Золотое сечение Иуды - Валерий Ламзов

Правда, Ванин дистанционно контролировал базу данных Жорика и мог ее уничтожить, находясь перед своим компьютером, но кто знает, что взбредет в голову этому компьютерному гению? По большому счету, ведь пацан еще. Зарплата позволяла ему жить безбедно, путешествовать по миру, да и квартира эта со временем могла перейти к нему в собственность, если бы, конечно, Ванин этого захотел. Так что пока мальчишке было за что держаться. «Надо бы дело дать ему озорное. Если додумался одну дивчину на троих делить, то, наверное, озорной парниша, большой выдумщик», – рассуждал Сергей Арнольдович.

Прервал его тихий знакомый голос:

– И что ты собираешься делать, с господином Трешкиным? – Это был Иуда.

Ванин обернулся. Тот стоял за спиной его кресла в своем мешковатом балахоне, сандалиях и небритый.

– Опять ты? – спокойно ответил ему Сергей Арнольдович.

– Кто же может еще быть, брат мой?

– Мог бы привести себя в порядок, – сделал ему замечание Ванин. – В офис все-таки пришел, не на молебен. Давно тебя таким помятым не видел.

– Перестань ерничать, – отвечал ему Иуда. – Дел у меня невпроворот. А что касается переодеться, вот, смотри.

Он сделал оборот на 360° и оказался в шикарном сером костюме в темно-вишневую полоску и в голубой сорочке с темно-розовым галстуком. Ванин с восторгом оценил Иуду:

– Черт, у тебя лучше, чем у меня.

Его поразили черные замшевые туфли Иуды с лаковыми носами.

– Иуда, ты прекрасен.

– Можешь меня пощупать, – игриво посоветовал тот.

Сергей Арнольдович машинально взял его за рукав, но там ничего не было. Пусто. Иуда грустно улыбнулся:

– У тебя лучше, а у меня только кажется. Так и в твоей жизни, чтобы я тебе не советовал, за поступки, слова, действия свои перед людьми отвечать тебе. Наши с тобой разговоры – только наши. А существую я только для тебя.

– Пусть так, – согласился с ним Ванин. – Мне все равно с тобой лучше, чем без тебя.

– Правда? – наивным голосом спросил Иуда. – Ты мне веришь?

– Как самому себе, – ответил ему Ванин и предложил сесть.

Иуда вальяжно развалился в мягком кресле:

– Так что будем делать с господином Трешкиным? – снова спросил он Сергея Арнольдовича.

– Я пока не могу ответить на этот вопрос. Собираю информацию. А через день, другой буду готов. Но встречаться с ним буду.

– Вот и хорошо, – поддержал его Иуда.

– Надо встречаться и общаться. Там все и выяснится. Очень, очень меня беспокоит этот человек.

– Не волнуйся, – успокоил его Иуда, – если бы намечалось что-нибудь эдакое, опасное, я бы почувствовал. Думаю, будет предложено нечто такое, от чего ты, брат мой, отказаться не сможешь. Но, наверняка, новенькое. Так что будь готов по-серьезному.

Закончив свою мысль, Иуда резко сменил тему и задал Ванину вопрос, который тот никак не ожидал в данный момент:

– Брат мой, – спросил он, – помнишь, во время нашей встречи у тебя дома, когда ты болел, это был третий вечер, ты вдруг вспомнил имя Марка Иосифовича. Кто это?

Ванину не хотелось говорить на эту тему, но раз вопрос задан, надо отвечать, тем более, какие могут быть секреты от Иуды?

– Это старая история из моей молодости и детства.

– Наверное, что-то дорогое и близкое?

– И да, и нет. Много воды утекло, – ответил Сергей Арнольдович, мысленно возвращаясь в далекое прошлое. – Я ведь рано лишился родителей, и меня с детства в основном воспитывали соседи. Отец умер, когда мне не было еще и 5 лет, мать все время была на работе. Отчим тоже трудился с утра до вечера. И основное времяпровождение мое было – это школа и соседи. И этот Марк Иосифович был преподавателем математики. У него было две дочери Мария и Полина. А за мной в основном ухаживала баба Лида. Это мать моей матери. Наши семьи жили здесь, в Москве, на Садово-Каретной в переулке в большой коммуналке. Кроме наших двух семей там была еще одна семья фронтовика-инвалида без ноги. Детей у них не было, так тот, бывало, как напьется, всех начинает гонять, и самым любимым его развлечением было по пьяному делу, снять деревянную ногу свою и крушить все подряд. Милиция с ним ничего поделать не могла: орденоносец, инвалид, член партии. Мне уже было, наверное, лет 13 или 14, хулиганом я не был, все больше книжки любил читать. И вот как-то раз во время очередного буйствования дяди Коли, ну, как его тогда называли жильцы Хромым, он дошел до такой степени, что стал на кухне крушить буквально все. Причем при этом изрыгал такой мат, что Марк Иосифович как интеллигентный человек, начал как-то его останавливать, вышел из комнаты и дал по морде этому хромому идиоту. Зрелище было смешное. Маленький Марк Иосифович и здоровый бугай на одной ноге, держащий в руках деревянный протез, размахивается, чтобы ударить Марка Иосифовича по голове. Тут я кидаюсь на него, кусаю за ногу, тот орет, падает на плиту и опрокидывает на себя кастрюлю с кипятком. Бак с бельем, который он опрокинул и который поставила его жена, весь вылился на него.

– И что дальше? – спросил Иуда. – Умер?

– Нет, какой там? Орал как ошалелый. Мат перемат. Обварил половину тела. На полгода положили в больницу. Жалобы писал во все инстанции. А кто его будет защищать? Бытовая травма по пьяному делу. Но квартиру в новой хрущевке они получили первыми. А их комната досталась Марку Иосифовичу. Их же было четверо в одной маленькой комнатушке. И мы с ним подружились. С семьей моей они как-то не общались. А вот я у них был почти каждый день. Ну, так сложилось. Он постоянно мною занимался. Если бы не он, я бы не знал ни математики, ни физики, и вообще не знаю, закончил ли бы школу? Вместе мы проводили целые вечера, когда моих не было дома. А у него было так интересно, все стены в книгах. Еще он играл на скрипке. О-о, что это было, когда он ее брал в руки! Я готов был слушать часами.

– Ну, а как же девочки? У них, вероятно, уже появились ухажеры к тому времени? – хитро щурясь, спросил Иуда.

– Девочки – это была моя вахта. Я за ними смотрел как петух за курами. Сколько раз меня колотили пацаны со двора, не пересчитать. Через день нос разбит. Я же не мог драться со всеми, и тогда у меня появилась тактика. Я терпеливо сносил все побои, потом подлавливал одного из обидчиков и отметеливал так, что тот в школу неделями не ходил. У меня и дрын специальный для этого дела появился. Они меня втроем, а я их по одному отлавливал. Но вскоре они поняли, что я не отступлю. Отстали от меня и от девчонок. Потом получилось так, что мы с Полиной стали встречаться. Не заметить этого было невозможно. Баба Лида постоянно стращала меня: «Ты, – говорит, – с девками не балуй. Сам попрыгаешь и утек, а ей с подолом ходить». Марк Иосифович мне доверял, знал, что я девчонок, и особенно Полину, обижать не буду. Мы продолжали жить как жили. Учились, гуляли, чудили, ходили в кино. Вскоре вся семья Марка Иосифовича переехала в Питер. Там ему дали квартиру от института, куда пригласили на работу, а нас тоже переселили в Текстильщики. Видимо, кому-то наша коммуналка в центре очень приглянулась. Мы с Полиной уже не могли встречаться, зато переписывались практически каждый день. Перед тем как призваться в армию, я поехал в Ленинград. Марк Иосифович о моем приезде ничего не знал.

Ванин умолк, а Иуда не хотел спрашивать, что было дальше, и ждал, что Сергей Арнольдович сам продолжит свой рассказ.

– Там у нас с Полиной все и произошло. И уже в Ашхабаде я узнал, что она беременна. Что делать? В мои планы это совершенно не входило. Короче, она почувствовала, что я к ней охладел. И потихоньку наша переписка начала затухать. А когда она узнала, что я отказался от положенного мне отпуска, то вообще перестала писать. К тому времени я уже точно знал, что семья – это не мой удел.

– А ты знал, что уже к тому времени у нее родился ребенок?

– Да, знал. Последнее письмо от Ковалевских, это фамилия у них была такая, я получил от Марка Иосифовича. Тяжелое письмо было. Спокойное и тяжелое. Он сообщил, что родился мальчик, вес 3 кг 800 г, рост 50 см. Еще написал, что у него такие же как у меня голубые глаза. И еще написал, что в жизни бывает всякое. Надо только всегда оставаться человеком и помнить только хорошее. Просил за ребенка не беспокоиться и никогда их не тревожить напоминаниями о себе. Полина успокоилась, у нее своя жизнь. У тебя – своя. Вот так он закончил свое письмо, что меня вполне устраивало. Люди они были очень порядочные, оставили меня в покое.

– Почему ты, брат мой, ничего не рассказываешь о матери Полины, о жене Марка Иосифовича? – спросил Иуда.

Ванина нисколько не смутил этот вопрос.

– Она ничего никогда не говорила.

– Как это? – удивился Иуда. – Что она была глухонемая?