Атолл - Владимир Колышкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С Генри Уилсоном Джон так сегодня и не сыграл. Доктор пожаловался на усталость.
- Я ждал тебя утром, - сказал он. - Пауль меня так вымотал...
Пресс-атташе Вульфовиц самодовольно рассмеялся, искоса поглядывая на Сэнди. Сэнди принципиально не обращала на него внимания. Джон представил, как консул Паркинс Джиллеспи - тип с холодным пронзительным взглядом, с твердой линией рта и еще более твердым, слегка раздвоенным подбородком - с жестким техасским выговором произносит: "Иди сюда, моя крошка" и ложится на хрупкую Сэнди, которая, в свою очередь, голой лежит на ковре, расстеленном в его кабинете. И это не фантазии Джона. Об этом под большим секретом рассказывал Вульфовиц, который по совместительству был еще сотрудником ЦРУ и везде понасовал скрытые телекамеры, в том числе и в кабинете своего шефа. Записанный видеоматериал вечерком просматривал, тихонечко мастурбировал, если попадались пикантные сцены. Об этом Джону рассказывала Сэнди (миленький гадюшничек, не правда ли?), когда пыталась его (Джона) закадрить. Но Джон не кадрился. После семейного облома с Джулией ни одна блондинка не могла его вдохновить. Сэнди бы догадаться и перекраситься в брюнетку, но она не догадывалась, а Джон не намекал.
После тенниса они направились в раздевалку. На заднем крыльце, на ступеньках подпираемого колоннами портика, стоял господин консул, собственной персоной. "Сэнди, можно вас на минуточку? - сказал он. - Привет, Джон!"
Джон кивнул, даже не пытаясь изобразить на лице американскую улыбку. Сэнди, деловито нахмурившись, отделилась от их веселой группы и направилась к шефу ("Иди сюда, моя крошка").
Мужчины зачехлили ракеты, приняли душ.
- Куда пойдем? - спросил доктор у Джона.
- Туда, где не видно шествия скарабеев, - ответил писатель.
- Тогда в "Гавану".
- И я с вами, - примазался Вульфовиц.
- Простите, Пауль, - сказал Джон Кейн, - я хотел конфиденциально посоветоваться с доктором по поводу своего здоровья...
- О'кей, тогда снимаю свою кандидатуру.
Вульфовиц направился к себе, в жилую часть здания, в скромную холостяцкую норку.
- Вы заметили, Генри, как этот надутый имперский посланник даже не дал бедной девочке помыться, - сказал Джон. - Он пожелал её, как Наполеон Жозефину.
- Его возбуждают ферамоны самки.
- А как насчет вас, дорогой эскулап? Ведь вы мужчина еще хоть куда.
Взъерошив жесткие серебряные власы, Уилсон ответил, что давно уж перестал мечтать о подобного рода глупостях, и что единственная особа, которую он в силах зримо представить в своих объятьях, - это его жена, скончавшаяся при родах двадцать лет назад.
- Да будет вам, Генри, - произнес писатель, - не хотите же вы сказать, что и вправду не имеете ни ментального, ни висцерального портрета какой-нибудь сговорчивой блондиночки в сногсшибательном мини-бикини, из числа тех, что самозабвенно впитывают ультрафиолет на местных белых песках?
Генри Уилсон, залучась морщинами, ласково похлопал по запястью Джона, дабы его остановить.
- Мой интерес к женщинам теперь скорее галантный, нежели практический. Расскажите лучше, как дела у вашей миленькой шоколадной крошки?
- У ней все в порядке, тьфу-тьфу-тьфу... Знаете, я, кажется, хочу оформить с ней отношения...
- "Кажется" или "хотите"?
- Хочу. Как писал Чехов Куприну: "Чувствую старость... Впрочем, хочу жениться".
- А какие у вас проблемы со здоровьем?
- Да это я так, чтобы отвязаться от Вульфовица, - отмахнулся Джон. - А впрочем, есть проблема... Что-то у меня с памятью последнее время... Иногда какие-то провалы возникают... Я даже, в связи с этим, кой-какие воспоминания стал записывать. На всякий случай.
Доктор молчал шагал, глядя под ноги, и это не понравилось Джону. И он, чтобы спровоцировать доктора на сколько-нибудь утешительный ответ, спросил: - Не приведет ли это к распаду личности?
- Пространство-время само по себе есть распад, - невпопад ответил доктор.
- Знаете, боюсь участи Рюноскэ Акутагавы.
- Кто такой? - вскинул голову доктор.
- Замечательный японский новеллист. Умер в 27-м году прошлого века в возрасте 36-ти лет. Вернее, не умер, а сам... добровольно, так сказать, ушел из жизни. Тяжелый душевный недуг сломил его, как писали в некрологе...
- А как он это сделал? - задумчиво спросил Генри, будто хотел запастись опытом сведения счетов с жизнью.
- Не знаю. Наверное, как все японцы - харакири.
- Вскрытие кинжалом брюшной полости - это не для европейца, - поморщился доктор. - Пуля в висок - вот самый лучший способ для мужчины покинуть беговую дорожку. Вопрос лишь в том, когда удобнее это сделать?
- Акутагава это сделал, когда стал смертельно уставать после получасовой работы за столом, сидя над почти чистым листом рисовой бумаги, которую начинала смачивать тоненькая ниточка слюны, сочившаяся из уголка его безвольного рта.
- Джон, как вы можете говорить такими длинными периодами?
- Привычка писателя оформлять мысли... впрочем, мне и раньше делали подобные замечания, только куда в более прямой форме... Скажите, Генри. У вас бывает такое - вы о чем-то подумали, и это сбывается... Случалось с вами такое?
- Вообще-то это распространенное явление. Это называется интуицией.
- Да нет, я не о том... Интуиция - это своего рода предвидение, предчувствие того, что должно случится. А в моем случае... самая мысль формирует событие. Причем, я не могу управлять этой способностью. Это происходит как-то спонтанно, само собой... или не происходит. Не все подряд сбывается, о чем бы я ни подумал, - это было бы чересчур... - а довольно выборочно. Я даже боюсь подумать, какой принцип заложен в системе выбора. Я, например, не могу заказать себе мысленно кейс с миллионом долларов...
- А вы пробовали?
- Нет, но... хм...
Джон Кейн задумался.
- Действительно, я никогда напрямую не думал о деньгах. А лишь опосредованно. Как следствие главной своей мечты. А главной мечтой у меня было - стать писателем. Еще лучше - знаменитым. Тогда будут и деньги и слава... Я только об этом и думал, только об этом... - Джон остановился. - А так, чтобы тупо желать денег - это не в моем характере. У меня есть подозрение, что такое желание и не исполнится. Деньги должны быть как-то заработаны. Трудом или большими жертвами... своими или чужими... Знаете, ведь, как это делается?
- Знаю. Пиф-паф!
- Не всегда.
- Разумеется. Вы заработали свои миллионы своим трудом. Теперь вы знамениты и богаты... Почему мы остановились?
- Мальчик!
- Что?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});