Антистерва - Анна Берсенева

– Ты плохо разглядел восточных женщин, – сказала она; ей не хотелось, чтобы Роман догадался о ее скованности и тоске. – Тебе, наверное, показывали только старших жен секретарей обкомов. Или как они теперь называются – бизнесмены?

– Возможно. Во всяком случае, у меня не возникло желания приобрести которую-нибудь из этих дам в личное пользование. Я даже решил, что все эти истории про какие-то там гаремные жемчужины – просто восточные байки. Но, как выяснилось, ошибся.

– Ты уже прояснил мою ситуацию? Или все еще опасаешься, что меня подослали враги?

Роман ничего не ответил. Лола не поняла, что означает его молчание – что она прошла проверку или наоборот? Но переспрашивать не стала.

– Кобольд, а ведь правильно я всегда и всем говорю, что ты тщеславная сволочь! – вдруг услышала она. – Привел такую бабу и молчишь. Интриган хренов!

Лола вздрогнула от неожиданности. Первый раз за этот вечер кто-то в открытую обратил на нее внимание, и сразу так!.. Она быстро обернулась, чтобы разглядеть женщину, которой принадлежал низкий голос, произносящий такие бесцеремонные слова. Она даже забыла на секунду про необходимость сдерживаться и никого не разглядывать, о которой помнила весь этот бесконечный, мучительный вечер.

Женщина была такая высокая и длинноногая, что казалась аистихой, бредущей по болоту. Лола, правда, видела аистиху только на картинке в детской книжке, но там эта птица была изображена именно такой – немолодой, сильной, некрасивой и очень выразительной. Сходство с аистихой довершалось еще и тем, что шея у женщины была длинная, а голова маленькая из-за очень короткой мужской стрижки.

– Почему интриган? – пожал плечами Роман. – Если ты не спрашиваешь, кого я привел, то почему я должен ее представлять?

– Хамло ты, Роман Алексеич, – заявила длинноногая дама. – Мало ли что я не спрашиваю? Я, может, до самого сердца потрясена, язык отнялся от изумления. А ей, – она кивнула подбородком на Лолу, – думаешь, приятно безымянной тут слоняться? Или она у тебя глухонемая?

– Как будто бы нет. Я вот и ждал, когда она наконец попросит ее представить. Но, кажется, зря ждал: просьб от нее не дождаться. Ее зовут Лола.

И смысл его слов, и невозмутимость, с которой он говорил о ней – в самом деле, как о глухонемой или неодушевленной, – были так унизительны, что у Лолы потемнело в глазах. Она уже готова была произнести что-нибудь резкое, но не сразу нашлась со словами. А пока, сдерживая бешеное сердцебиение, она эти слова искала, дама сказала:

– Что ж, будем знакомы. Я Альбина. Пойдем, я тебя сама со всеми познакомлю, а на Кобольда плюнь.

– Как это плюнь? – хмыкнул Роман, впрочем, с обычной своей холодной усмешкой. – Ты мне, Бина, женщину не порть.

– Слюной плюнь, – уточнила Альбина. – Пойдем, пойдем, а то стоишь как в зверинце. Мы не кусаемся.

– Это как сказать, – заметил Роман. – Ладно, знакомь ее со всеми сама.

– Да уж как-нибудь без твоих указаний соображу, – бросила Альбина и слегка подтолкнула Лолу: – Пошли, чего ждешь? Боишься от мужика отлипнуть?

– Не боюсь, – ответила Лола.

Напряжение как-то незаметно отпустило ее, и она с удивлением поняла, что это произошло благодаря бесцеремонной Альбине.

– Ну и правильно. Сейчас Оксанка будет свою зимнюю коллекцию показывать, заодно посплетничаем. А платьишко на тебе ничего. Хоть и самопал, но стильное. У кого шила?

– Бей резче, не раздумывай. Все равно ты рассчитывать удар пока не умеешь, да, по большому, счету, это и невозможно. В бильярде важно чутье и везение. – Альбина обошла стол и остановилась напротив Лолы. – Как и в жизни, впрочем. Ты вообще-то как, везучая?

– Не знаю.

Желтоватый костяной шар, лежащий ровно посередине зеленого суконного поля, притягивал Лолино внимание так, как будто был сгустком раскаленного металла. На секунду ей даже показалось, что она сама становится этим шаром, и ровно в эту секунду она ударила по нему кием – не резко ударила и не плавно, а так, что он тяжело стронулся с места и как по нитке вкатился в лузу.

– Везучая, – кивнула Альбина. – Невезучие за полчаса шары катать не обучаются, тем более не в американский пул какой-нибудь, а в настоящую русскую пирамиду. Везучая, холодная, стервозная.

– Не знаю, – повторила Лола. – Просто я почувствовала, как эти шары двигаются. Во всяком случае, мне показалось, что почувствовала.

Она была уверена, что дело действительно только в этом. Но если Альбине хочется считать, что дело в ее холодности и стервозности, то пусть считает.

«Да, может, так оно и есть, – подумала Лола. – Ничего я про себя уже не знаю. Что я теперь такая, какой никогда не была, это точно. Так почему бы и не стервозная? Даже хорошо – жить будет проще».

Роман вот тоже сказал, что она похожа на аристократку, наблюдающую за гулянкой горничных, хотя на самом деле она чувствовала во время этой гулянки не превосходство, а неловкость и тоску. Но возражать ему она ведь не стала.

– Выпьешь? – предложила Альбина. – Ты вискарь уважаешь?

– Я его никогда не пила.

– Значит, вискаря и дерни. Когда-то надо же попробовать. А то жизнь пройдет, и будет мучительно больно за бесцельно прожитые годы, как революционный паралитик предостерегал. Выпей, выпей. – Альбина плеснула виски в тяжелый стакан и протянула Лоле. – Боишься, что шарик в лузу не вкатишь? Может, как раз наоборот, меткости прибавится. Вон, сосед мой, звезда сермяжной попсы, вообще без выпивки не играет. Это ему, говорит, помогает преодолеть сомнения в своих способностях. – Альбина хрипловато рассмеялась. – Или у тебя таких сомнений нет?

У Лолы не было сейчас не то что каких-то неведомых сомнений – у нее вообще не было никаких внятных мыслей. Она словно бы видела себя со стороны, и это не удивляло ее, а лишь вызывало вялое недоумение: неужели это она, и кто – она, и что делает здесь, и если делает что-то не то, то что же должна делать?.. Вряд ли эти смутные мысли можно было считать сомнениями в своих способностях – слишком много в них было безразличия к себе.

Виски оказался таким обжигающе-крепким, что Лола чуть не задохнулась после первого же глотка. Но все-таки допила до дна.

– Ну, что застыла, как Зоя Космодемьянская перед фашистом? – насмешливо спросила Альбина. – Закашляйся, слезки утри. Можешь даже сблевать, я не обижусь. Ты ведь, похоже, водку и то не пьешь? Вот и реагируй соответственно. А без выпивки жить нельзя – сломаешься от напряжения. Тем более ты, я смотрю, вообще ледяная, тебе расслабляться сам бог велел. Только одним глотком надо, это же не компот. Учись, пока есть у кого!

С этими словами она вскинула руку и опустошила свой стакан; видно было, как большой глоток виски вкатился в ее длинное горло. Закусывать Альбина не стала – поставила пустой стакан на низкий столик и взяла второй кий. Удар у нее в самом деле был резкий, и не заметно было, чтобы она примеривалась, прежде чем его сделать. Подчиняясь этому удару, два шара сухо стукнулись друг о друга и с одинаковой стремительностью вкатились в лузы.