Всадник без головы - Майн Рид

— От кого?

— От вашего друга мистера Зебулона Стумпа.

— Xa-xal Старый Зеб — плохой авторитет, когда дело касается лассо.

— Я бы хотела тоже научиться бросать лассо, — сказала молодая креолка, — но говорят, что это занятие для девушки неприлично. Не понимаю, что в нем плохого, а это так интересно!

— Неприлично! Это такой же невинный спорт, как катанье на коньках или стрельба из лука. Я знаком с одной девушкой, которая прекрасно владеет этим искусством.

— Она американка?

— Нет, мексиканка и живет на Рио-Гранде. Иногда оиа приезжает к нам на Леону: здесь живут ее родственники.

— Она молодая?

— Да, примерно ваша ровесница, мисс Пойндекстер.

— Высокая?

— Немного ниже вас.

— Но, конечно, гораздо красивее? Я слыхала, что мексиканки своей красотой намного превосходят нас, скромных американок.

— Мне думается, что креолки не входят в эту категорию, — с изысканной вежливостью ответил ирландец.

— Интересно, смогла бы я научиться бросать лассо? — продолжала молодая креолка, как будто не заметив комплимента. — Не поздно ли мне за это браться? Я слыхала, что мексикаицы начинают с детства, поэтому они и достигают такой удивительной ловкости.

— Конечно, не поздно, — поспешил ответить Морис. — Пройдет год-два, и вы научитесь хорошо бросать лассо. Я, например, всего лишь три года занимаюсь этим делом, и…

Он замолчал, так как ему не хотелось показаться хвастуном.

— А теперь вы владеете лассо лучше всех в Техасе? — закончила собеседница, угадав не высказанную им мысль.

— Нет-нет! — смеясь, запротестовал он. — Это старик Зеб так считает, а он судит о моем искусстве, вероятно принимая свое за образец.

«Что это — скромность? — недоумевала креолка. — Или этот человек смеется надо мной? Если бы это было так, я сошла бы с ума».

— Вам, наверно, хочется вернуться к вашим друзьям? — сказал Морис, заметив ее рассеянность. — Ваш отец, вероятно, уже беспокоится, что вас так долго нет. Ваш брат, ваш кузен…

— Да, вы правы, — поспешила она ответить тоном, в котором прозвучала нотка не то обиды, не то досады. — Я не подумала об этом. Спасибо, сэр, что вы напомнили мне о моих обязанностях. Пора возвращаться.

Они опять вскочили на лошадей. Неохотно подобрала Луиза поводья, как-то медлительно вдела ноги в стремена; казалось, ей хотелось побыть еще немного в ловушке для мустангов.

Когда они снова выехали в прерию, Морис направился со своей спутницей к месту пикника самой короткой дорогой.

Их обратный путь лежал через живописное место, известное в Техасе как «сорняковая прерия». Так назвали ее пионеры-поселенцы, словарь которых не отличался особой изысканностью.

Уроженка Луизианы увидела вокруг себя огромный сад, где цвело множество ярких цветов, — сад, граничащий с голубым сводом неба, насаженный и выращенный самой природой.

Эта живописная местность оказывала облагораживающее влияние на многих даже самых прозаических людей. Я видел, как неграмотный зверолов, обычно не замечавший никакой красоты, останавливался посреди сорняковой прерии и, окруженный цветами, которые касались его груди, долго любовался на чудесные венчики, колышущиеся на бесконечном пространстве; и сердце его становилось более отзывчивым…

— Как здесь хорошо! — воскликнула в восторге креолка, невольным движением останавливая лошадь.

— Вам нравится здесь, мисс Пойндекстер?

— Нравится? Это не то слово, сэр. Я вижу перед собой все, что только есть самого чудесного и прекрасного в природе: зеленую траву, деревья, цветы, — все, что мы выращиваем с таким трудом и все-таки никогда не достигаем равного. Здесь ничего не добавишь — этот сад безупречен!

— Здесь не хватает домов.

— Но они испортили бы пейзаж. Мне нравится, когда не видно домов и черепичных крыш, и трубы не торчат среди живописных силуэтов деревьев. Под их сенью мне хотелось бы жить, под их сенью мне хотелось бы…

Слово «любить», витавшее в ее мыслях, готово было сорваться с ее губ.

Но она вовремя удержалась и заменила его словом совсем другого значения — «умереть».

Со стороны молодого ирландца было жестоко не признаться девушке в том, что и он чувствовал то же. Этим и объяснялось его пребывание в прерии. Если бы не подобное же увлечение, доходившее почти до страсти, вероятно, он никогда не стал бы «Морисом-мустангером».

Романтическое чувство не может уживаться с притворством. Оно скоро исчезает, если не находит себе опору в самой жизни. Мустангеру было бы неприятно признаться даже самому себе, что он охотится за дикими лошадьми только для времяпрепровождения

— для того, чтобы иметь предлог не покидать прерию. Сначала, быть может, он и согласился бы на такое признание, но за последнее время он проникся гордостью профессионального охотника.

Его ответ прозвучал прозаично и холодно:

— Боюсь, мисс, что вам скоро надоела бы такая суровая жизнь — без крова, без общества, без…

— А вам, сэр? Почему она не надоедает вам? Ваш друг мистер Стумп говорил мне, что вы ведете такой образ жизни уже несколько лет. Это правда?

— Совершенно верно — другая жизнь меня не привлекает.

— О, как бы я хотела сказать то же самое! Как я вам завидую! Я уверена, что была бы бесконечно счастлива среди этой чудной природы.

— Одна? Без друзей? Даже без крова над головой?

— Я этого не говорила… Но вы не сказали мне, как вы живете. Есть ли у вас дом?

— Он не заслуживает такого громкого названия, — смеясь, ответил мустангер. — Лачуга, пожалуй, более подходящее слово для того, чтобы составить представление о моем хакале — одном из самых скромных жилищ в нашем крае.

— Где же оно находится? Недалеко от тех мест, где мы сегодня были?

— Не очень далеко отсюда — не больше мили. Видите вершины деревьев на западе? Они укрывают мою хижину от солнца и защищают ее от бурь.

— Да? Как бы мне хотелось взглянуть на нее! Простая хижина, вы говорите?

— Именно.

— Стоящая в уединении?

— Нет ни одного жилища ближе десяти миль от нее.

— Среди деревьев? Живописная?

— Это уж как кому покажется.

— Мне хотелось бы посмотреть на нее, чтобы иметь свое мнение. Только одна миля отсюда, вы говорите?

— Миля туда, миля обратно — всего две.

— Пустяки, это займет не больше двадцати минут.

— Я боюсь, что мы злоупотребим терпением ваших близких.

— А может быть, вашим гостеприимством? Простите, мистер Джеральд, — продолжала девушка, и легкая тень омрачила ее лицо, — я не подумала об этом. Вероятно, вы живете не один? В вашей хижине есть еще кто-нибудь?

— О да! Я поселился здесь не один. Со мной…

Прежде чем мустангер закончил свою речь, в воображении Луизы встал образ девушки ее лет, только полнее, с бронзовым оттенком кожи, с миндалевидным разрезом глаз. Зубы у нее, должно быть, белее жемчуга, на щеках алый румянец, волосы, как хвост Кастро, бусы на шее, браслеты на ногах и руках, замысловато вышитая короткая юбочка, мокасины с бахромой на маленьких ножках. Таким представила себе Луиза второго обитателя хижины мустангера.