Абрек из Мюнхена - Дмитрий Щеглов

– «Покуда нам светит день, давайте держать голову высоко. И покуда еще можем творить, – давайте не сдаваться!» Так сказал на одном из приемов великий Гете, который служил премьер-министром в Веймарском герцогстве. Я повторяю его слова.

Тост нес в себе несколько подтекстов, он мог адресоваться Лоне, намекая на бойцовские качества Мюллера и его притязания, и быть одновременно камушком в огород Вячеслава Туркина. Почему-то Мюллер невысоко оценивал его общеобразовательный багаж. Вряд ли тот знаком с Гете. И получил ту же щелчок по носу. Вячеслав принял вызов быстро и с подковыркой ответил:

– А мне нравится другое, то, что Гете записал в альбом великому философу Артуру Шопенгауэру. «Чтоб быть достойным человеком, признай достоинства других». Просат.

Нахватался, сопляк, верхушек, подумал Карл Мюллер. Есть ли смысл рассыпать перед ним бисер? Он лениво процедил:

– Или не признавая чужих достоинств, отгородись от бренного мира, говаривал Шопенгауэр в пику Гегелю. Устрой себе огнеупорное убежище, ибо жизнь – есть ад. Глупец гонится за наслаждениями, а находит – разочарование. Мудрец беду обходит стороной, его тропа к счастью – самоограничение.

Вячеслав Туркин неплохо фехтовал:

– Да! Да! Я с вами согласен! Не только Шопенгауэр, но все неудачники проповедуют аскетизм и воздержание от страсти.

– Вы что имеете в виду? – рассмеялась Лона Штерн. Вячеслав шельмовато вильнул глазами и сказал:

– Шопенгауэр преподавал в том же Берлинском университете, что и Гегель, и в пику ему, назначил свои лекции на те же самые часы, что и метр. Но молоденькие студентки, предпочитали на лекции бегать к старику, а не к молодому Шопенгауэру. Ничто в этом подлунном мире не ново. Похоже, нашему с вами визави не зря пришлось вспомнить философию воздержания Шопенгауэра. – Вячеслав Туркин вместе с Лоной рассмеялись.

– Угадал?

– Угадал!

– Чему вы там радуетесь? – меланхолически спросил Карл Мюллер. Он успешно расправлялся с осетриной.

– Жизни!

Карл Мюллер иронически посмотрел на Вячеслава Туркина и сказал Лоне:

– Рассудок у женщины, говаривал Шопенгауэр, и у некоторых мужчин, на всю жизнь остается детским. Беспричинный смех тому доказательство!

– А мне нравится его непосредственность! – возразила Лона Мюллеру. Тот недовольно поморщился и спросил:

– Надеюсь, вы об этом ему не сказали?

– Надейтесь!

Лона блистала весь вечер. В «Национале» было еще с советских времен неплохое варьете. Когда на сцене девочки начали исполнять канкан, Лона оценила реакцию обоих мужчин. Карл Мюллер просто перестал есть и закурил сигару, а молодой Вячеслав отвесил ей пошлый комплимент.

– Вы Лона на любой сцене, стали бы примадонной.

– И на этой?

– А на этой, тем более!

Что возьмешь с нувориша? Два поколения, говорят, должно пройти, прежде чем аристократизм въестся в кровь и в плоть. Барин, джентльмен – это образ жизни и мышления. А тут за несколько лет из грязи, да в князи. Замашки их ничем не вытравишь, ни хлоркой, ни карболкой.

Любопытно было наблюдать, как мужчины рассчитывались за ужин. Карл Мюллер начал скрупулезно изучать счет, поданный официантом, а Вячеслав небрежно бросил:

– Сколько?

– Три тысячи сто!

Официант оставив счет повернулся, чтобы уйти.

– Постой! – остановил его Вячеслав Туркин. – Мне третья слева, в вашем кордебалете понравилась. Пусть сойдет ко мне в машину. А это тебе! – отсчитав со скоростью автомата сорок сотенных бумажек, он небрежно сунул их официанту.

Карл Мюллер ничего не понял. Он даже хотел сказать, что Вячеслав дал слишком большие чаевые, но, увидев, как твердо берет его под руку Лона, предпочел промолчать. Он тяготился обществом своего московского знакомого. Между тем простились на выходе из ресторана достаточно вежливо. Вячеслав напомнил, что позвонит своему финансовому директору в Пятигорск и он их там встретит.

Тимур, названный братец Лоны и по совместительству теперь телохранитель, уже профессионально открывал дверь автомобиля. Быстро, дав круг почета по ночной Москве вокруг Кремля, доехали до Барвихи. Обслуга их заждалась. В столовой был накрыт стол почему-то на две персоны. Горели свечи. Лона поднялась к себе. Вслед за Карлом Мюллером в дом вошел и Тимур. Карл не успел спросить Лону, спустится ли она к полуночному ужину, и задумчиво оглядывал обеденный стол. Он теперь пожалел, что несколько переусердствовал в Национале. Есть ему совсем не хотелось. Разве что выпить? А тут еще названный братец Лоны, глотая слюнки с издевкой спросил:

– Пища может быть отравленной! Не попробовать мне сначала?

И в это время сверху, со второго этажа, Лона Штерн объявила, что она идет спать.

– Пробуй! – разрешил Карл Мюллер и сел напротив молодого нахала. Тимур поманил пальцем официантов, стоящих в ожидании распоряжений в отдалении.

– Заждались ребята? Ну ничего! Мы сейчас быстро управимся.

Карл Мюллер заказал себе чашечку кофе и чашку чая. Выпив почти залпом и то и другое, он поспешно поднялся наверх. А молодой абрек начал с салата джонжоли. Затем перешел на салат из крабов, затем на комбинированный салат. А затем пошло и поехало хрустеть на молодых зубах: лососина отварная с луком, телятина заливная, язык с гарниром, рассольник московский с почками, плов с бараниной и овощами, блинчики с творогом, трюфели в мадере и многое другое. Насытив молодой, безразмерный желудок он отвалился от стола и рыгнул. Официант его спросил, что он будет пить?

– Ничего! Я не пью!

– Может чаю или кофе? Сливки взбитые?

– А пиво есть?

Пива почему то оказалось только самых дешевых сортов. Московское.

– А немецкого нет?

– Наши клиенты пиво не пьют! – гордо заявил Вася Пупкин. Он как из-под земли вырос за спиной Тимура.

– А я что, не ваш клиент? – неприязненно спросил Тимур. – Думаешь мне заплатить тебе нечем?

Вася Пупкин пожалел что открыл рот, потому что в руках Тимура вновь оказался нож-убийца. Тимур подозвал Васю Пупкина, на лезвие ножа вылил красный соус и затем вытер нож об полу его персикового цвета пиджака.

– Счет за пиджак выставишь Мюллеру, понял? Скажешь, я тебе его измазал. Специально измазал!

– Да ладно, чего там! Мы привыкли! У нас заранее все в счет включено.

– А это будет сверх счета, скажешь ему!

– Хорошо, скажу! – быстро согласился Вася Пупкин. Он не совсем уютно чувствовал себя рядом с гостем, у которого в руках был огромный тесак.

– Ты знаешь, я никого на этой земле не боюсь. – медленно произнес Тимур пробуя пальцем остроту лезвия.

– Знаю! – сказал Вася Пупкин.

Тимур показал на стул напротив себя.

– Садись!

Вася Пупкин с неприятным чувством, именуемым холодком, появившимся между лопаток, молча сел.

– А ты я смотрю, смерти боишься! – с презрением заявил Тимур. – Или не боишься?

Любопытные глаза, холодные как у удава глаза, глаза молодого двадцатилетнего парня неприязненно сверлили Васю Пупкина.

– Я, пожалуй, налью себе немного! – сказал Вася Пупкин и в пустой бокал плеснул себе коньяку Камю. Сделав большой глоток, и чуть-чуть прикрыв глаза, он стал думать о том, что будет если он сейчас опрокинет стол на Тимура. Можно ли будет того уломать вместе с двумя официантами, Лешей и Гошей, или они не полезут на тесак? Пожалуй, не полезут, а вырубать Тимура слезоточивым газом, пока нет причин. Не давал он повода на применение крайних мер. Мало ли что может клиент болтать, тем более, что он вообще не пьян. Да и нож, если спросят, чей? Их нож! Уволю завтра же этого Самеда. Почему он выполнил распоряжение Тимура? Что в нем такое есть, гипнотическое? А ведь правда есть! Абрек, натуральный абрек. Зарежет и не поморщиться! Что же делать?

– Правильно делаешь, что боишься меня! – с удовлетворением заявил Тимур. – Успокойся, никого здесь резать я не буду. Завтра мы уезжаем. Потерпи как-нибудь до завтра.

– Потерплю! – Вася Пупкин облизал пересохшие губы. Тимур понятливо улыбнулся и спросил:

– А теперь скажи мне Пауль, у тебя есть запасной ключ от той спальни, где скрылась моя сестренка?

Вася Пупкин утвердительно кивнул головой.

– Есть то, он есть! Только там изнутри тяжелый, дубовый засов. Захочет откроет, не захочет, ничем дверь не сломаешь. У нас все предусмотрено для безопасности гостей.

Полученным ответом Тимур видимо был удовлетворен.

– Ладно, можете убирать со стола. Оставьте только фрукты и воду. Я может быть спущусь ночью вниз.

– «Чтобы ты себе шею сломал, когда будешь спускаться», – со злостью подумал струхнувший Вася Пупкин и вслух сказал:

– Я и пару бутылок пива оставлю.

– Оставь! Оставь!

Тимур, наконец, встал из-за стола и тоже пошел на второй этаж. Из-под двери Карла Мюллера пробивался едва видимый огонек, а комната Лоны Штерн была погружена в тишину и мрак. Тимур тихо надавил плечом на ее дверь. Не врал Вася Пупкин. Дверь даже не скрипнула, и не подалась. Удовлетворенный Тимур вошел в свой номер. На постели лежала бледно-розовая пижама. Он отбросил ее в кресло и в башмаках улегся на огромную кровать. Можно было подумать о собственных делах, о том, что он тут делает.