Осень на Луне - владимир игорьвич кузнецов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я, наверное, никогда не смогу вразумительно рассказать о том моем Великом Дне, еще и потому, что эти воспоминания так глубоко меня расстраивают.
Кто же ОН, КТО приходил ко мне? ОН – мой БОГ, другого я не знаю.
И зачем мне другой, когда я пережил присутствие ТОГО, КТО в такой невероятной степени перекрывал все мои самые желанные представления. ОН был именно таков, каким и должен быть БОГ. И с этим, полностью и с беспредельным восторгом, согласилась моя душа, и все остальное мое существо, и даже мое тело. Ведь никогда в нем – ни до, ни после – не было столько Жизни, столько огненной силы, и никогда тело не двигалось с такой красотой, с таким совершенством.
Пусть другими людьми Бог мыслится и переживается как-то по-другому: кто-то верит в личного Бога, кто-то в безличного, в Абсолют, в Космический Принцип… Я слушаю, читаю книги, к чему-то отношусь с большим доверием, к чему-то с доверием меньшим. Я очень люблю о Божественном: как люди ЕГО представляют, каков ОН для них. Бог один, но почему бы Ему не быть для всех по-разному?
Вот и я – думаю и пытаюсь рассказать о моем Боге…
Но никакие мысли и представления не могут утолить жажду. Ведь нам нужен реальный, живой, настоящий Бог, – здесь, сейчас, немедленно…
Как бы мне обратиться к НЕМУ напрямую, минуя все образы и представления, чтобы без мыслей, без слов, из той истинной пустоты, – из той истинной жажды, которая и есть – моя душа?!
Я пишу, стараясь вспомнить самое первое, самое главное. И гоню все домыслы, всю чехарду вопросов и ответов. Ведь когда я остался один, то идеальный порядок, где каждый вопрос был слит с ответом – в такие единые, объемные, прекрасные вещи, я превратил, и очень быстро, в обычную неразбериху…
Я помню, но память – пустая вещь, ведь ЕГО в ней так мало! И чем дольше я вспоминаю, тем сильней моя жажда. Я так долго думал, я так много говорил, и даже писал! Но я не чувствую себя писателем, – я чувствую себя пустым сосудом – жажда, одна только жажда…
И вот, я собрался заканчивать это сочинение, – сколько можно: все о Божественном?
Боюсь, будет больно, боюсь, – буду плакать… И жажда – растет.
Но вдруг мне стало стыдно, так стыдно! потому что жажда, на которую я все время жалуюсь, на самом деле еще так ничтожна, так еще мала. Потому что я заполнил всяким хламом Священную Пустоту. Мне стыдно, т. к. я не имею того, что принадлежит мне по праву…
Я еще не осмелился иметь ИСТИННУЮ ЖАЖДУ – НАСТОЯЩУЮ ДУШУ, которая была бы достаточно ПУСТА, и достаточно ОГРОМНА. Ведь я хочу НАСТОЯЩЕГО, ЖИВОГО, РЕАЛЬНОГО БОГА!
Хочу по-настоящему? Значит, и звать надо по-настоящему.
Кстати, ведь тогда я кричал изо всех сил, так кричал, так звал, как никогда в жизни, разве что когда родился. И пустоту я пережил тогда такую, как никогда в жизни…
…и Он пришел!
А теперь и сейчас все не приходит. Наверное, потому, что душа моя никак не осмелится…
Как-то дни проходят, годы… Я, конечно, помню, что главное это – найти Истину. И кроме, как Ее вечным искателем, мне уже никем не стать. Но разве это настоящий поиск? Даже перед обыкновенными сокровищами, перед кучей денег, люди испытывают дрожь и трепет. А передо мной – Величайшее Сокровище!
Содрогнись же, душа моя! Неужто ты уже не можешь завопить? Куда девался твой голос, где моя Любовь, которая огненными буквами писала на небе? Неужели больше никогда…
Смилуйся, Господи!
Мне бы только смочь к НЕМУ обратиться… – мне надо звать того, Кто оставил эти воспоминания, которые стали основанием не только разговоров, но и всей жизни.
Но никак не получается, я хочу обратиться к НЕМУ, а передо мной только образы, лишенные истинной Жизни – одни только пустые формы. Не получается, сам я ТЕБЯ не найду, годы проходят, но мне и века не хватит…
А ведь для Тебя, Господи! и мига достаточно. Приди, Господи! Ты ждешь, когда я позову на самом деле?
Я долго пишу, уже повторяюсь, мне, наверное, не о чем больше говорить…
Но я не буду молчать, я только начинаю, я буду говорить, я буду повторять.
Я буду повторять все громче, все беззвучнее
Терпи, сердце, терпи и мужайся, душа! Ведь у меня нет другого выхода. Надо еще раз, еще раз, и еще… До тех пор, пока оно не придет…
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Послесловие и предисловие
Язык – это данное мне изначально толкование мира. Обращаясь к языку, я улавливаюсь его системой связей, структурой всепроницающих ассоциаций, которые выявляются на всех уровнях, что особенно видно в стихах…
Знаю ли я что-нибудь вне языка, – есть ли другой мир, кроме мира, описанного с помощью языка?
Есть мой субъективный мир, который является только моим, и только мне присущим толкованием мира объективного. Но у него нет собственного языка: мой мир я выражал в уже существующих символах, пользуясь системой, данной извне.
Чем же является для меня весь мой субъективный мир? Самой полной формой толкования мира объективного. Вне его – неведомое, нечто, лишенное формы и даже не вызывающее чувств. Все, что хоть как-то чувствуется, уже и как-то мыслится, имеет какой-нибудь образ.
У меня были переживания, связанные с языком, когда я его наблюдал, как бы со стороны…
Видел, как мое понимание облачается в слова, и как одно слово зависит от другого. Я наблюдал зависимость формы от понимания, и наоборот: когда понимание ослабевает, оно начинает все сильнее зависеть от языка, в котором воплощается…
Но когда я вижу в целостности – как некую структуру – не только язык, но и весь субъективный мир, – тогда у меня появляется шанс оказаться там, откуда я смотрю…
Ведь задача все та же – увидеть объективный мир.
Надо, чтобы он прошел сквозь мир субъективный, сквозь все структуры, сквозь язык, и ничем не был бы уловлен, – прошел туда, в глубины сознания…
Надо, чтобы он достиг того СУБЪЕКТА, который смог бы – осознать все.
«Мысли приносит ветер…» – это не по Гегелю, а по Гоголю…
Послесловие – вот, я уже написал, а ветер все дует и дует…
Так, может быть, ПРЕДИСЛОВИЕ поможет мне закончить это сочинение, или начать новое! – все заново и по-другому?
Пять тысяч слов я уже написал. Но что есть – слово? Если оно название, данное уже существующей вещи, то, как оно может быть
