Иной смысл - Иар Эльтеррус

Немец что-то еще говорил про нестандартную пяту, какие-то углубления для пальцев, про мастеров, изготовлявших такие кинжалы, и про что-то еще. Катя его не слышала.

— Можно? — шепотом спросила она, даже не заметив, что перебила, наверное, довольно увлекательное повествование.

— Конечно. Будьте осторожны, он остер, как и положено оружию. — Холодная сталь коснулась кожи. Девушка осторожно взяла крис, пальцы сомкнулись на рукояти. Как она и полагала — очень удобно лежащей в руке.

— Я его куплю, — твердо сказала Катя. — Сколько он стоит?

— Я не продавец, — с легким смешком отозвался немец.

— Да, вы владелец. — Странно, но Годзальская была в этом уверена.

В синих глазах появилось — впрочем, ненадолго — удивление.

— Вы правы, — бледные, бескровные губы дрогнули в намеке на улыбку. — В таком случае он ничего не стоит. Я дарю его вам.

— Дарить ножи — к беде. — Она припомнила старинную примету.

— Вы суеверны? — «удивился» хозяин магазина. — В таком случае вам нельзя даже покупать этот кинжал. Согласно легенде, крис изготовлялся каждый раз по личному заказу, с учетом характера и способностей его будущего обладателя, и один клинок мог принадлежать только одному человеку. После смерти обладателя кинжал хоронили вместе с ним. Исключение — родовой крис, передаваемый от отца к сыну, но вряд ли даже в таком случае вы можете иметь на него право. Так вы суеверны?

— Нет, — быстро ответила Катя. Расстаться с крисом было уже выше ее сил.

— В таком случае — примите его от меня в дар, вот и все.

— Спасибо… — Что-то казалось неправильным, но вот только что именно?

— Не за что. Кстати, не желаете ли кофе? На верхнем этаже есть прекрасное заведение, там недурно готовят и варят великолепный кофе.

Он что, ухаживает за ней? Дорогой — очень дорогой — подарок, как будто бы просто так. Приглашение «на чашечку кофе». Внимательный взгляд — не оценивающий, просто внимательный.

Катя сделала шаг в сторону и посмотрела на потенциального кавалера. Среднего роста — немного выше, чем она сама. Лицо грубоватое, но скорее привлекательное, чем нет. Красивый цвет глаз, холодный правда, но все равно красивый. Сложен хорошо, даже под плащом видно линию плеч и полное отсутствие пивного животика, коим грешат любители пива. Явно не беден — не то чтобы Катю волновало финансовое положение любовника, но встречаться с теми, кто был сильно беднее ее, она не любила. Всегда возникало множество проблем, от попытки сесть «богатой дурочке» на шею и до постоянного уязвления болезненной мужской гордости, когда дама запросто расплачивалась в ресторане и за себя, и за кавалера, не видя в этом ничего зазорного.

В конце концов, почему бы и нет?

— Почему бы и нет? — повторила она вслух и попыталась улыбнуться: — Меня зовут Екатерина.

— Теодор, к вашим услугам.

Кофе в ресторане и впрямь оказался восхитительным. Равно как и пирожные с заварным кремом, и свежая клубника со сливками. Собеседник был ненавязчив, но интересен, он с легкостью поддерживал разговоры на любую тему, которую могла предложить Годзальская, не скрывая, любовался девушкой — но без малейшей непристойности не то что на словах, но даже и во взгляде. Пожалуй, в такого запросто можно было бы и влюбиться… если бы не узор на крисе.

Узор, сложившийся в летящего крылатого человека с длинными волосами.

Теодор рассказывал, помимо всего прочего, про узоры на крисах. Эти узоры появлялись из-за неоднородной структуры металла и очень многое означали. Мастера, делавшие такие клинки — их называли эмпу, — умели создавать определенные типы узоров, однако особенно ценились крисы с узором случайным, когда эмпу в процессе работы не знал, каким именно выйдет клинок. Крис имел сакральное значение, и чем отчетливее был какой-либо контур в узоре, будь то животное, к примеру, или созвездие, тем сильнее с точки зрения магии был этот крис. Выше всего ценились узоры, в которых можно было увидеть человека.

А если — не просто человека? Если — конкретного человека, которого она видела один раз и которому уже тогда отдала всю свою жизнь?

Катя солгала Ветровскому, сказав, что почти ничего не помнит. Она помнила. Помнила неожиданное пробуждение и крылатую фигуру на окне, свой отчаянный, необдуманный, инстинктивный бросок, и резкую боль у нижнего края ребер, и следующее беспамятство. Помнила тепло, исходящее от чужих, но таких близких рук, помнила четко очерченный профиль, чуть искаженные страхом черты — сквозь ресницы, чтобы не дать ему понять, что она не спит. Помнила его вторую попытку уйти и свое понимание: отпустить сейчас — потерять навсегда. И пусть назавтра это все покажется лишь сном, результатом бурной фантазии, но в глубине души она всегда будет помнить, что что-то потеряла, возможно — что-то, что должно было стать смыслом ее жизни. Помнила, как осознала все это — и, уже не думая и не сомневаясь, выскользнула из-под одеяла, обвила руками его шею, шепнула: «Не отпущу!»… и не отпустила. До самого утра. Пока не уснула.

А потом он ушел, чтобы больше никогда не приходить. Он не мог прийти, не имел права… откуда она это вдруг знает? Он не мог, а не «не хотел»! Он не забыл, он просто не имел права, возможности, веры… Она сама должна его найти, и она найдет!

— Екатерина, простите, что прерываю ваши размышления, но я должен уйти. — Голос Теодора звучал как-то странно, да и смотрел он на девушку теперь по-другому. Нет, не разочарованно, а как-то… огорченно-равнодушно, что ли?

— Да, конечно, — рассеянно отозвалась Катя. — Спасибо вам… за кинжал.

— Боюсь, вам он не поможет, — странно ответил немец, поднимаясь. — Прощайте, Екатерина. Был… рад знакомству.

Он развернулся и быстро вышел, оставив Годзальскую в недоумении смотреть ему вслед.

Даже не спросил номер мобила. Сделал такой подарок, явно заинтересовался, угостил в кафе, поддерживал беседу — а потом внезапно ушел, не оставив визитку и не спросив ее номера. Рассчитывает, что покорил девушку настолько, что она придет сама? Нет, не той породы человек. А впрочем, какая разница? Катя была рада, что он ушел. Теперь, когда она поняла, почему Крылатый исчез, почему не появлялся все эти почти полтора года, недавнее желание попробовать начать жизнь с чистого листа и нового романа пропало, словно его и не было, — точно так же, как пропала пустота, заполнявшая душу Кати последнее время. Как забавно звучит — пустота пропала!

Катя радостно улыбнулась подошедшей официантке, попросила еще кофе с пирожным и, откинувшись на спинку плетеного кресла, задумалась. Она должна найти Крылатого сама, но как это сделать? Во всех местах, где, как ей казалось, она могла бы его встретить, девушка уже побывала, и не один раз…

За огромным панорамным окном, открывающим вид на Каменный остров и дальше, на Петропавловскую сторону, начиналась метель. Давно уже стемнело, и освещенный огнями город скрывался в белой круговерти.

В кафе было жарко, очень жарко. И как Катя не замечала этого раньше? Выйти бы, подышать воздухом хоть немного, позволить ветру растрепать прическу… Просто выйти из этой духоты, где кружится голова, на свободу!

Хотелось кричать — то ли от радости и переполняющего счастья, то ли от липкого, сковывающего горло ужаса.

— Простите, вы в порядке? — профессионально обеспокоилась подошедшая с кофе официантка. — Вы так побледнели…

— Мне дурно, — пожаловалась Катя. — У вас очень жарко, так жарко, что дышать нечем… Может, есть столик под кондиционером?

— Извините, но кондиционер — прямо у вас за спиной, — смутилась немного удивленная девушка.

— Да? А я не заметила… Скажите, а здесь нет какого-нибудь балкона, где можно было бы немного подышать воздухом?

— Есть летняя терраса, в теплое время года там открытый зал, но сейчас метель за окном, и…

— Черт с ней, с метелью. — Катя махнула рукой, поднялась, опираясь на стол. — Мне нужно на воздух, но я не хочу спускаться вниз. Проводите меня на террасу.

Официантка попыталась еще что-то возразить. Годзальская вздохнула и полезла в сумочку. На ощупь нашла кошелек, не глядя, достала купюру.

— Возьмите и проводите меня на террасу.

Судя по округлившимся глазам официантки, купюра была крупной. Но сейчас Кате не было до этого дела.

Терраса оказалась шестиугольной крытой ротондой, открытой со всех сторон, — попасть на нее можно было по довольно крутой лестнице, выводящей в центр помещения. Снега было на удивление немного — видимо, его регулярно убирали. Заверив официантку, что посетительница сама спустится вниз, как только ей полегчает, а сейчас она хочет побыть одна, Катя подошла к ограждению, опустила ладони в колючий снег — набрала полную пригоршню и растерла лицо, порадовавшись отсутствию макияжа.

Стало легче, но смутное чувство, до того незаметное за волной дурноты, начало набирать силу. Угроза, опасность — неосознанная и даже не сформированная до конца, но уже существующая. Отчего, почему? От кого? И кому — ей или Крылатому?