Запретный город - Кристиан Жак

Отвергнутый, оскорбленный, униженный — ну что делать, если с тобой так обошлись?! Если так рвешься, а тебя и на порог не пускают? Стереть с лица земли это клятое место — не доставайся же ты никому!

Стражник уселся на свою циновку, и видно было, что глаза у него слипаются. Жар слышал, как далеко, в деревне, смеются дети, судачат женщины, о чем-то болтают парни и толкуют солидные мужи. Жизнь переместилась в селение. А за ее оградой никаких признаков жизни заметно не было.

Кто ж они такие, эти существа, допущенные к тайнам Места Истины? За что им такая благодать? Чем они так угодили приемному суду, что судейские их приняли? Что у них за качества такие? Из всех этих типов Жар одного только Нефера Молчуна видел, и уж на него-то Жар ничуть не похож.

Воевать, значит, придется только своим оружием. Какое там оружие — голые руки. И никто не поможет, а все эти советы со стороны — отрава. Но сдаваться Жар не собирается.

И он направился к опустевшим мастерским, зная, что страж следит за ним краешком глаза. Стоило бы, наверное, забраться в ту или иную мастерскую, но Жар двинулся дальше, чтобы уйти из поля зрения часового. И стал огибать холм, стараясь, чтобы песок из-под ног не осыпался, и двигаясь бесшумно, как пустынная лисица.

Раз уж братство выпихнуло его к помогалам, делать нечего. Надо показать им всем, на что он способен.

24

Старший предводитель колесничих Мехи все никак не мог наиграться с тоненьким золотым ожерельем и то и дело притрагивался к милому сердцу украшению. В самом деле, получив эту игрушку, он стал вхож в высшее фиванское общество. Не будь у него золотого ожерелья, не стали бы его зазывать на самые пышные пирушки, где ничего не стоит втереться в доверие к любому, даже самому влиятельному вельможе. Тем более в подпитии. Мало-помалу плелась паутина, коей предназначено превратиться в прочный шатер, который накроет богатейший град бога Амона. И Мехи станет тайным вождем этого города.

Первое решение напрашивалось само: надо поставить на место, нет, обойти фиванского градоправителя. Этот мелочный самодур, помыкавший своими домочадцами, ввязался в склоку противоборствующих клик, не имея на примете никаких долгосрочных целей. Пока дуралей будет истощать себя в бесплодной борьбе и выставлять напоказ свою глупость, Мехи расставит своих дружков по местам и мало-помалу под его присмотром окажутся самые разные участки власти. И все будет схвачено.

Звучит многообещающе, ничего не скажешь, но сердце этим не удовлетворится. Главное ведь что? Да, конечно же, тайна Места Истины, которую ему — единожды! — дано было созерцать. И которой он намерен во что бы то ни стало овладеть. Окажись светоносный камень в его руках… Что ему тогда фараон? Тогда он сам станет во главе Египта.

Уже давно Мехи подозревал ремесленников Места Истины в утаивании многих чудес, которыми вправе наслаждаться лишь самодержец, и никто другой. С этой исключительностью будет покончено. Египет получит новое оружие, сокрушит своих противников и еще больше расширит свои пределы. Ни о чем подобном престарелый Рамсес уже не думал.

На его месте Мехи ни за что не пошел бы на мир с хеттами. А дождался бы дня, когда бы ему доложили, что сосед оплошал, и извлек бы выгоду из слабости давнего недруга. Он сокрушил бы хеттов и создал бы могучее войско, такое, чтобы его страна могла навязывать свою волю всем соседям. А что мы имеем вместо величественной политики завоеваний? Смешно сказать: фараон постепенно усыпил свою страну и вверг ее в затхлый мир, а верховные военачальники если о чем и грезят, так лишь о списании в запас, ибо фараон наделяет удалившегося на покой отставника небольшим имением в сельской местности, неподалеку от одной из столиц. Плакать хочется: сколько еще терпеть такое бездарное управление?!

— Не желаете ли выпить чего-либо освежающего? — обратился к Мехи виночерпий.

— Плесни того белого вина из оазиса.

Слуга предложил старшему предводителю обмахивать его опахалом, чтобы молодого военачальника освежало не только вино. Что ж, и в самом деле так еще приятнее смаковать дорогой напиток. Заполучить для своего стола такое вино из винограда лучшего урожая — дельце непростое. Но Мехи без труда договорился с виноградарем, поставлявшим свою продукцию во дворец, и тот, не убоявшись возможной кары, зато к немалой своей выгоде, продал ему пару бочонков. Вот и имеем то, что имеем. То, что заслуживаем.

Не состоит ли умение жить, лучше даже сказать, высшее искусство в накоплении разнообразных, особливо же порочащих, сведений о разных особах, с тем чтобы выложить подходящие сведения в удобную минуту? И извлечь заслуженную выгоду, присовокупив некоторые заранее заготовленные и остроумные придумки, вполне правдоподобные. А как иначе удалось бы Мехи обойти по службе многих молодых военных, как ровесников, так и тех, кто постарше и поопытнее, знавших и умевших поболе? Но у них не было ни смекалки, ни сноровки. Вот и плетутся в хвосте у Мехи. И поделом.

— Вас желает видеть благородная госпожа Серкета, — сообщил ему привратник, когда он входил в свой прекрасный — в самом сердце Фив — дом.

Невеста… Туповатая слегка эта Сер кета, да что там, дура. Но как же на ней не жениться, если отец у нее такой богатей. И такой важный сановник — хранитель городских сокровищ. При титуле главного казначея Фив… Но ждал-то Мехи не ее.

И все же спустился в гостиную, располагавшуюся в нижней части дома. Этим залом он очень гордился: просторно, рамы высоких окон окрашены желтой краской, а роскошные столы и кресла — черного эбенового дерева.

— Мехи, миленький! Уже начала бояться, что так тебя и не дождусь… Как я тебе сегодня нравлюсь?

«С чего это ты так раздобрела?» — вот что ляпнул бы старший предводитель колесничих, поддайся он первому пришедшему на ум соображению. Однако молодой военачальник давно знал, что слова произносятся затем, чтобы скрывать мысли. Тем более, что благородная госпожа Серкета мечтала похудеть, просто одержима была заботами о своем весе. Но ежедневное пожирание сластей и прочих лакомств исполнению этого заветного желания не очень способствовало.

— Ты даже более восхитительна, чем всегда, дорогая. Это зеленое платье… Ты в нем совершенно неотразима.

— Я так и знала, что оно тебе понравится, — проворковала она, всколыхнувшись не то чтобы совсем уж рыхлыми, но все же недостаточно упругими телесами.

— Прости, но закавыка есть одна, небольшая. Я должен принять одну важную шишку — человек именитый, нрав тяжелый. Потерпишь, а? Потом поужинаем вместе…

Она глупо хихикнула, но пообещала.