Путешествие оптимистки, или Все бабы дуры - Екатерина Вильмонт

– Вот и славно.

– Кира, что с тобой?

– А что?

– Почему ты на меня не нападаешь, со всем соглашаешься, это как-то даже подозрительно.

– А который час?

– Четверть восьмого.

– Извини, Марат, мне нужно позвонить.

Но тут на балкон вышел Даня.

– Кира Кирилловна, не волнуйтесь, самолет приземлился в Москве точно по расписанию, все в порядке.

– Ох, спасибо, Данечка, ты такой внимательный!

Дашка принесла на балкон поднос с чашками.

– Сейчас попьем кофейку! Мамуля, а тебе чаю, да?

– Да!

– А мороженого?

– Боже упаси. Да, кстати, надо привести приговор в исполнение!

– Какой приговор? – удивилась Дашка.

– Дашенька, меня приговорили к съедению идиотской надписи на торте!

– А ее уже Данька слопал!

– Повезло тебе, Марат, с зятем!

Марат довольно ухмылялся.

Семейная идиллия уже начинала меня раздражать. Надо бы как-то отвлечь от нее Марата. И он будто прочитал мои мысли.

– Дорогие мои, а не пойти ли нам погулять?

– Ой, нет, сегодня из Москвы «КВН» показывают, давайте вместе посмотрим!

Ей, как всегда, хотелось всего и сразу.

– Дарья, опять «пипи и яблоко»?

Дашка залилась краской и фыркнула.

– Знаешь, Марат, когда твоей дочке было три года, она вдруг влетела ко мне в комнату с криком: «Хочу пипи и яблоко!» Так это и вошло в наш семейный фольклор.

Марат умиленно улыбался.

– А я, пожалуй, не прочь пройтись, – сказала я. – Даня, ты, конечно, останешься с Дашкой?

– Да, мне тоже охота посмотреть «КВН».

– Марат, а может, ты предпочитаешь посмотреть с ребятами «КВН»? Так ради Бога, я отлично пройдусь одна.

– Нет, мне хочется размяться.

– Но потом возвращайтесь пить чай! – напутствовала нас Дашка.

– Кира, а ты не хочешь искупаться? Сейчас, вечером, такая приятная вода.

– Но где? На набережной сейчас прорва народу!

– Нет, поедем за город, найдем пляж потише и искупаемся! Или просто погуляем вдоль моря, но купальник ты все-таки возьми.

– Мама, захвати еще теплую кофту, а то после купания может быть холодно!

– Какая чудесная у нас с тобой девочка, – сказал Марат, когда мы уже сели в машину. – Сейчас половина восьмого, давай рванем в Нетанию, там чудные пляжи, искупаемся, а потом посидим где-нибудь в кафе.

– С удовольствием!

– Какая ты сегодня покладистая!

Я усмехнулась и украдкой расстегнула пуговичку на юбке, чтобы видна была коленка.

– Марат, а ты ведь пил, ничего?

– Ерунда, что я там выпил! К тому же меня практически никогда не останавливают. Я ас!

Доехав до Нетании, мы выбрали почти совсем пустой пляж. Начинало смеркаться, было тепло, море чуть волновалось. Почему-то и здесь, как в Тель-Авиве, на пляже не было кабинок для переодевания.

– Марат, выйди, я переоденусь в машине.

Он покорно вылез. Я надела купальник и юбку. Когда я вылезла из машины, Марат смотрел на меня горящими жадными глазами.

– А ты будешь купаться? – спросила я.

– Конечно!

Мы долго плавали, наслаждаясь удивительно теплой водой, и дурачились, как молодые.

– Хватит, милая, пора вылезать, у тебя волосы совсем промокли, ты можешь простудиться, ночи еще прохладные, идем!

Мы вышли из воды. Марат набросил мне на плечи полотенце.

– Ну вот, конечно, ты уже вся дрожишь!

Какой дурак!

Он стал заботливо вытирать меня и вдруг прижал к себе на мгновение и тут же оттолкнул.

– Нет, не могу, я сойду с ума! Я так хочу тебя, что…

– Марат…

– Не надо, не смотри на меня так, мне начинает казаться…

– Марат…

– Идем скорей!

– Куда?

– В машину!

Ах, не все ли равно, в машину так в машину, лишь бы быть с ним, обнимать, целовать его. Но не тут-то было. На стоянке кишмя кишел народ.

– Поедем ко мне, – хрипло прошептал Марат. Между тем уже почти стемнело. Он гнал машину по шоссе и вдруг резко свернул в сторону, на какую-то узкую дорогу, проехал немного и затормозил.

– Все! – выдохнул он. – Больше не могу, черт с ними, с израильтянами, иди ко мне скорей, моя любимая!

Все, что двадцать лет мы оба так или иначе загоняли вглубь, от чего пытались избавиться, вырвалось наружу. Боже мой, как же я жила двадцать лет безэтих поцелуев,этих прикосновений… Мои предположения о его возможной несостоятельности не оправдались, и я с упоением отдалась ему в машине на каком-то израильском проселке. Ну и коленца откалывает судьба!

Меж тем уже совсем стемнело. И к лучшему. Воображаю, в каком мы были виде – в песке, в поту, да и одежонка наша, надо думать, пострадала во время любовных игр, не до нее нам было.

– О чем ты думаешь? – еле слышно спросил Марат.

– О том, что пора возвращаться, Даша, наверное, уже волнуется.

– А я думаю о том, что я самый счастливый и одновременно самый несчастный человек в мире! Как я мог добровольно лишить себя такого счастья, такого блаженства! Я словно и не жил эти годы! А ты вернула мне жизнь, ты вновь сделала меня мужчиной, ты вырастила мою дочь… Как же я виноват перед тобой, любимая, единственная, от тебя пахнет морем…

Этот пафос вперемешку с любовным бредом в темной машине на пустынной дороге привел меня в чувство.

– Ну хватит, Марат, пусти! Надо как-то привести себя в божеский вид и ехать домой.

– Нет, поедем ко мне!

– Даже и не думай!

– Но почему?

– Потому! Как все это будет выглядеть в глазах детей? Мамочка пустилась во все тяжкие?

– Ты хочешь сказать… что ты… спала с этим, как его…

– А ты полагаешь, что я в сорок семь лет собираюсь выходить замуж в белом платье с флердоранжем, блюдя невинность до брачной ночи?

– Ну не сердись на меня, старого дурака, я так счастлив, только и мечтаю о повторении…

– Полегче, полегче, Марат Ильич!

– Нет, у меня еще пять дней здесь, и я не желаю терять время!

– Рассчитываешь за пять дней наверстать упущенное за двадцать лет?

– Ну хоть самую малость, а потом, почему только пять дней? А в Москве?

Мне стало смешно.

– Ладно, выйди из машины, надо одеться и что-то придумать, отчего мы в таком виде.

– Проще простого: искупались, заблудились, колесо спустило, чем не версия?

– И что тебе мешало так складно врать двадцать лет назад? Я ведь не требовала развода, может, побегали бы полгода на тайные свидания и никакой любви давно бы уж не осталось!

– Выходит, нет худа без добра?

– Выходит, так!

– Значит, ты любишь меня? Не пытайся возражать, я это понял вчера, когда ты кричала, как ты меня ненавидишь!

Неужели это было только вчера – день рождения, Котя, этот кретинский торт, а я снова увязаю в любви к Марату. Нет, с этим надо что-то делать! Но странно, я не чувствую вины перед Котей, при мысли о нем у меня просто делается тепло на душе. Про таких, как я, моя Алевтина говорит: она не блядь, а честная давалка. Нет, все не так, с Котей я сошлась по велению души, тела, потому что была влюблена в него. А с Маратом все куда сложнее, и… вообще не в счет. Это вне жизни – пять дней, и все. Пусть они будут, эти пять дней, как награда за двадцать лет. А потом все равно конец. И не надо сейчас думать о Москве. Пять дней да мои! А потом я буду здесь общаться с друзьями, поезжу по Израилю, порисую вволю, но это все потом, потом, а эти пять дней – мои, мои, мои!

– Марат, который час?

– Одиннадцать.

– Ого, надо спешить. Но вид у нас с тобой совершенно непристойный. Что же делать?

– Надо позвонить им и сказать, чтобы не ждали нас, ложились спать.

– А у тебя есть телефонная карточка?

– Нет.

– И у меня нет. Значит, это отпадает. Тогда так, поедем к Любе.

– А где она живет?

– На улице Членов.

– Что?

– Да, да, ты не ослышался, на улице Членов.

– Что за дикое название?

– Это улица Членов какого-то конгресса или что-то в этом роде, но адрес – просто улица Членов, дом такой-то.

– Грандиозно! Я в Москве всем буду рассказывать, что жил на улице Членов. Но я не знаю, где это.

– От нашего дома я дорогу найду.

Подъехав к Любиному дому, я глянула на ее окно. Там горел свет, а в других комнатах было темно. Если звонить в дверь, мы всех перебудим. Попробую покричать в окно.

– Люба! – сдавленным голосом позвала я.

Не слышит.

– Любашка!

Ничего.

– Давай я камешек кину, – предложил Марат.

– А стекло не разобьешь?

– Скажешь тоже! О, тут есть песок, еще лучше!

Он нагнулся, взял горсть песка из какой-то кучи и швырнул Любке в окно. Она мгновенно выглянула.

– Кто тут?

– Любка, это я, Кира!

– Кирка, ты что тут делаешь?

– Впусти меня скорее, потом объясню.

Дверь подъезда была уже заперта на ночь, и Любке пришлось спуститься вниз. Она открыла дверь, всплеснула руками при виде меня и, ничего еще не успев спросить, обнаружила стоявшего за моей спиной Марата.

– Здрасьте, ну и вид у вас! Вы что, пьяные? Ладно, поднимайтесь, только тихо, мои уже спят.

– А позвонить от тебя можно?

– Можно.

Мы на цыпочках вошли в квартиру.

– Что случилось?