Мальчик девочку искал - Владислав Крапивин

А еще крупные тыквы-чихалки можно было гонять ногами, будто кожаные мячи. Но для этого следовало обезвредить опасную начинку. А то как треснет от удара башмаком – сразу не игра, а больничная палата!

Обезвреживали чихалкину внутренность маслом из сливочных тыкв. Сверлили дырку, наливали в нее масло через воронку. Оно пропитывало ядовитую пыль, та высыхала и спекалась в твердые безвредные горошины. Они весело гремели внутри оболочки. При желании можно было даже вытрясти их через отверстие, но обычно для этого не хватало терпения, так и гоняли трескучие разноцветные мячи…

Вчера, вернувшись с дворцовой службы, Данька решил изготовить для малышни такой мяч. Отыскал в подвале чихалку средних размеров, велел брату Пестику принести бутылку с маслом и воронку. На дворе они влили в тыкву полбутылки. Заткнули отверстие огрызком карандаша, стали ждать. Обычно для такого дела требовалось полчаса. Чтобы масло действовало побыстрее, Данька хлопнул узорчатый шар ладонью.

И тогда шар засвистел! Подпрыгнул! Поскакал!

Семилетний Пестик обалдело шлепнулся в траву. Данька тоже сперва перепугался. Но почти сразу кинулся за беглой тыквой. Догнал, упал на нее пузом. Свистящий шар приподнял мальчишку, завертел и понес по воздуху в двух аршинах от травы. Снизу из тыквы била упругая гудящая струя.

– Хорошо, что дыра оказалась внизу. А то меня продуло бы навылет! Я уж потом это понял и чуть лужу не пустил с перепугу, – признался Данька Авке и Гуське.

– А дальше что? – сказали те разом.

Ожившая тыква таскала Даньку по двору недолго, с четверть минуты. Потом обессилела и стихла.

– Я полежал на ней и понял, что открыл новый вид энергии. Чихательной!

Гуська почесал макушку.

– А почему раньше никто ее не открыл? Сколько капали маслом в чихалки – и ничего…

– В том-то и дело, что маслом! А Песька перепутал бутылки! Они же глиняные, непрозрачные. Он притащил кислое молоко…

– А в нем какая сила… – недоверчиво сказал Авка.

– Я сперва тоже думал: какая? Думал, думал… А потом понял! В кислом молоке есть бактерии! Ну, такие специальные микробы, от которых оно скисает. Они ведь – живые существа. А какое существо устоит перед чихалкиной пылью! И вот один чихнул, второй, третий! И пошло, пошло! Начала вырабатываться сила!

– Микроб – он же крохотульный. Какая от его чиха сила, – сказал Гуська.

– От одного – никакая. Но их же там… билли-трилли-миллионы! Как начнут чихать один за другим, а потом все вместе! Происходит цепочная реакция… И полетели! Я специально смастерил воздушный самокат. Называется "микрочих". Вчера тренировался весь вечер, двадцать четыре тыквы извел! Из прошлогодний запаса…

– Дань, дай прокатиться! – выдохнул Авка, забыв про все на свете.

– И мне… – сунулся вперед Гуська.

– Ладно… Вообще-то я своей мелкой команде обещал, ну да вас можно пустить без очереди, гости же…

В самом деле, Данька золотой человек!

– Только учтите, управлять надо осторожно, – предупредил он. – Наклоном туловища… В какую сторону захотите повернуть, туда и наклоняйтесь. А если прямо – нагибайтесь вперед. Только не сильно, а то зароетесь носом! Я один раз во как впилил! – Данька показал на щеке ссадину. – И не поджимайте ноги, а то ка-ак вляпает выхлопом, без пяток останетесь!

– А если захочешь, можно набрать высоту? – спросил Авка. Сам еще не зная, зачем.

– Можно. Надо остановить движение вперед. Тогда струя начнет поднимать тебя. Только это опасно. Энергии-то хватает секунд на десять-пятнадцать. В зависимости от объема тыквы. Если не успеешь снизиться, брякнешься с высоты. Я один раз брякнулся с двух саженей, тоже синяк… – Но показывать синяк Данька не стал – понятно, где он…

Авкины тревоги спрятались позади новой радости. Гуськины, кажется, тоже. Данька выделил им для катания по две тыквы. Первый раз у Авки получилось не очень, но кое-что он все-таки усвоил. И второй раз ощутил себя опытным воздушным наездником. Даже подняться по вертикали попробовал, как учил Данька. И поднялся. Правда спуск получился слишком крутым, Авка перелетел через руль, но отделался лишь привычной ссадиной на колене.

А Гуська – тот вообще молодец. Данька даже позавидовал:

– Ты будто всю жизнь ездил на микрочихе.

Гуська скромно поулыбался. Но тут же лицо его стало похудевшим, треугольным. Он, Гуська-то, оказывается, помнил о главном деле крепче Авки. Он за лямку оттянул Авку в сторону.

– Пора сказать ему…

И горькая забота опять взяла Авку в свои холодные лапы. И беспощадная каторга замаячила впереди. Но он храбро сказал:

– Идем домой.

– А как же…

– Идем. Даньку нельзя впутывать в наши дела. Если все откроется, его ведь тоже могут… за решетку. Как сообщника. А у него вон сколько малышни…

– Но кто же нам поможет, если не он?

– Он уже помог…

– Как?

– Идем, идем…

Они помахали Даньке ладонями – уже от калитки. Прокричали спасибо.

– Приходите еще! – отозвался он. – Только не завтра! Завтра мне на дежурство, таскать шлейфы за фрейлинами!

– Надоело? – посочувствовал Авка.

– Хуже кислой тыквенной похлебки!.. Я просил перевести в барабанщики, а министр церемоний говорит: "Ишь чего захотел, много вас таких…"

– Свинья он! – сказал Авка.

– Ты уж держись! – подбодрил императорского пажа Гуська.

– Придется…

– И гляди, чтобы твои детки не свихнули шею на микрочихе! – посоветовал Авка.

– Не-е! Я им даю тыквочки с запалом всего на пять секунд! Не успеют разогнаться!..

Когда прошли полквартала по улице Золотых Семян, Гуська сумрачно сказал:

– Ну и что дальше?

– Пошли на Цветочную гору.

– Зачем?

– Оттуда лучше всего видать дворец.

– Август, ты что задумал? – спросил Гуська тоном строгого равноправного друга.

Но Авка молча шагал вперед.

Гуська сжал губы, сунул кулаки в клетчатые карманы и, видимо, решил больше ни о чем не спрашивать.

По лестнице в четыреста ступеней поднялись на Цветочную гору. Это было самое высокое место в столице, за исключением Императорского холма, где стоял дворец. На горе была окруженная колоннами площадка. С нее жители столицы и приезжие люди любовались видом главного города Тыквогонии. Но сейчас никто не любовался. Весь народ толпился на улицах, площадях и рынках, обсуждал слухи: куда едем? что будет?

С площадки казалось, что дворец совсем недалеко – вот он, как на картинке.

– Гуська, видишь главную башню?

– Ну и что?

– Видишь полукруглое окно вверху?

– Ну и что?

– Все говорят, что там кабинет императора…

– Ну и что?

В самом деле, что такого? Каждый знал, что там кабинет императора. Нередко в окне показывалась фигура в белом мундире и золоченой короне-тыкве. Снизу лица было не разглядеть – башня-то ого-го какая! – но тыквогонцы знали: это его величество, размышляя о нуждах империи, обзирает страну. Находились, правда, злые языки, они болтали, что это вовсе не император, а специальный придворный. А некоторые даже говорили: чучело. Но таких было немного.

– Смотри, Гусь, наружная стена совсем недалеко от башни.

– Ну и ч… – начал опять Гуська и глотнул. И быстро сказал: – Авка, не надо.

– У нас в кладовке есть во-от такая чихалка. Куда там Данькиным! Хватит на целую минуту. Если сперва вверх, а потом вот так, – Авка горизонтально провел над площадкой ладонью, – прямо в окно…

– Авка, не надо!

– А что делать-то? Так и жить? И все время думать, что из-за тебя человека сгноили в тюрьме? И притворяться, что… хороший и честный… перед Звенкой… Так, да?

– Ты не долетишь до окна, – беспощадно сказал Гуська. – Или долетишь, но промажешь, вляпаешься в стену. А потом вниз – и в лепешку…

– Ну и пусть!

– Тебе пусть. А твоей маме?

– Ну… чего маме… – ослабел Авка. – У нее еще Бума есть. Скоро женится, будут внуки. Хватит маме хлопот без меня…

– Дурак, – убежденно сказал Гуська.

– Ну и пусть дурак. А что еще делать? Ты знаешь?

Гуська не знал. Мало того, в глубине души он понимал: нет у Авки выхода. Потому что кто же сумеет долгие годы жить и помнить каждый день, что он самая предательская бзяка с отпадом? Ну, некоторые взрослые – те, наверно, смогут, у них закаленные характеры, а из нормальных пацанов – никто.

И Гуська ужаснулся. Не столько из-за Авки, сколько из-за себя. Потому что у него, у Гуськи, судьба была еще страшнее. Авка улетит в императорское окно и пропадет там во дворце неведомо на сколько времени. А Гуське снова маяться. Как на Щетинистом острове, у осокоря. Нет страшнее муки, когда ждешь и ничего не знаешь…

Но Гуська зажал в себе слезы. Потому что настоящий друг должен не хныкать, а помогать тому, кто задумал геройское дело. Иначе будешь мокроглазая бзяка-бояка, а то и похуже…

Они пришли в Авкин двор, отыскали за хлевом доску ростом с Гуську. К передней части прибили руль-поперечину, к задней приспособили плоский хвостовик из куста жести, чтобы легче удерживать направление полета (Авка придумал!). Авка разыскал в кладовке веревочную сетку, чтобы прикреплять тыкву к доске. Потом раздобыл в кладовке бутылку с кислым молоком.