Нищета - Анжей Тихий

неподвижно под нёбом, и я промолчал, но подумал: черт, теперь все это и у меня во рту, чувак, течет как гребаная река, и сейчас, когда я не говорю ни слова. В зале стоит гробовая тишина, когда Риис включает проектор. Марей и Мейбридж, говорил он, запечатлевали птиц в полете и галопирующих лошадей, используя короткое экспонирование для серийных снимков, а Л. А. Хаффманн ехал следом за своими персонажами в штате Монтана и снимал прямо с лошади. Но светочувствительность и светосила фотопластинок доступной в то время оптики еще не позволяла делать быстрые кадры тайком или незаметно снимать на тусклых лестницах полуразрушенных домов и в темных подворотнях. Бекка открыла люк в потолке, и мы вылезли на тротуар, стоял темный холодный вечер, к нам подошел пожилой нищий, и мы все покачали головами, а Суут сказал: Мне монеты нужны не меньше, чем тебе, друг мой, можешь стрельнуть сигу, но больше ничем не помогу, а Бекка сказала: Блин, ботинки у мужика дороже моих, и было ощущение, что кто-то просверливает дырочку прямо у меня за переносицей, между глазами, к самому мозгу, в лобные доли. Суут с Беккой сказали, что пойдут к ней и, короче, отдохнут и все такое, так что я вдруг остался стоять один под ярким желтым светом и видел свое отражение в стеклянной стене остановки. Где все животные? – подумал я и увидел в отражении, как Коди, полупрозрачный, обводит взглядом пустую площадь. Дома были покрыты большими темными пятнами, которые соединялись похожими на трещины линиями, образовывавшими хаотичную неровную сеть над улицами. Отсутствуют, сказал Коди, как будто кто-то мог его слышать. Животные в поле зрения отсутствуют. Он поднял лежавшую на тротуаре полутораметровую трубу и вошел в один из домов. Пустой, безлюдный, огромный холл. Он бесцельно бродил в поисках лестницы, которую так и не нашел. Зато работал лифт. После недолгих колебаний он зашел в него и нажал на самую верхнюю кнопку четырнадцатого этажа. Двери закрылись, и лифт начал подниматься. Коди разглядывал в зеркале свое лицо, он чувствовал себя грязным и знал, что плохо пахнет. Он слушал свое дыхание и отдаленный шум моторов и медленно катал по левой ладони металлическую трубу, ощупывая неровности на ее конце. Интересно, откуда она. Когда-то она была частью стула и на нем сидел человек. Когда-то они здесь жили. Когда-то они на велосипедах ездили на известковый карьер и купались в прозрачной воде. Когда-то всё было открыто, неопределенно, возможно. Там была кровать со свежевыстиранной простыней. Аромат, который сейчас уже и не вспомнить. Все в этом безжизненном лице, которое он видел в зеркале, говорило ему, что он должен прыгнуть. Коди проехал шестой и седьмой этажи, когда лифт замедлился. Он проехал еще восьмой этаж, прежде чем, резко притормозив, лифт остановился на девятом. Двери открылись. Коди испугался, увидев в сумрачном коридоре пять или шесть человек. Но он не стал делать никаких резких движений, а только чуть шагнул назад и сильнее сжал трубу. В то же время люди вообще не обратили на Коди внимание. Там были как мужчины, так и женщины, со светлой кожей, со светлыми или пепельными волосами, красиво одетые. У всех были серьезные шрамы на лицах. Шрамы, идущие от уха до уха, как будто уголки губ продолжались дальше по щекам, к мочкам ушей. У некоторых, как увидел Коди, когда они вошли в лифт и повернулись к нему спиной, шрамы тянулись дальше за ушами и вниз по шее к позвоночнику, где две линии встречались и, по-видимому, спускались дальше по спине. Коди не мог не представить, как эти линии выглядели, когда были разрезами на коже, свежими ранами, перед глазами у него возникали образы рыбоподобных существ. Рыбоподобные существа, падающие вверх – поднимающиеся на поверхность, как кровавые пузыри жизни. Потом все закончилось. Его выгнали. Не имея возможности больше платить за койку или матрас в более приличных пансионатах, он заселился в ночлежку при полицейском участке у Черч-стрит. Однажды ночью, пока он спал, у него украли золотой медальон, который он всегда носил на золотой цепи на шее. Заявление дежурному офицеру о краже и еще одно – о легальном владении прочими предметами – привели к тому, что его выкинули на улицу. Альберта, бездомная собака, прибившаяся к нему и ожидавшая его на улице перед ночлежкой, в знак солидарности впилась зубами в ногу полицейского, который его выставил, после чего полицейский схватил собаку за заднюю лапу и размозжил ей череп о каменные ступени. Славянская кровь Коди закипела, и, ослепленный яростью, он пошел в атаку на пост охраны с камнями и разной босяцкой амуницией. Он был быстро нейтрализован охраной, конвоирован до парома и отправлен на другой берег реки. Под заброшенными путями железной дороги пробивалась растительность, заполняя собой все пространство. Он видел, как за мокрыми березами и кустами рябины поднимается солнце, а с ржавого и ветхого виадука, чьи столбы были щедро зарисованы граффити в диком стиле, он видел, как пути образовывали красивые и сложные узоры. Это голос Мэри Энн Хоббс? – спросил он Сайму, и она кивнула, и они разговаривали о звуке радиопрограммы «The Breezeblock» [65] и подкаста «Anti-Gravity Bunny Radio» [66], как будто это была их вселенная, как будто они не были там взломщиками или ворами, а ночью, пока все спали, он запихивал носок между струнами и грифом, упражняясь в гаммах и арпеджио. Вместе они могли сказать «любовь» на восьми языках. Потом стеклянная стена остановки опустела, и я пошел дальше в одиночестве. Вскоре я наткнулся на некоего Дарко в компании слепого осла, которого он окрестил Юлом Бриннером [67], и оказалось, что Дарко живет у площади Далаплан, и поскольку я жил недалеко от этого места – на самом деле, что называется, рукой подать, от клиники, где мы все несколько лет спустя воссоединимся в видении, как тени, во сне наяву, в откровении, с размышлениями о наших психологических паттернах поведения, наших реакциях, наших потребностях, желаниях, нашей склонности к насилию, и так далее, и не совсем рукой подать от центра «Мобилия», где пару лет назад мы тусили в банде, так это называлось, воровали и занимались вандализмом как на частной, так и общественной собственности, или покупали у поляков на парковке водку и сиги, то сказал Дарко, что знаю, как туда попасть, я тебе помогу, можем пойти вместе, я только допью, и потом слегка навеселе мы пошли по городу с Юлом Бриннером и «Силверпиленом», моим клевым горным байком, который я за пятихатку купил у Максамеда рядом со школой Круксбек, и который