Я убью за место в раю - Петр Юшко

диафрагму. Мдя… Следы пыток — сначала проколото, а потом выдавлено из глазницы правое глазное яблоко. Это, видать, фетешь вашего убийцы. На лице несколько порезов острым лезвием. Кости не сломаны, зубы целы, что странно при таком возрасте. Все свои, даже пломб не нашел. Аж завидно. Затылочная область черепа — гематома с разрывом мягких тканей в волосистой части. Удар был сильным, чем-то гладким и твердым, вроде стальной трубы. Из интересного, пожалуй, все. А! Вот еще. Во-первых, татуировка любопытная на правом предплечье, старая. Посмотри. Смерть в плаще с капюшоном со снайперской винтовкой. Ничего не напоминает? Не простой был видно мужичок. И еще, может и неинтересно тебе будет, но в руке было зажато вот это. Еле достал так, чтобы пальцы не ломать.

Ветеринар приподнял салфетку, накрывающую хирургический столик и указал скальпелем. На гладкой поверхности лежала смятая бумажка.

Так, а это у нас что? Фигасе. Это ж деньги. Купюра в тысячу рублей. Ярославль. Да, был такой город. Напесца с собой таскать старые деньги? Как розжиг для костра если только. Расправив старую купюру, Шериф стал рассматривать ее на свет. В уголке купюры сразу бросились в глаза, слегка смазанные цифры, жирно накарябанные химическим карандашом. 1.55.45. Ну и что это за хрень?

Брок. (Пьер Эжен, 47 лет, контрактный аспирант Центра исследований в области искусств и эстетики Университета Пикардии имени Жюля Верна в Амьене).

Копье мое тяжелое, в руке его несу. Прыг-скок! Папа зовет. Бегу. Фонарь я принесу! Бегу, бегу за фонарем. Прыг-скок! За фонарем. Оружие свое несу, прыг-скок за фонарем. Тут странные люди живут. В этом доме так пахнет едой! Сюда не буду стучаться. Тут зло, тут нужен рыцарь с копьем! Обижают слабого, здесь. Ох, как плохо. Я рыцарь с копьем, я добро вам принесу. Прыг-скок, папа ждет фонарь! Коверкаем русские слова. Маскировка. Тссс. Никто не поймет. Стучим мы в эту дверь. Тут хороший человек.

— Бонжурьте, месье. Я помощник шерифа. Это мои, Брок! Мне нужен фонарь…

— Да вали ты на кол медвежий, урод!

— Свет нужен. Очень бистро! Откройте, это я — же суа… э-э… помощник дю Шериф!

— Да, клять тебя черномордого! Чего тебе в такую рань сдалось? Гнида тупорылая!

— Бонжур, месье! Ле бесон дю лантерн! Фонарик! Свет нужен для Шериф. Бистро дай фонарь! Трес уржен! Сейчас тресну по башка! А ну — дай фонарь! Бистро!

Хороший человек. Он не со зла. Он добрый. Но, только так и понимают меня. Пока кулак не покажешь, не шевельнуться. Хороший фонарь! Папа будет рад. Я такой молодец и он гордится мной. Я ему почитаю сегодня из Блуа, а он порадуется. Или Гугон6? Ему Блуа подойдет. Он романтик. А я солдат. Как я стал солдатом? Так я же рыцарь с копьем! На защиту всех малышей! Прыг-скок на плиту. Прыг-скок с плиты. Папа доволен. Вот как смотрит на меня. Я — быстрый, я — умный, я — исполнительный. Диссертацию пишу, весь в книгах. Обложен стопами книг. Свет даже не видно от лампы на столе. Столько книг! А я сижу и пишу, пишу… Стихи. Какие красивые стихи. Пойду я вокруг, поищу следы. Дядька в пальто умер. Жалко-то как, человека. Жил человек. Худой, высокий. Видел много плохого и доброго. Бродили мысли в головушке. Меленькой такой головушке. Мысельки бродили, бродили. Чувства разные. За бородкой за своей ухаживал, подстригал. Добрый. А у меня огромная голова! Бесполезная. И вот — трах его по головушке. Плохой человек его убил. Ой, плохой какой человек! И умер. Нет человека. Плохо-то как. Нельзя так. А папа любит на людей ворчать. Не кричит никогда. Ворчит. Меня любит. Я его самый большой друг. Он мой друг. Сделаю вид, что не вижу его. Пусть думает — я занят, я работаю. А я — я о нем думаю. Вот и Элька пришла. Молодец Элька, моя сестра. Я тебя люблю, Элька. Я твой рыцарь на века. Прыг-скок на плиту. Прыг-скок с плиты. Ты легкая, как перышко! Иду с папой и сестрой! Иду гулять! Рыцарь я с копьем лихой. Копье в руке несу. Тогда я сейчас вам такой стих расскажу. Это для вас, мои друзья:

— Dum iuventus floruit,

licuit et libuit

facere, quod placuit,

iuxta voluntatem

currere, peragere

carnis voluptatem.

— Ах-ах, моя с рука опять кожа слезать! Смотреть, мадемуазель Элка! Какая я кусок с себя рвать! Ах! Лететь! Лететь! Моя тела лететь как лист на ветру! И вот опять я петь:

Amodo sic agere,

vivere tam libere,

talem vitam ducere

viri vetat etas,

perimit et eximit

leges assuetas…

Глава 4. Попытка расследования

Шериф вышел от Ветеринара и нарвался на вопросительный взгляд Реймы.

— Пошли-ка, Рейма, вкусишь, полной прелестей, жизни помощника Шерифа.

— А кута пойтем?

— Будем по полной использовать дедуктивный метод. И заодно выпьем.

— Како-ой тетукти-ивный метот?

— Ты, что Конана Дойла не читал? Шерлок Холмс? Величайший сыщик на земле.

— Нет, шеф. Опмишурился я…

— Надо тебе Рейма подтягивать мат. Часть, теорию, так сказать. Начать, как говориться, с азов. И первым делом сходим выпить в Бар.

— Это основы?

— Нет. Мне выпить хочется. Хотя может и это основы тоже.

— Пар закрыт!

— Так в том и прелесть работы на Шерифа, что для нас не бывает закрытого Бара. Пока идем, я буду думать, а ты молчи. И в Баре молчи. И вообще, пока не спрошу, не говори ничего.

— Так, а в чем токта моя по-омощь?

— В молчании, Рейма.

— А курить можно?

— Вот уже начинай молчать! Прямо сейчас. Иначе арестую и посажу в карцер за нарушение какого-нибудь закона.

— Какого?

— Сейчас специально для тебя выдумаю, только слово еще услышу.

Они вышли из Ангара, и попали под проливной ливень. Дождь лил теплый. Вода, скатываясь по лицу, щипала в уголках рта и кислила. Значит ядовитая. Они, оскальзываясь на мокром мху, с трудом удерживая равновесие чтобы не упасть, побежали в сторону Бара. Рейма счастливо хихикал. Но старался рот не открывать, не совсем-таки дурачок парень. Добежали до Бара, и ливень припустил еще сильнее, превратившись буквально в стену из воды. От земли начал подниматься липкий туман. Шериф заколотил яростно в двери, и как только они приоткрылись, надавил плечом и ввалился в объятия своей бывшей. Следом успел протиснуться финн и захлопнул двери, накинув на них засов.

— Да ты обалдел совсем, Егор, — закричала на него Тина, стараясь оттолкнуть мокрый тулуп, — совсем совесть потерял, так вламываться!

— Спокойно, дорогая, не ругайся,