Орёлъ i соколъ - Лебедев Andrew

Думалось о Кате.

Катю надо найти.

Катю надо вызволить отсюда.

Но сперва надо разрушить цепь Ходжахмеда.

И узнать ПОРОГОВЫЙ ПАРОЛЬ.

Но при этом надо опасаться системы внутренней защиты.

Наверняка, когда ты включен в сеть, какая-то система отлавливает вражеские замыслы, вроде антивирусных систем в компьютере – вроде ПАНДЫ или КАСПЕРСКОГО*** Саша вздохнул и принялся писать трактат – Как устроен мир?

И вдруг, с первой же строчки, ему пришло откровение…

2.

Данилов вот уже четыре часа как допрашивал Цугаринова.

Сперва это был просто разговор.

Прощупывание.

Потом Данилов сделал попытку впрямую перевербовать Цугаринова, подписать его на двойную игру… Но когда точка невозврата в их разговоре уже была перейдена, когда оба уже поняли, что шуточкой – прибауточкой из их разговора уже просто так не выйти, Данилову ничего не оставалось, как арестовать Цугаринова и поместив его в камеру, жать, жать на него и дожимать, покуда тот не сломается.

– Слушай, Цугаринов, не будь ты дураком, мы же с тобой реальные здравомыслящие люди, и в Бога и в загробную жизнь не верим, так на кой тебе хрен эта твоя преданность Старцеву сдалась? Грохнуть ведь нам тебя придется сегодня же, если ты не согласишься, а там, как мы с тобой знаем, (при слове "там", Данилов пальцем показал на потолок, но имея ввиду небо) а там, как мы с тобой знаем наверняка, там нас ничего не ждет, пустота там и всё… Так на хрена тебе тогда хвататься за химеры верности патрону? Ты верен должен быть Родине, а шеф твой Старцев, это еще не вся Родина, понимаешь? Вот назначат меня как первого зама – командующим Резервной Ставкой, тогда я стану твоей Родиной, понимаешь?

Цугаринов молчал.

Молчал и улыбался.

И эта улыбка его – ужасно раздражала Данилова.

Получалось, что за молчанием за этим и за улыбкой – скрывалось какое-то недоступное для Данилова знание. И это раздражало, не давало покоя.

И еще действие Цугариновской улыбки вдвойне усиливалось струйкой крови, что стекала с разбитой губы…

Улыбка и кровь.

Кровь, как необратимая точка невозврата.

Она будоражила.

Данилов знал закон – если уже пролил кровь, то надо убить.

Потому что не убитый тобою враг – потом убьет тебя.

И еще один закон знал Данилов – нельзя одновременно бить человека и призывать его к дружбе с тобой.

Человека можно только выжать и потом убить.

Выжать из него информацию, во что бы то ни стало выжать, но потом обязательно убить.

Убить и списать.

Уж чему-чему, а списывать людишек здесь его научили.

Умер от сердечного приступа.

Поскользнулся, упал с лестницы…

– Слушай, Цугаринов, я тебе даю гарантии, расскажешь все про то, кого, когда и зачем вы со Старцевым послали к Ходжахмету, я тебя отпущу… Оставлю в живых, будешь жить. Ты слышишь меня? Жить тебя оставлю!

Цугаринов сидел и улыбался.

А струйка крови уже запеклась и из красной стала почти черной.

Данилов молча кивнул помощникам.

Те снова приблизились к Цугаринову и продолжили свои квалифицированные манипуляции, от которых Данилов задергался, засучил по полу ногами, замычал, завыл, а потом снова оглушительно заорал.

Данилов не стал выходить из камеры, хотя ему было крайне неприятно наблюдать все это, как два его человека, одетых в синие рабочие халаты, уродуют Цугаринову ногти, заставляя того извиваться в кресле и оглашать гулкие своды камеры нечеловеческими криками, но Данилов остался, потому что он не хотел пропустить тот момент слабости воли Цугаринова, на который только он теперь и надеялся.

– Что? Будешь говорить, сука? Скажешь, сволочь? – приговаривал старший из этих двоих…

Данилов закурил.

Дома он не курил – жена не разрешала…

А здесь вот курил – от нервов.

– Скажи, гад! Скажи, облегчи страдания! – советовал старший в синем халате.

Сигарета дрожала в руках Данилова.

– После всего прикажу этих двоих ликвидировать, – подумал Данилов.

Он вдруг с содраганием представил себе, как эти же двое примутся загонять свои иголки ему – Данилову под его холеные наманикюренные ноготки…

Бррррррр!

А за их спиной будет стоять Старцев и будет уговаривать его – Данилова – покаяться, зачем он убил Цугаринова…

Нет, теперь назад возврата уже нет.

Надо дожимать этого Цугаринова, чтобы все сказал.

Кого и куда послал Старцев?

А уже на совете ставки он – Данилов – предъявит Старцеву обвинение и в преступном бездействии – почему не стреляли ракетами по логову врага? И в преступных переговорах с террористом Ходжахметом… Надо только выбить у Цугаринова признание – кого они послали к Ходжахмету?

Данилов четко представил себе, как они с верными Данилову генералами Долговым и Гречковским прямо в зале заседаний арестуют Старцева.

Данилов выступит с обвинениями, а сидящие рядом с Командующим генералы – встанут и арестуют его… И тут же в коридоре расстреляют.

А Данилов, как первый зам командующего, автоматически станет ВРИО…

– Что? Будешь говорить, сука? Скажешь, сволочь?- твердил старший в голубом халате, – говори гад, не молчи, заработай себе жизнь!

Но Цугаринов молчал.

Данилов брезгливо поморщась, сделал своим людям знак, и те расступясь, открыли взору Данилова измученное болью лицо его жертвы.

– Зря продлеваешь свои страдания, Цугаринов, – как можно спокойнее начал Данилов, – мы же можем тебя здесь неделями и месяцами мучить, поддерживая в тебе жизнь, ты же знаешь наши методы, мы же тебя болью с ума можем свести, зря продлеваешь свои страдания. И ради чего? Там же ничего нет! (он снова показал пальцем на потолок) И никакого ответа там ни перед кем у тебя не будет. А значит и награды за твоё упорство, которое ты наивно принимаешь за верность, тоже не будет…Сознайся.

Сознайся и я тут же прикажу тебя отправить в отдаленный лагерь общего режима, с поддельным уголовным делом, где ты спокойненько досидишь годочка два, поправишь здоровье, а потом начнешь новую жизнь… А?

Но Цугаринов молчал.

3.

Катюша молчала.

Она думала о том, что может случиться, если Саша вдруг и правда – погиб где-то там на Москве – среди всех этих пертурбаций катаклизма…

Почему он не успел к ней туда на дачу?

Почему позволил этим чертенятам схватить ее? Схватить, затащить в грязный вагон, как рабыню продать на аукционе, заставив ее беременную ходить перед этими жирными свиньями – ходить на каблуках, вызывая у них похоть и перверсивные мечтания.

Катюша молчала.

Вот и Лида теперь советует выйти замуж за Ходжахмета.

Даже Лида – Лида, у которой на ее глазах убили мужа. Любимого мужа, а саму – изнасиловали… И потом заставляли показывать шпагаты и растяжки перед этими жирными ублюдками – перед этими извращенцами… Так даже и Лида – и та сдалась, считая, что удел женщины – это подчиняться условиям жизни, подчиняться Судьбе и приспосабливаться, подчиняясь сильному победителю, подчиняясь насильнику. Удел женщины – не быть Зоей Космодемьянской, не жертвовать собой ради химер верности, а спасать свою жизнь и жизнь своих детей, отдаваясь победителю. Даже Лида – и та теперь вот советует выходить за Ходжахмета.

И сама Лидка мечтает выйти за кого-нибудь из этих чертей.

Не смотря на то, что они убили ее мужа и саму ее изнасиловали у него на его глазах перед тем, как его головой в горящий камин… И Лида простила им это и ради своей дочери готова выйти замуж за черта.

Катюша вдруг вспомнила Капитанскую дочку Пушкина. … Та вот ради ребеночка своего простила Пугачеву и убийство мужа и сама под Пугачева легла – позорной наложницею легла под самозванца, под вора и разбойника с которым ее благородный муж сражался и от руки которого погиб, а чем кончилось? Убили ее ребеночка пугачевские дружки и не вступился за ребеночка Пугачев… И саму ее потом тоже убили… А Машенька Миронова – верна была Гриневу своему и не отдалась, и не поддалась давлению Судьбы и обстоятельств – и в конце была вознаграждена.

Так где же правда?

Правда у Лиды?

Или правда у Пушкина в Капитанской дочке?

Лида тоже молчала.

Задумчиво наблюдала, как русский мальчик по имени Хамид, который по инерции иногда еще откликается на имя Витя, длинным сачком вылавливает с поверхности бассейна опавшие в него листья.

– Ну что, Алжирец за тобой все еще подглядывает? – спросила Катя.

– А? – очнувшись от каких-то своих мыслей, переспросила Лида, – Алжирец? Нет, не знаю, но после того нашего разговора, камеры, по-моему реагировать на мою физкультуру перестали.

– А давай теперь попробуем! – предложила вдруг Катя.

– Что?

– А ты сядь на шпагат, но сперва шарварчики сними, а потом сядь на шпагат, а мы и посмотрим, завертится вон та камера, или нет?

Катя лукаво и не моргая глядела на Лиду.

Лида удивленно захлопала ресницами.

– Мне? Снимать шаровары?

– Эй, это, как там тебя? Витя, Хамид, что б тебе, анну брысь отсюда, чтоб я тебя больше не видела! – прикрикнула Катя, обернувшись в сторону мальчонки с сачком.