Следы на траве - Андрей Дмитрук

Не дожидаясь, пока грозный Кабрера швырнет вторую гранату, Пауль подхватил девушку на руки...

Чуть позже, благополучно опустившись по шоссе, Пауль затащил девушку в один из промороженных бараков, где были выломаны двери. Сильвия, перемазанная сажей от факелов и раскисшей косметикой, казалась мертвой, маятниками болтались руки и ноги. Уложив подругу на пол, Пауль кое-как отер мокрым снегом ее лицо. Она застонала, выругалась: открыла закатившиеся под лоб глаза... и вдруг со всего размаха влепила Паулю звонкую пощечину.

В следующие несколько минут Ляховичу пришлось усмирять разбушевавшуюся девицу. Еще не слишком владея своим телом, Сильвия тем не менее дралась руками и ногами, царапалась, несколько раз пыталась укусить своего спасителя - и непрерывно поносила Пауля, да так, что смутился бы даже портовый сутенер...

Вот и стало все понятно: почему в отрешении, подобно биокиберу, шагала Сильвия на стадион; откуда взялись длинные, гладкословные ее монологи. Гипнарк! Полезная штукенция: вкатил человеку шприц, а потом читай ему вслух хоть всю Библию; запишется, как на магнитофон, и по условному сигналу отбарабанит человек весь текст от корки до корки - что приятно, при выключенном сознании. Одно плохо: коряво отходит гипнарк, и бредом, и мордобоем...

Неожиданно Сильвия точно проснулась после дурного сна. Забавно шмыгнув носом, снизу вверх посмотрела на Пауля - недоуменно, но уже с оттенком кокетства. И засмеялась так радостно и смущенно, что у Ляховича сразу отлегло от сердца.

- Ой, видел бы ты, на кого ты сейчас похож!..

- Сама ведь отделала, чертова кошка! - притворно нахмурился Пауль, ощупывая свежие царапины на лице и шее.

Она снова засмеялась, но уже по-другому... Агитатор зубами скрипнул от внезапно нахлынувшего желания.

- Иди ко мне, дурачок! - сквозь смех еле выговорила Сильвия и расстегнула на своем комбинезоне "молнию" от горла до живота...

Когда они, обнявшись, вышли из барака, стояло уже позднее сырое утро. Целуясь на каждом шагу, Пауль и Сильвия тронулись по пустому шоссе в Нижний город.

Добредя до рано открывшегося винного погребка, они умылись, прижгли свои раны йодом из аптечки; затем Сильвия привела в порядок волосы, и они сели за столик. Ворчливый заспанный хозяин, знавший во всех подробностях события прошедшей ночи, поставил перед ними чашки горячего эрзац-кофе. Хозяин всячески поносил "прохвостов" и "разгильдяев", превративших город в бардак. Оказывается, поход архангелитов не кончился бегством с Запретной горы. Вновь собравшись в районе церкви Сорока мучеников, они зарядились спиртным, разбились на группы по пятьдесят-сто человек и пошли по Нижнему - надо полагать, сводить счеты с недругами... Теперь кругом пожары, прогремело уже несколько взрывов, и незадолго до прихода молодых людей в сторону площади Бьернсона проехала колонна грузовиков с солдатами.

Потом хозяин оставил их в покое: они выпили по глотку скверного, но бодрящего пойла и опять поцеловались.

- Да, городишко спятил, - сказала Сильвия и потерлась щекой о пальцы Ляховича. - Надо драпать отсюда куда-нибудь в глушь... На ферму, к черту на рога! Поедешь со мной ты, суженый мой... подарочек?

- Куда? На ферму? - Сильвия часто-часто закивала.

- Только нас там и ждали! - Пауль взял ее израненную ручонку в свои ладони. - Послушай... Я бы с тобой пошел, как говорится, на край света, да толку нет. Спятил не один Новый Асгард - вся эта поганая страна, вся Вальхалла, понимаешь? Хотя она никогда и не была нормальной...

- Ладно! - Она опустила голову. - Я знаю... все, что ты скажешь дальше. Надо ехать в Вольную Деревню, да? Хорошо. Отвези меня туда. Наверное, я имею право на кусочек здоровой жизни... - Сильвия всхлипнула. - Хочется быть красивой, и чтобы внутри было все в порядке. Родить сына! Ты мне сделаешь сына?

- Можно и троих, была бы охота! - невольно расплылся в улыбке Пауль.

Хозяин вызвал им такси - у девушки были деньжата, перепавшие от оранжево-голубых. Пауль решил поселить Сильвию пока что на квартире Георги - тем более что там начиналась Тропа.

...Чувство неминуемой беды явилось еще в машине, когда он увидел за углом столб сизого дыма.

Не было больше ни красной занавески в окне первого этажа, ни явочной квартиры, ни самого дома. Обугленные балки, черные дыры оконниц. Кутаясь в одеяла и чудом спасенные шубы, сидели на узлах или бродили по двору погорельцы. Изрядное число их топталось вокруг чего-то, лежавшего у крыльца.

Пауль подошел. Сильвия зажала рот, чтобы не завопить.

Лицом кверху лежал Михай Георги, голый, с порезами на груди, с обожженными дочерна ляжками, и вместо глаз у него были багровые ямы. Рядом уткнулась в грязь окостеневшая женщина. По черным с сединой космам Пауль узнал Эдит. Между ее лопатками была фигурно вырезана полоса кожи - в виде буквы S, первой в слове "Сатана"...

К вечеру положение в столице стало вдесятеро страшнее. Стихия оранжево-голубого мятежа окрепла. К бандам из Нижнего, оравшим и размахивавшим факелами, топорами, самодельными бомбами, скоро присоединились бронетанковые части. Архангелиты, накопившие громадные запасы гипнарка и других наркотиков, легко привлекли на свою сторону солдат, и те, уже не выходя из эйфории, выполняли сейчас любые приказы "святых наставников"...

Пауль и Сильвия видели, как алопятнистые боевики осаждают зал Единства Духа, где раньше проводились "вдохновляющие" собрания клансменов. Здание окружали баррикады. Мятежников поддерживали бронетранспортеры с пулеметами, батарея полевых орудий. У одного из чернокожих автоматчиков, лежавших за мешками с песком, как косой, сбрило кисти обеих рук; другой негр опрокинулся навзничь, в спине у него была дыра величиной с тарелку. Последними защитниками твердыни клана оказались даже не гвардейцы "любимые сыновья", а младшие дети "колена Лоа", наследственного полка для выходцев из Африки, еще более бесправных, чем азиаты. Видимо, понимая, что в случае победы архангелитов их, черных "язычников", ждет куда худшая участь, чем белых граждан, африканцы дрались с остервенением, не отступая ни на шаг.

Город обезумел совершенно, оставалось одно - пробиваться к вокзалу... У перрона стоял поезд, ходивший в восточные города, к самой границе комфортабельный 19-й, с открытыми дверями синих обтекаемых вагонов, со спущенными подножками. Час отправления давно миновал: тепловоз пыхтел дизелем на малых оборотах, но не трогался с места. На платформе сидело и расхаживало множество людей - оцепенелых от страха или истерически возбужденных, сторожко дремлющих, замкнутых, плачущих. То ли собрались посетить родню в провинции, то ли скорее попросту удирали из грохочущей, окутанной дымом столицы. Как бы то ни было, но поезд стоял, и машинист праздно курил в своем высоко посаженном фонаре.