Назло (сборник) - Виктория Токарева

– Какая вы… – с восхищением проговорил летчик. – Мы уедем с вами в Саратов, потом в Москву, потом в Варну. Мы завоюем весь мир, как Армстронг и Элла Фицджералд.

– Играйте, играйте, не отвлекайтесь, – скромно, но с достоинством ответила Танька…

…В этот момент распахнулась дверь, и в помещение почты вошел летчик Валерий Иванович Журавлев – не в видении, а на самом деле. Рядом с ним был маленький лысый мужик, который не присутствовал в Танькиных мечтах и поэтому как бы подтверждал реальность происходящего.

Летчик подошел к соседнему окошку и сдал почтовичке Клаве корреспонденцию в бумажном мешке. Потом расписался в ведомости и, ни слова не говоря, направился к двери.

– Товарищ летчик! – окликнула Танька и поднялась со своего стула. – Вам письмо!

Танька достала из сумки письмо – то самое, которое отстукала секретарь Мещерякова Валя Малашкина на официальном бланке.

– От кого? – холодно спросил летчик.

– От меня, – растерянно ответила Танька.

Летчик молчал, смотрел на Таньку со странным выражением.

Танька вышла из-за перегородки.

– Не подходи! – неожиданно приказал летчик.

– Да вы не бойтесь, – успокоила Танька. – Я к вам по делу.

Танька протянула письмо. Летчик взял это письмо, разорвал его на две части, потом на четыре, потом разодрал в клочья. Бросил в пластмассовое ведро для мусора и сказал лысому мужику:

– Вы свидетель!

– Что вы делаете? Ну что вы делаете? – возмутилась Танька. – Это ж документ.

Летчик повернулся к Таньке спиной. Вышел и хлопнул дверью. Сошли с крыльца.

Летчик вдруг остановился, снял с себя ботинки и пошел босиком.

– Заземляюсь, – объяснил он свои действия. – Чтобы электричество вышло.

– Простите, эта девушка ваша знакомая? – поинтересовался лысый человек.

– Нет. Она меня преследует.

– А… любовь… – мечтательно проговорил человек и поднял лицо к небу. В небе висело одно-единственное кучевое облако.

Летчик тоже посмотрел в небо и тоже увидел это облако.

– Хорошо быть молодым, – сказал вдруг лысый человек.

– Все говорят: хорошо, хорошо… А я пока от своей молодости ничего хорошего не вижу. Живу не там. Делаю не то.

– Это неправильно. Надо жить Там. И делать То.

– Я от себя не завишу. Я завишу от обстоятельств.

– И я от себя не завишу. Я завишу от случая. Как золотоискатель.

– И до каких пор зависеть? – спросил летчик.

– Пока кому-нибудь не надоест: вам или случаю.

Подошли к правлению колхоза.

– Спасибо, что подбросили, – поблагодарил «золотоискатель». – Но если и здесь вокально-инструментальный ансамбль, то я просто повешусь.

Возле леса стоял вертолет «МК 44-92», а возле вертолета – сестры Канарейкины. Танька и Вероника. Танька забивала в сопло огромную кормовую тыкву, а Вероника стояла рядом и руководила.

– Еще щелочка осталась, – показала Вероника. – Тут самое главное – герметичность. До конца забивай.

Танька стала забивать до конца.

– Думаешь, не взлетит? – усомнилась она.

– Никуда не денется, – убежденно сказала Вероника. – Вон Вадим Мишке в прошлом году выхлопную трубу картошкой забил, так он три дня свою мотоциклетку завести не мог. Идет! – ахнула Вероника.

К вертолету босиком, держа ботинки в руке, шел летчик.

– Товарищ летчик! – окликнула Танька.

Летчик не отозвался. Залез в свой вертолет и стал там надевать ботинки. Это было очень унизительно.

– Пусть, пусть полетает, – ехидно заметила Вероника.

Заработали винты. Девочек обдало ветром.

Зажмурившись, они стали пятиться.

– А говорила: не заведется! – крикнула Танька.

– Все равно не полетит! – крикнула Вероника.

Вертолет отделился от земли, стал набирать высоту.

Сестры растерянно переглянулись.

– Товарищ летчик! – заорала Танька. – Стойте. У вас там тыква в трубе!

Вертолет поднялся метра на три и рухнул на некошеный луг, именуемый в авиации «квадратом сорок пять».

– А я что говорила! – восторжествовала Вероника. Она подбежала к Таньке и толкнула ее в спину. – Иди пой! – велела она.

Летчик вылез из кабины, вернее, даже выпал.

– Живой! – обрадовалась Танька.

Летчик приподнялся, отошел от вертолета. Сел в отдалении, уперся глазами в пространство. У него было такое выражение лица, какое, наверное, и бывает у людей, потерпевших авиационную катастрофу.

– Контузия, – сказала Вероника.

Танька подошла к летчику, присела перед ним на корточки и заглянула в глаза.

– Больно? – ласково спросила она.

– Я упал, – пожаловался летчик.

– Я знаю. Я видела.

– Спой ему, – снова посоветовала Вероника.

– Не надо, – попросил летчик.

Он поднялся и пошел к вертолету, неотрывно глядя на него.

– В чем дело? Ничего не понимаю… – пробормотал он, обходя вертолет.

– Валерий Иванович, вы не ищите! Это я вам тыквой выхлопную трубу забила! Я ж вам кричала…

Летчик подошел к соплу и увидел, что оно действительно забито большой тыквой. Он обернулся и некоторое время с пристальным недоумением смотрел на Таньку.

– Зачем? – тихо спросил он.

– Потому что мне надо с вами поговорить, а вы не слушаете.

– Ну, говори.

Танька молчала.

– Ну, говори, говори…

– Я вам цепочку принесла. – Танька достала из кармана цепочку и протянула летчику.

Тот взял ее с Танькиной ладони. Спросил:

– Все?

– Нет, не все! Я хотела вам сделать официальное предложение!

– Теперь все?

– Теперь все.

– Так вот. Запомни: если я тебя еще раз увижу… – Летчик медленно пошел на Таньку.

Танька живо нагнулась, подняла с земли камень – тот самый, которым она забивала тыкву.

– Вот только подойди! – пригрозила Вероника.

Летчик вытащил из сопла тыкву и потряс ею над головой.

– Вещественное доказательство! – объявил он. – В милиции поговорим.

– Герой кверху дырой! – крикнула Танька.

– Монах в разрисованных штанах! – добавила Вероника.

И пошли в разные стороны. Летчик – к вертолету. Танька – к дому.

Танька пошла и заплакала. Как сказано в Библии: «И исшед плакася горько». Вероника тоже присмирела и насупилась.

Вышли на дорогу. По дороге шел Мишка Синицын, сутулый от усталости. Мишка весь день проработал в поле на тракторе, а сейчас возвращался домой.

– Ты чего? – спросил он у Таньки.

Танька прошла мимо него по дороге.

– Чего она? – спросил Мишка у Вероники.

– С летчиком поругались, – объяснила Вероника. – Ну ничего, мы ему тоже врезали. В милицию жаловаться полетел.

– А в милицию-то зачем? – не понял Мишка.

– А мы ему диверсию подстроили.

– Это как? – снова не понял Мишка.

– Выхлопную трубу забили тыквой. Он взлетел, а потом как грохнется, чуть глаза на колени не выскочили.

Вероника побежала догонять Таньку.

Мишка остался стоять, приспосабливая новость к своей нервной системе. Он не мог идти. Стоял и смотрел, как удаляется по дороге Танька. Видел ее горестную спину, склоненную в плаче светлую голову, ноги в разнообразных царапинах, как у подростка.

Мишке никто не мешал смотреть, и он стоял до тех пор, пока Танька не свернула с дороги и не скрылась за избой Маланьи.

Летчик набирал высоту, зажмурившись по привычке. В эти мгновения он чувствовал всегда одно и то же: животный страх.

«Животный страх» происходит вовсе не от слова «животное», как многие думают, а от слова «живот». Страх селится в животе и оттуда правит человеком.

Летчик испытывал это чувство всякий раз, когда отрывался от земли и земля уходила из-под ног.

Но сегодня все было по-другому. Летчик прислушался к себе: в животе под ребрами было совершенно спокойно, умиротворенно и даже беспечно. Он предположил, что весь страх, отпущенный природой одному человеку, он израсходовал час назад, когда падал вниз, потеряв управление. Но это было час назад. А сейчас он не чувствовал ничего.

Летчик приоткрыл один глаз и посмотрел вниз. Земля была зеленая и веселая. Он не поверил себе и открыл второй глаз. Было снова совсем не страшно и очень красиво.

Летчик потянул на себя ручку управления, набирая высоту. С этой высоты уже можно было догадаться, что Земля круглая.

– Не боюсь, – снова удивился он. – Не боюсь! – крикнул он птицам. Поднял лицо к близкому солнцу и крикнул в самое солнце: – Не боюсь!

Солнце подрагивало лучами, будто радовалось вместе с летчиком. Вертолет витиевато шел в голубом небе, как гигантская радостная стрекоза.

Бабка Маланья сидела в своем дворе под вишней и пела на мотив «страданий»:

А у тебя, ну правда, Вань,Твои друзья такая пьянь,Такая пьянь, такая рвань,Ну правда, Вань…

Председатель колхоза Мещеряков и «золотоискатель» по фамилии Чиж стояли посреди двора и слушали Маланьино народное творчество.

Во двор вошел Мишка, присоединился к слушателям.

– Бабушка, – деликатно перебил Чиж, – а теперь что-нибудь старинное спойте, пожалуйста. То, что ваша мама пела или бабушка, например.