Время льда и огня - Евгений Филимонов

— А что, — шепнул мне на ухо Эл Наймарк во время церемонии, — ведь мог бы под горячую руку просто расстрелять — или заморозить… Он ведь тут царь и бог.

Последним пунктом приказа интернированная Норма Мейлер объявлялась помилованной, ей предоставлялся статус ночника, то бишь ночнички, и она зачислялась на службу в секретариате Кшиша в качестве переводчицы. Я стоял как громом пораженный, хотя и надо было ожидать чего-то подобного. С улицы доносилось лязганье оркестра и крики гуляющих.

Величавым движением руки (хотя и стоившим ему потери равновесия) вождь отпустил шеренгу интернированных и тут же завалился на свой надувной матрац. Стражи, вежливо прихватив Норму под локотки, немедленно препроводили ее в ту часть купола, где, по моим соображениям, была женская половина; во всяком случае, в прошлый раз именно сюда прошли давешние дамы — в купальнике и в вечернем платье. Норма, уходя, сделала мне успокоительный жест, и я почему-то поверил, что на этот раз все обойдется.

Нас опять выставили на улицу в снег и завели за купол, где толчея была меньше. И тут у старшего конвоя произошел краткий обмен мнениями со своим заместителем (само собой, разговор шел на славик, но смысл я понял):

— Что дальше делать с этим сбродом — ума не приложу. Вот уж свалилось на мою голову!

— Как что делать — отпустить! Слыхал же, что сам приказал?

— Ну да — отпустить! А завтра он проспится и спросит: где диверсанты-террористы, я с ними хочу побеседовать! И что я тогда?…

— Сошлись на приказ…

— Да будто ты не знаешь, что он и трезвый свои приказы меняет по сто раз на дню…

И так далее. Они долго спорили, как быть, а мы переминались на холоде. Прохожие трунили над нами, спеша по своим праздничным делам, но мы уже не реагировали на такие пустяки, совершенно обессилев от этой сумасшедшей бессонной ночи и всех тех передряг, что с нами произошли за несколько часов. В конце концов решено было поместить южан в пустой склад и содержать там как бы под стражей, но одновременно и будто бы с некоторой степенью свободы, чтобы на момент пробуждения всемогущего Кшиша были оба подходящих варианта ответов.

Нас отвели в запущенный склад старого инвентаря (тоже купол, только более ободранный и замурзанный), где было прохладно и тесно от громоздящегося всюду хлама, и предоставили размещаться, как придется. Остался лишь стражник у входи. Я обнаружил среди шкафов кипу старых рабочих ватников, почти тряпья, мы с Наймарком зарились в нее, словно мыши, и немедленно отключились.

14

Сквозь заснеженный брезент купола пробивалось, пульсировало неоновым светом северное сияние; с другого бока отчетливо и спокойно светила луна, а весь город ночников, словно именинный торт, был утыкан фонарями. Словом, света хватало с избытком, даже могло быть и поменьше, особенно в том месте, где я и Наймарк выбрались наконец из снежного хода. Ход вел прямиком от прорехи в стенке склада под высоким сугробом в проулок между жилыми куполами. Мы не знали, кого опасаться больше — ночников, которые рано или поздно засекли бы наш лаз, или же людей майора, что с того самого дня захвата не скрывали своей враждебности к нам. Но пока что и для тех, и для других наш персональный новообретенный выход был тайной.

Очевидно, что и у ночников бывало время сна (не все же праздники), вот как теперь, — ни единой живой души не попалось нам на этой узкой улочке, хотя где-то вдали три мужских голоса еще горланили изо всех сил развеселую песенку. Был самый канун дня Остановки.

Я поспешно замаскировал отверстие в снегу. Наймарк тем временем приготовил лыжи, найденые на складе среди рухляди: из сорока пар треснувших нетрудно было отыскать штуки четыре сносных. Поверх униформы мы надели цветные ватники, так что, если не приглядываться, вполне могли сойти за ряженых, коих до этого было изобилие, а теперь, вот поди ж ты, город опустел, заснул, будто набирался новых сил перед решающим всплеском гульбы. Мы стали на лыжи и быстро заскользили в сторону фиолетового купола.

По дороге нам не встретилось никого, лишь кучка запоздалых гуляк гомонила в отдалении да под гигантской башней ветродвигателя, тоже увешанного лампочками ради праздника, самозабвенно целовалась какая-то парочка, на нас и не глянувшая. Мы скользнули в проулок, ведущий к столовой — ведь она крытым переходом соединялась с куполом Кшиша, и по нему, как мне казалось, можно было незаметно проникнуть в гарем вождя, то бишь в его женскую половину.

Полог столовой был отстегнут, внутри еле горели две-три лампочки, и сперва нам показалось, что в самом зале никого нет. Однако крайний столик занимала молчаливая компания из четырех ночников в разной степени опьянения; один из них, потрезвее прочих, вскинул на нас вопрошающий взгляд.

— Проголодались. Перекусить бы, — выговорил я на славик, стараясь, чтобы мой акцент сошел за косноязычие пьяного. Наймарк же просто молча прошагал в сторону кухни. Ночник проводил нас тяжелым взглядом и снова принялся что-то горячо объяснять приятелю, засыпавшему над тарелкой. Двое других молча выпивали, не обращая ни на что никакого внимания.

На кухне тоже было пусто; проходя вдоль кухонных столов, я набрал полный бумажный кулек всяких припасов и лишь тогда заметил у раковин одинокую посудомойку, которая шутливо погрозила пальцем, видимо здраво рассудив, что лучше не связываться с поздними забулдыгами. Потыкавшись некоторое время в те и другие двери (а дверями у ночников повсеместно служат тканевые полости), мы наконец обнаружили нужную и проникли в переход, освещенный еще тусклее, так что Наймарку пришлось зажечь фонарик. В конце коридора был тупик, дверь была закноплена изнутри. Я вытащил нож и аккуратно разрезал ткань вдоль, сверху донизу. Оставил Наймар-ка в переходе на стреме, а сам сквозь прореху проник в фиолетовый купол.

Там стояла почти полная тьма, однако пользоваться фонариком мне не хотелось по многим соображениям. Где на ощупь, где вприглядку, я определил, что нахожусь в коротком коридорчике, торцовая дверь которого выводит прямо в тронный зал, то бишь в приемные, да и всякие прочие апартаменты Зденека Кшиша; до меня донесся приглушенный храп из-под задернутого балдахина, говоривший о глубоком, здоровом сне… Двери в боковой стенке коридорчика были распахнуты — из-за духоты, да и немудрено: оттуда шла широкая теплая волна парфюмерных ароматов. Да тут не нужен никакой фонарик!

Я вошёл. Внутри небольшого отсека еле тлел в уголке ночник — не житель ледника, а именно ночник, лампочка — и освещал неверным светом длинный и широкий матрац, на котором покоились три фигуры, накрытые всего лишь простынями, ибо, повторяю, было жарко и душно. Меня охватило странное чувство — первый раз в жизни я оказался в настоящем гареме, да еще в таком, куда насильно была заточена моя любимая! Я знал, чем это мне грозит в случае, если застукают… Единственное, что меня удивляло, — это такая вот доступность заповедных пространств шах-ин-шаха. Я наклонился над ближайшей ко мне спящей. Она спала ничком, положив всклокоченную голову на обнаженные руки, — это явно была не Норма. Перешел к следующей — та лежала навзничь, и я долго всматривался, пока не убедился: и это не она… Оставалась последняя, у ночника, — и, когда я подошел и склонился над ней, вдруг две жаркие руки обхватили шею и прижали мою голову к груди, но… и это была не Норма, что я понял по первой же фразе, выдохнутой страстным шепотом на славик: