили в покое.

На стойке одиноко стоял третий стаканчик. Снова — еще громче, чем прежде, как мантра или молитва, — раздались крики: «Цвек! Цвек! Цвек!» Голова у меня кружилась все сильнее, я едва не потерял равновесие и вынужден был ухватиться за плечо Гордона. Спиртное отравой разливалось по жилам. Внезапно мной овладело безумие: я рванулся вперед, к стойке, к последней порции цвека. Под ногами хрустнуло разбитое стекло.